Читаем без скачивания Провокатор - Вячеслав Шалыгин

Во всей этой затее худшим было то, что Грин шел на одно небольшое (в мировом масштабе), но реальное предательство. Он предавал Вику. Впервые, зато навсегда. Ведь даже когда все образуется, когда выяснится, что Филипп никакой не провокатор, ему не будет прощения. Пусть даже сама Вика его простит, сам себе Грин такого простить не сможет, он знал это точно. Но и поступить иначе он тоже не мог.

Или не хотел? В памяти сам собой всплыл первый вечер после возвращения Вики. Тогда Грин размышлял, как изменилась она, каким стал он сам и насколько сложно им будет привыкать друг к другу заново. Чем были те размышления? Подсознательными приготовлениями к разрыву? Предчувствием неизбежного? Поиском убедительного повода для предательства?

«Поздно искать оправдания, Рубикон перейден. Когда-нибудь Вика поймет и, возможно, все-таки простит. Или хотя бы просто поймет, что другого пути не было».

Примерно так думалось Грину, когда серьезный до комичности капитан Рабинович лично застегивал наручники у Фила на запястьях, а хмурый Учитель пытался успокоить впавшую в тихую истерику Вику. Нет, она не плакала, просто была в шоке, отчего ее трясло, как приговоренного на электрическом стуле.

И хорошо, что не плакала. Грин точно знал, что игра стоит свеч и в то же время не стоит ни одной из Викиных слезинок. Такой вот парадокс.

«Выдержав испытание, ты станешь великим героем, Грин, — торжественным тоном заявил не вовремя проснувшийся голос извне. — Я это предвижу».

«А я предвижу, что ты просто пытаешься меня подбодрить. Ведь твои предвидения избирательны и краткосрочны, ты сам говорил. Не трудись, я и без тебя знаю, кем стану и почему. Испытания тут ни при чем. Они закаляют характер и, как известно, делают нас сильнее, если не убивают. Но великим они никого не делают. Величие героя определяется величием его врагов, только и всего».

«Глубокая мысль».

«Жаль, не моя. И вряд ли она когда-то будет применима к моей скромной персоне. Я собираюсь лишь сделать то, для чего, видимо, и родился. Подготовить почву для того, кто сумеет сравниться с врагами».

«Нет, Грин, схалтурить не получится. Ведь врагом для тебя отныне становится почти весь мир. От Вики и бойцов Ворона до чужаков — Магнуса Арта Первого, главы змеиного клана, и Шу Лай Яна, главы клана виверров. А где-то между ними затаился еще и настоящий провокатор, тоже довольно крупная и коварная фигура. Тебе придется победить их всех. Людей — морально, чужаков — в бою. Ну, и кем ты будешь после этого? Разве не героем?»

«Все, хватит! Тошнит уже от пафоса. Не мешай арестовываться».

На самом деле Грина не тошнило. Да и если бы тошнило, он вряд ли заметил бы это. Конкретно в тот момент ему вообще было по барабану практически все, что с ним происходило, происходит и произойдет. Он временно плевал и на высокую миссию, и на величие врагов, и на предсказания мистических союзников. Когда он покидал кубрик, его волновало и мучило только одно: ему было очень стыдно перед Викой.

Даже когда за Грином захлопнулась тяжелая дверь карцера, в душе у него не появилось никаких эмоций, кроме стыда, а в голове никаких мыслей, кроме строчки из песни: «…Я пришел сюда сам, и мне не уйти, потому что именно здесь сходятся все пути…»

9. Москва, сентябрь 2014 г

Учитель постучал в дверь кубрика 112, подождал немного и постучал снова. Вика подошла только после третьей серии бодрых постукиваний. Она приоткрыла дверь на дюйм, заглянула в щелку одним глазом, но, увидев, что это Учитель, открыла дверь полностью.

— Входи.

— Ты готова?

Лейтенант вошел и смерил Вику оценивающим взглядом. Пока она была не готова ни к подвигам, ни к обороне. Стояла перед Учителем в трусах и майке, понурая, с всклокоченными волосами, припухшими веками и воспаленными глазками. Но вряд ли она недавно встала. Скорее не ложилась. Или легла, да так и проворочалась всю ночь без сна. Учитель молча покачал головой, открыл дверь в душ и отвел туда Вику за руку.

— Разденешься сама?

— Кофе сделай, если не трудно, — тихо попросила Вика и, не дожидаясь, когда Учитель выйдет из ванной, стянула майку и взялась за трусы.

Лейтенант покачал головой (ох, уж эти барышни в печали!), вышел на кухню и щелкнул выключателем чайника. В таком простецком отношении Вики к Учителю не было ничего особенного. Во-первых, он годился ей в отцы (в очень молодые, ему было чуть за сорок, а ей слегка за двадцать, но все-таки), во-вторых, они как-то сразу нашли общий язык, и, в-третьих, только Учитель открыто поддержал Вику, когда она отказалась поверить в предательство Грина. Как считал Учитель, для близкой дружбы без интима причин вполне достаточно.

Чайник вскоре вскипел, кофе растворился, а Вика все еще торчала под душем. Учитель ее не торопил. На прием к генералу Алексееву они шли без записи, поэтому в котором часу штабная охрана выставит их вон, в девять ноль-ноль или в полдень, не имело значения. Лейтенант не верил в успех безнадежной попытки прорваться к генералу и попросить у него защиты для Грина. Но ведь попытка — не пытка. Тем более когда друг просит поддержки, а в твоем распоряжении законный выходной.

— Афанасьева! — вдруг послышался из коридора голос Ворона. — Ты дома? В душе, что ли?

Воронцов прошел в кубрик, воровато оглянулся на входную дверь, затем на дверцу ванной, но вовремя заметил хозяйничающего на кухне Учителя и мгновенно переменился в лице, походке и жестах. Заодно явно изменил намерения.

— Привет, командир, кофе хочешь? — Учитель поставил три чашки.

— Не хочу. — Воронцов сунул руки в карманы и прислонился к кухонному косяку. — Проведать решил. Как она?

— Нормально, выживет.

— А ты чего тут, сопли ей утираешь?

— Кофе подаю. — Учитель поднял на Ворона насмешливый взгляд. — Ревнуешь, что ли?

— Чего? — Воронцов удивленно похлопал глазами.

— Ничего. — Учитель спрятал ухмылку. — Расслабься, командир, я для нее очень старый. Ты, кстати сказать, тоже.

— Я что-то не понял, Учитель, что за гнилой базар? — В голосе майора послышались нотки недовольства.

— Думаешь, не заметно, как ты на нее косишься? — Учитель махнул рукой. — Ладно, проехали.

— Нет, притормози, ничего не проехали. — Ворон наклонил голову и уставился, как одноименная птица, будто прицеливаясь, какой бы глаз выклевать этому слишком зоркому Учителю. — Говори, раз уж начал. Чего ты там заметил? Как я на нее гляжу?

— С мужским интересом. — Учитель налил себе кофе и уселся за столик. — Только не получится ничего, командир. Она Грина любит. Знаешь, что такое любовь?

— А-а, — Воронцов скривился, — не гони волну, лейтенант, какая любовь на войне?

— На войне с этим туго, — согласился Учитель. — Но случается. Мы собрались к Алексееву, пойдешь с нами?

— Почему через голову? — насупился Воронцов. — Устав забыли?

— Мы по личному. Вика хочет генерала к совести призвать, чисто по-человечески. Грин ведь жизнь ему спас.

— А генерал, думаете, с памятью поссорился? Только зря время потратите, да еще и личные дела себе попортите. Оно вам надо?

— Мне все равно, а Вике надо.

— И ты, как верный друг, решил ее поддержать, — констатировал Воронцов и хмыкнул. — Ну, и у кого из нас мужской интерес?

— В этом вся разница, Ворон, — спокойно ответил Учитель. — Я хочу помочь Вике парня из беды вызволить, а тебя ситуация вполне устраивает. Засудят Грина, влепят ему пулю в лоб, и все, Вика свободна, можно будет приударить, когда траур снимет.

— Чего?! — Воронцов побагровел и, отлепившись от косяка, подался вперед.

— А что, угадал? — Учитель ничуть не испугался.

— Чего ты угадал?! Ничего ты не угадал! Оракул, блин!

— Сердишься, значит, виноват, — назидательным тоном заявил Учитель.

— Ты затрахал своими нотациями! — зло прошипел Воронцов и, резко развернувшись, направился к двери. На пороге он притормозил и оглянулся. — Хочешь идти спасать этого Грина, иди, не держу. Только меня к этому делу не надо прикручивать, понял? И про Вику выдумывать не надо, никаких видов на нее у меня нет. Я просто не собираюсь из-за какого-то очкастого козла совать голову в петлю! Понял?!

— Понял, командир, — спокойно ответил Учитель. — Что ты герой, но с большой дырой. В душе. Оттого она у тебя и пустая.

Ворон ничего не ответил. Сверкнул глазами и, выйдя, хлопнул дверью.

И только тогда Вика появилась из душа.

Вопреки опасениям, охрана легко впустила Вику и прибывшую с ней «группу поддержки» в штаб, но только на порог. Пробиться на прием к генералу Алексееву таким мелким чинам светило не раньше следующего утра, да и то если очень повезет. В приемной сидела длиннющая очередь из старших офицеров и гражданских лиц не менее солидного внешнего вида.

Примерно к обеду Вика совсем извелась, и ее внутреннее волнение начало отражаться на лице, грозя вскоре и вовсе выплеснуться на окружающих. Учитель понимал, что в этом случае нервную дамочку-сержанта элементарно выставят из штаба, а заодно отправят и того, кто ее привел, лейтенанта Учителя. Не трагедия, конечно, но тогда придется начинать все заново, а это время и опять же нервы.