Читаем без скачивания Книга мертвых-2. Некрологи - Эдуард Лимонов

«Что делать, что делать… Ну Ларка богатая (Лариса П., приходившая к ней сотрудница Красного Креста), она не будет… Что эта сиделка сделает? Пожрет один раз, пожрет другой… Ты хочешь, чтобы я ушла в богадельню?.. (Неожиданно) …Может, к антенне подключиться что за 27 гривен?.. Придет завтра Саша (сосед, молодой парень, нацбол, часто посещавший мать)…а чего придет… Так что пропадают вещи без конца. Сволочи!.. Ларка приходила, но жить мне очень тяжело, не материально. Позвоночник, а ты „сиделку, сиделку“… Нажрётся, сядет, и будем сидеть смотреть друг на друга. Поужинает и пойдет. А меня бросает…»

20 декабря 2007 года. «Звонила из Харькова Лариса, та, что ухаживает за матерью от Красного Креста. Мать совсем не встает и не ела с понедельника. Вот так, еще не хватало, чтобы мать умерла голодной смертью. Завтра стану звонить матери, уговаривать ее принять сиделку».

21 декабря. «Боюсь, чтобы не упасть. Я же не хожу вообще, и в памперсах. Вчера приходила тетя Валя, приносила мне борща. Тетя Валя не та…» Мой комментарий: «Тяжелое впечатление. Еле говорит. Опять упала. Лариса приходит к ней по понедельникам и четвергам. „Я на все согласна…“ Мать умирает, ноги отнялись, и говорит уже невнятно. Умирает. Печально это».

22 декабря. «Разговаривал с Ларисой. Выяснилось то, что и так было ясно: мать — тяжелый упорный параноик. Восстановила против себя своими обвинениями в кражах всех соседей и друзей. Вонь стоит там ужасная. Лариса приносит ей еду в понедельник и четверг. Оставляет рядом с постелью суп в банке, мясо, хлеб. „Ест она хорошо и сердце у нее хорошее“, — сказала Лариса, когда я предположил, что мать скоро умрет. „Соседи с первого этажа пришли, подняли ее, а она сказала, что они пришли и украли у нее простыни“, — сказала Лариса угрюмо».

В тот же день: «Позвонил полковнику Алехину. (Мой друг, в свое время — пресс-секретарь генерала Г. Трошева, участник второй чеченской войны.) Тот обещал найти женщину, которая будет приходить к матери хотя бы дважды в неделю, мыть ее и кормить. Это помимо Ларисы».

25 декабря, 23 часа. «Сейчас говорил с Ларисой из Харькова, той, что ходит к матери. Она водила к матери Елену Георгиевну, сиделку, которая будет смотреть за матерью. Мать потеряла разум. Сказала Елене Георгиевне: „Вот сын тут поселил людей. Они песни поют. И Лариса с ними“. Лариса: „Я боюсь с ней (с матерью моей) оставаться. Лежит, смотрит колючими глазками. Вдруг ей что-нибудь в голову придет. Еще даст по голове“».

27 декабря. «Отправил деньги Ларисе П., той, что носит матери продукты. На её адрес. Она будет платить сиделке Елене Георгиевне».

29 декабря. «„Я уже чуть руки на себя не наложила. Он включил радио, всех поднял“. (За голосом матери слышно: „На единичку, на первый канал. Сделала тише“. — „Чуть-чуть“.) Мать: „Лена вон уходит, телевизор у меня не работает“. Голос Лены (Елены Георгиевны): „Завтра приду с утра“. Мать: „А на кухне ничего нет, выключена плита?“ Из дальнейшего разговора с матерью выясняется, что якобы к ней приходил какой-то Димка, „музыку включал, принес апельсин и надгрызанный кусок торта“. Якобы сын одной из соседок. На самом деле — призрак, плод ее воображения. Никакой Димка в доме не проживает. Затем мать пожаловалась, что никто к ней не приходит. Я сказал матери, чтобы она перестала верить в то, что у неё крадут её вещи. Она бубнит свое, и приходят к ней, мол, мало, всего на два часа».

5 января 2008 года. «Я позвонил своей потерявшей разум маме. Ужас! Она сказала, что лежит голодная и не знает, когда придет сиделка. Затем оказалось, что сиделка придет все же завтра. Мать: „А что, твои ребята продают мои вещи?“ Я: „Ты что, мать, с ума сошла?“ — „Продают, продают“, — сказала мать убежденно».

12 января. «„Завтра меня отправят в лагерь. Местное начальство“. Я: „Откуда ты узнала, какой лагерь, мама?“ — „Через пол даже слышала. Отправят. Вечером они заседали. Рады стараться. Лена пришла ко мне. Лена будет готовить. Принесла мне квитанцию за телефон. Все оплачено…“ — „Плохо мне… Ни написать ничего не могу. От Нины Курышко пришла открытка (Н.К. - реальный персонаж, в начале 50-х жила с нами в коммуналке, была студенткой), просит номер телефона. Отправят твою мать туда, где Макар телят не пас“. Я: „Не выдумывай“. Мать: „Говорю то, что я слышала через пол. Я уже ничего без помощи кого-то не могу сделать. Мне нужна нянька… А Лена хорошо готовит. Поцелуй внука. И Катю. Послезавтра меня отправят“. То есть у матери идея, что ее отправят в некий лагерь для пенсионеров. Якобы она слышала некое заседание местного начальства через пол. Да! Разговаривал я с матерью десяток минут, больше не осилил. К тому же телефон хрипит и мать говорит невнятно».

Тот же день, но вечером. «Позвонил Ларисе в Харьков. От разговора с этой нормальной хохлушкой, здравомыслящей, простой, как-то хорошо мне стало. И мне было приятно с ней разговаривать, и ей со мной. Плюс я знаю ее. Она опрятная, среднего роста, хорошего сложения, симпатичное лицо, сыну 19 лет. Я как-то отдохнул, говоря с ней. Спасибо ей. Она ходит к матери два раза в неделю, а Елена ходит пять раз. Лариса говорит, что они уложатся в те деньги, что я послал, в два месяца. От матери воняет жутчайше, сказала Лариса. Ключи она держит, не дает, потому простыни ей приносят СВОИ эти две украинские женщины. Господи, я получил удовольствие от разговора с нормальной женщиной. Она реалистична, не лукавит, не рисуется, не ханжа, говорит буднично, но участливо о моей матери».

16 января 2008 года. «В 08.31 меня разбудил звонок по мобильному. Чистым голосом моя мать сообщила мне, что я должен защитить ее от соседа. Фамилии назвать она не могла. „Он ходил одно время в военном. А сейчас перевез сюда и детей. Он хочет отобрать у меня квартиру“. — „Как его зовут, мама?“ — „Не знаю“. — „В какой квартире он живет?“ Подумав, мать ответила: „Там же, где и я“. — „Хорошо, 4 сказал я, — я позвоню Ларисе“. — „Не надо Ларисе, — сказала она. — Сразу на горячую линию“. — „Хорошо“, — согласился я и отключил телефон».

19 января. «„Тут одна говорит, что ее Леной зовут, но она не Лена. Здоровье? Да ничего. Сейчас меня искупали и постригли. Маникюр будем делать… Зрение мое ж ухудшилось… Сыночек, я не хочу уходить из этой квартиры, а то я с ума сойду. (Сзади голос щирой украинки по звучанию. Новая сиделка „Лена“ подошла: „Вот твои очки“.) Сынок мой, как я рада… (длительная пауза)… Это не твой голос… это не ты…“»

Именно в те же дни, когда мать моя сошла с ума, происходила и вторая, а точнее по важности первая трагедия моей жизни: моя жена Катя Волкова отвернулась от меня. 6 января ночью произошел разрыв. А 13 января она уехала беременная Сашкой с Богданом (четырнадцать месяцев от роду) в Гоа, Индия. Эта книга о мертвых, потому ее героиней не может быть Катя Волкова, однако поскольку одновременно с естественным по сути своей умиранием моей восьмидесятишестилетней матери, совершалась и иррациональная трагедия с женой, то я думал в те дни о них вместе, о двух моих женщинах: о матери и о жене. Вот запись от 20 января: «А какой ангельский, очищенный голосок стал у моей матери! Потому что она совсем потеряла рассудок, с ней стало легко. И разговаривать тоже. Она со всем соглашается. Потеряв рассудок, она потеряла тяжесть, хрипоту. Она радуется моему звонку. Передает приветы Богдану и Кате. Она радуется тому, что ее помыли и остригли. До того, как она потеряла рассудок, она была тяжелая и подозрительная. А теперь она светлая.

Хорошо бы Катя потеряла остатки разума и вышла бы тогда в сияющее небо над облаками, куда подымаются самые высотные самолеты. А то сегодня Катя потеряла лишь причинно-следственные связи между частями рассудка, он у нее спутан, мокрыми и грязными колтунами в волосах женщины-бродяжки. Хорошо бы Катя поднялась туда же, куда моя мать поднялась. Она приобрела бы звонкий, счастливый потусторонний голос, а не ходила бы мрачно хромой волчицей.

Думаю, у меня хорошо, даже блестяще получились характеристики женщин моей жизни. Мама — звонкоголосая очищенная святая, поскольку совсем потеряла рассудок. Счастливая она стала. Катя — фурия и хромая волчица, потому что не совсем потеряла разум, он только у нее свалялся, спутался… Я, попавший в эту семью обывателей (Катя и ее мать), как ангел, попавший в общежитие строительных рабочих. „А на хер тебе, парень, крылья?“ — спрашивают работяги, придавив мои крылья своей жратвой. Кастрюлями придавив. Если первое время жизни со строителями-гопниками я их удивлял, и они стеснялись, то с течением времени перестали стесняться своей сути, своих кастрюль. А еще когда у одной из них от меня родился ребенок, тут они и вовсе распоясались. Почувствовали себя не то что на равных — выше. Я-то неуклюж в бытовке с крыльями… Почему моя мать и моя жена свихнулись одновременно, хотя и находятся на разных стадиях потери рассудка?»

26 января. «Мать: „Мой президент решил мне не давать на питание. Меня искала бухгалтер: „Раису Федоровну увидите, скажите: он на вас зол и не хочет вам давать деньги“. Все получают по четыре, а мне — одну… Я рада, что ты жив. А то тут ходят слухи, и картинки показывали“. (В звуковом фоне слышно, возится сиделка Лена.) „Лежу как бревно. Кормят меня. Тут показывали в цветах его и тебя. Ты его кормишь, он не хочет. И кошку. Ты насильно кормишь Богдана. Шкурка на нем, как на кошке. Я задыхаться стала. Вот так я и живу. Плохо мне, плохо. Да, неважно… Я целую тебя. Я волнуюсь. Меня, наверное, искупают сейчас. Встала на днях… И тут же на меня гром и молния набросились… Главное, нашли мою девичью фамилию и стали склонять…“»