Читаем без скачивания Книга мертвых-2. Некрологи - Эдуард Лимонов

26 января. «Мать: „Мой президент решил мне не давать на питание. Меня искала бухгалтер: „Раису Федоровну увидите, скажите: он на вас зол и не хочет вам давать деньги“. Все получают по четыре, а мне — одну… Я рада, что ты жив. А то тут ходят слухи, и картинки показывали“. (В звуковом фоне слышно, возится сиделка Лена.) „Лежу как бревно. Кормят меня. Тут показывали в цветах его и тебя. Ты его кормишь, он не хочет. И кошку. Ты насильно кормишь Богдана. Шкурка на нем, как на кошке. Я задыхаться стала. Вот так я и живу. Плохо мне, плохо. Да, неважно… Я целую тебя. Я волнуюсь. Меня, наверное, искупают сейчас. Встала на днях… И тут же на меня гром и молния набросились… Главное, нашли мою девичью фамилию и стали склонять…“»

29 января 2008. «Вчера разговаривал с Ларисой, 1-й сиделкой матери. Прихожу, говорит, утром к ней, а она лежит такая вымытая. Я ей комплимент. А она говорит: „Я за пенсией собралась“. Мать „видит“ детей в соседней комнате и ребят. „Лена купала ее в ванной, а она гадит под себя и бросается дерьмом. Лена (Елена Георгиевна) не обижается“, — говорит Лариса. Лариса разговаривает со мной явно дружелюбно и с удовольствием. Так что совесть моя спокойна. Мать имеет сиделок семь дней в неделю. Теперь это будет стоить мне дороже чуть, потому что сиделка номер 2 Елена не всегда все успевает, и будет оставаться на дополнительные часы. Когда же мать прочно потеряла рассудок? Тогда же, когда и обезножила. Накануне нового 2008 года.

Лариса сказала: у матери к руке привязаны ключи. В конце разговора мы сошлись на том, что моя мать, потеряв рассудок, стала добрее и светлее, а раньше была мрачная и злобная, как волчица…

Думаю: это настолько моя биография — эти сошедшие с ума две матери: моя мать и мать моих детей, такая органично моя биография, что даже оторопь берет, но и ясно, что только такая трагедия и могла меня постигнуть. Только такое комплексное испытание и могло мне быть послано».

2 февраля. «У меня сил нету. Я уже умереть хочу. Здоровье не выдержит. Как я выдерживаю. Не вижу не слышу… Одна я. Зачем это нужно, и мне и окружающим. Такое у меня состояние… Не знаю, какое число, какой месяц, какой год. (Я ей сказал дату, громко и отчетливо.) …Я задыхаюсь. Да разве мне до этого…» Комментарий: «Моя мать сегодня видимо вернулась временно в разум. Хрипит и звучит еле-еле и отчаянно».

9 февраля. «Сейчас звоню матери — никто не отвечает. Но у нее в это время и сиделка. Да и сама она лежит. Вероятнее всего, сиделка решила ее помыть до моего звонка. А может, сиделка еще не пришла, а мать померла? Всякое может быть.

Полчаса прошло. Дозвонился. Оказалось, трубка была плохо положена. Мать звучит ужасно. Фразы нечёткие. „Я тут живу при гостинице. Я уже хочу умереть. Встать не могу. Сейчас кушать буду“».

23 февраля. «Набрал мать. Она не берет трубку. Видимо, опять трубка не лежит как следует на телефоне. И еще набрал. Только хрипы ужасные. Сорок минут набираю мать. Ноль толку. Наконец дозвонился. Картина выясняется печальная. Она не узнала меня(!). Только под конец разговора опознала. Первая ее фраза мне: „Вчера умер отец Эдика. Передайте ему, что умер отец Эдика…“ (Отец умер четыре года тому назад). „Как Аня себя чувствует?“ (Моя первая жена умерла 18 лет тому назад.), А что мне быть разговорчивой… Вчера не могла найти прясло». Я говорю: «Вчера у меня был день рождения. Я ходил в театр…» — «Да…» — говорит она рассеянно.

В тот же день, к вечеру, 21:25. «Сейчас звонил Ларисе. Мать угасает. Лежит в ужасном виде. Уже сама даже воды не пьет. Хлеб под себя подгребает. Шапочку какую-то идиотскую надела. Долго она не протянет, говорит Лариса. Месяца два, разве что. Ну что ж, похороню, очищу квартиру. Выкину всё, или почти всё».

5 марта. «Звонил матери. Различил только одну связную, но загадочную фразу: „Надо держаться, приедут эти американцы“. Я ее все меньше понимаю. Рассудок у нее фрагментарный».

8 марта. «„Все нормально. Я уже рада умереть. Богдан где?“ Мать произнесла только эти три членораздельные фразы. Последняя: „Богдан где?“ удивительна, потому что я старательно умалчивал, что Катя уехала в Гоа и увезла Богдана. Но умирающая, видимо, имеет свою информацию, прямо из космоса. Она все же, видимо, приняла внука как главное событие своей жизни последних лет. Я поговорил и с сиделкой Еленой: „Кушает она плохо, жует, но не лезет в нее. Позвоночник — весь пролежень, в гное, кожа кое-где сошла. Одежду не меняем, выбрасываем. Только на сердце и держится. Я уже не понесу ее купать сегодня… Кровотечение у нее. Отек внутренних органов…“

Такое впечатление, что придется мне очень скоро в Харьков отправляться, даже в течение недели. Сразу стало как-то тихо и грустно. Любил ли я свою мать?.. Испытывал благодарность, что родила? Да».

9 марта. «Вчера Дима Сидоренко (охранник) высказал предположение, что меня в Украину не пустят русские, потому что я должник (Лужкову должен 500 тысяч), а недавно вышло некое постановление по этому поводу. То есть я не смогу похоронить свою мать, как не смог похоронить отца».

10 марта. «Звонил Ларисе. У матери все выделения кровавые. Лариса думает, что у нее был рак. Она гниет вся, и изнутри, и снаружи. Запах невыносимый. Еду ей уже не покупают. „Пища плохо проходит. Там уже такие пролежни! Кожа отдирается. Там кости видны. Проживет меньше месяца. Начала пить воду. И захлебывается. Одни мощи лежат. Открываю двери. Смотрю — шевелится или нет. Руки еле-еле шевелятся…“»

12 марта. «Смотрю, как спиливают постепенно дерево, затенявшее мне четыре года свет и жизнь. Захватывающее зрелище. Мужик в шапке и спортивном костюме, сильный, бензопилу порой одной рукой держит, вытянув вперед, а в ней ого-го килограммов…

Мужик спустился наземь, не дорезав две высокие ветки. Можно сказать, основной ствол… Нет, опять полез в коляску крана…

Да, все рано или поздно происходит. Дерево это они, кажется, решили извести совсем. Оно торчит обрубком до крыши двухэтажного здания, а работяги все не успокаиваются, и режут его теперь на уровне первого. Когда-то я мечтал, чтобы его срезали, а теперь мне даже жалко его. Дело в том, что из-за него было темно в квартире. Свалили! — стоят на стволе. Обвязали тросом оставшийся ствол дерева. Сейчас, видимо, слезут и станут пилить его на уровне почвы».

13 марта. «В 12:45 позвонила Лариса. Она пришла и нашла мою мать, САВЕНКО Раису Федоровну, мертвой. Попытаюсь поехать в Харьков. Миша (охранник) пошел за билетами. Я лег в темноте… и внезапно немного поплакал. Круглый сирота я теперь… исчезли какие-то нити».

У трупа старухи

Старуха лежала на диване. Она была похожа на увеличенную корку черного хлеба, надолго оставленного на солнце. Она была черна и местами желта. Рот у нее был приоткрыт, и оттуда выпирали огрызки металлических зубов. Челюсть была подвязана платком, но рот от этого не закрылся. Дело в том, что старуха умерла одна, никто при ней не находился. Умерла она с открытым ртом. Нашедшая ее мертвой наутро сиделка попыталась закрыть рот, но было поздно. Старуха была похожа на труп старухи, который он видел когда-то в центре опознания трупов под Вуковаром, в Сербии, ту старуху, правда, перед смертью пытали.

Старуха была его матерью. И это он был виноват, что у трупа не был закрыт рот. Будь он хорошим сыном, он бы присутствовал в момент смерти матери. Держал бы ее за руку… Закрыл бы ей рот. Но он был плохим сыном, потому приехал наутро…

Ему еще удалось приехать, его пропустили через границу обе стороны, и Россия, и Украина. Могли бы не пропустить. Россия — потому что он должен мэру Лужкову по суду пятьсот тысяч рублей, недавно они ввели закон, по которому должники не могут быть выпущены за границу по воле судебных приставов. Украина… Украина не пускала его на свою территорию последний десяток лет. Он был в черном списке, среди «врагов» Украины, но вот с полгода назад список аннулировали.

В последний раз он говорил с матерью шесть дней назад, восьмого марта. Она сумела сказать лишь три членораздельные фразы, все остальное был шум подсознания. Последняя фраза была: «Где Богдан?» Мать потеряла разум пару месяцев назад, но не потеряла метафизической связи с внуком. И правильно поставила вопрос: где внук? Хотя он, ее сын, врал, что жена с ребенком у бабушки, в Тольятти, на самом деле единственный поздний внук умиравшей был черт знает где, на другом боку глобуса, в столице хиппи и наркоманов, в Гоа, куда его увезла вдруг превратившаяся в оборотня жена стоявшего у трупа матери. Внук находился там уже два месяца, неизвестно с какими людьми. Жена его в довершение всего была опять беременна, на пятом месяце. Старуха уловила метафизическое дрожание в той части ее уже не работавшего мозга, которая отвечала за Богдана. Где Богдан? Не как он, но где он? Все правильно.

Стоявший над трупом был не только сын умершей старухи, отец украденного ребенка и муж красавицы, превратившейся в оборотня, но был еще и лидером запрещенной партии, ее основателем и бессменным вождем уже пятнадцать лет. Он принадлежал партии больше, чем отцу, матери, жене и ребенку. Ну ладно, мать и отца он бросил давным-давно, в 1964 году, но ребенка! Но жену! Жена постепенно отдалилась от него сама, и в конце концов фактически отреклась от него, как жена от мужа — врага народа, ожесточилась до степени непонятной ненависти и наконец, схватив сына, убежала в бессмысленную землю, где больше пошлых русских, чем серокожих индийцев. Что она там делает все это время? Можно надеяться, что у нее хватит благоразумия не употреблять наркотики, ведь она беременна. Можно надеяться, с поправкой на то, что она не благоразумна по природе своей… Партия. Партийцы погибали и сидели задело, которое он начал, в тюрьмах. Потому они были ему ближе, чем жена-красавица, превратившаяся в оборотня.