Читаем без скачивания Дневник офицера КГБ - Александр Никифоров

Тишина. Слышно, как на стене тикают часы. В кабинет вбегает Женька, — он недавно в нашей группе, переведен из Калата.

— Что, сукины дети? — говорит он смеясь. — Чеки приехали зарабатывать?

Через мгновение стены кабинета вновь содрогнулись, но уже от хохота.

Действительно, сукины дети. Чеки отрабатывать нужно. Это верно, только вот от своих летчиков обидно погибать. Даже если это командир и замполит звена, коими были «асы», обработавшие нас неуправляемыми реактивными снарядами. Хорошо, что закончились. А если бы они у них были?..

Подъехал партийный советник Иван Михайлович. Хороший мужик. В Союзе он был вторым секретарем горкома партии одного из городов в Краснодарском крае. После отстранения от должности первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС Медунова[99] Ивана Михайловича отправили в Афганистан выполнять интернациональный долг.

Мы подошли, поздоровались с ним. Не поймем, что с машиной. «Волга» вся в крови. Мало того, на лобовом стекле, капоте, багажнике — прилипшие куски мяса.

— Иван Михайлович! Что случилось? — задаем вопрос.

— Что случилось? Это вы меня спрашиваете? Это надо наших «соколов» спросить. По полной программе обработали город… Вижу, вам тоже досталось. Кроме вас, под раздачу попали провинциальный комитет, Царандой, детский дом и базарная площадь. Я через нее проезжал, там меня кровавыми кусками и забросали, когда афганцы убитых и раненых вывозили с площади.[100] Сколько их было, ужас!

— Как афганцам все это будем объяснять? — спросил кто-то.

— Что объяснять? А-а… — Партийный советник махнул рукой.

Подошел заместитель начальника Управления Рафик и что-то сказал Гульхану.

— Товарищи! — обратился к нам Гульхан. — В ближайшие два-три часа вам из города выезжать не следует. Жители города очень возбуждены. По предварительным данным, только на площади погибло более пятидесяти человек, столько же раненых. Среди них старики, женщины, дети. Есть информация, что оппозиция намерена использовать это трагическое событие для активизации антиправительственных и антирусских проявлений.

— Вот и все объяснение, — Иван Михайлович вновь с досадой махнул рукой. — Столько труда коту под хвост…

— В Управлении тоже неспокойно, — продолжил Гульхан. — Погибли три сотрудника, двое ранены. У вас в группе, вижу, тоже есть пострадавшие. Нашими сотрудниками через агентуру и исламские авторитеты проводится работа по локализации сложившейся ситуации. Я закончил. Есть вопросы?

— Всем связаться с начальниками отделов, — начал Игорь Митрофанович, но Гульхан тактично его прервал.

— Игорь Митрофанович! Я уже отдал распоряжение, чтобы все прибыли в Управление. Проведем небольшое совещание и определимся с направлением дальнейшей работы.

Позже в Союзе, в период разгула демократии, я читал в газетах, слушал по радио речи ярых «защитников» интересов народа о том, как наши летчики, танкисты, артиллеристы расстреливали своих. Бред! Полный бред! Видимо, эти «защитники» забыли — вернее, и не знали, да и откуда им знать, — что на войне, бывает, стреляют. К сожалению, снаряды иногда падают не там, куда их посылают. Но чтобы сознательно стрелять по своим — это безумие!

Афганская война знает много примеров, когда наши двадцатилетние ребята, жертвуя собой, спасали и своих товарищей, и афганцев. Кандагарский случай — трагическое стечение обстоятельств. Его невозможно ни понять, ни объяснить…

После пережитого мы еще полгода приседали к земле, когда самолеты пролетали над нашими головами. Холодок пробегал по спине, чего скрывать…

В этот день наши «соколы» накрыли еще и дукан при въезде в Кандагар. Хороший был дукан. Мы частенько возле него останавливались. Брали фрукты, орешки, чтобы не скучать в дороге. Дуканщик, который и без того был без обеих ног, чудом остался жив. На наше сочувствие ответил философски: «Аллах дал, Аллах взял». На летчиков обиды не держал и уже через неделю в восстановленном им дукане бойко торговал овощами и фруктами.

Аллах взял, аллах дал…

Через пару часов вся группа собралась во дворе. С асфальта смыта кровь. Афганцы смотрят на нас напряженно, но без злобы.

Мы разводим руками: «Кто виноват?» Они прикладывают руку к груди и показывают открытую ладонь: «Мы с вами!» Отвечаем: «Мы тоже с вами».

Надо отдать должное выдержке и такту наших афганских товарищей. Напакостили наши, а они нам еще и сочувствуют…

— Всем быть предельно внимательными, — дает шеф короткий инструктаж. — Автоматы держать наготове. Действовать по обстановке, но ни в коем случае не отвечать на возможные провокации со стороны местного населения. По городу ехать аккуратно, быть предельно внимательными. За городом — полный газ. Связь держать постоянно. Вперед!

Выезжаем из Управления. Минуем центральную улицу. Все нормально. Выруливаем на «площадь Пушкина». Тихо, народу почти нет. Вроде все спокойно. Вдруг откуда-то, словно тень, выплывает молодой афганец и бросает в лобовое стекло нашей машины какой-то сверток.

Машинально с Володей пригибаем головы (я за рулем, он на рации). Шлепок, сверток рвется, на стекло вываливаются кровавые куски мяса, смешанные с грязью. Давлю на газ, пытаюсь дворниками снести кровавое месиво. Тщетно. Кровь размазывается по стеклу, ничего не видно. Мигаю дальним светом передней машине, требуя остановиться. Торможу.

Володя хватает тряпку, я — бутылку с водой, начинаем тереть лобовое стекло. От терпкого запаха крови тошнота подступает к горлу. Управились секунд за пять. Тряпки бросаем на дорогу в пыль, ополаскиваем руки и — в машину. Снова мигаю фарами — поехали…

По дороге заехали в ооновский городок, в штаб по проведению операции. Ничего не добившись от военных, послав их куда подальше, двинулись к себе на виллы…

— Чего тормозили? — спросили нас ребята на вилле.

— Шашлыки жарили, — одновременно огрызнулись мы с Володей.

Немного успокоившись, объяснили причину остановки.

— Какая гадость! — передернул плечом Сергеевич.

— Гадость? Гадость, Петр Сергеевич, это когда в свежую коровью лепешку ногой вляпаешься, — заметил Володя. — А это — трагедия.

Андрюшку отвезли в госпиталь, у него сотрясение мозга. Евгению руку перевязали, сделали укол, ничего страшного.

Шеф, отправив в Кабул телеграмму, уехал в бригаду, прихватив с собой Женьку-бороду и Тахира. На 19.00 в бригаде было назначено совещание по разбору полетов. Из Кабула вылетело высокое начальство 40–й армии…

Я с Володей и двумя Сашками с четвертой виллы пошли в госпиталь проведать Андрюху. В палате, где он лежал, было человек двадцать. Все — пострадавшие от наших «соколов». Андрей выглядел усталым, но искорка в глазах была.

— Мужики! Слушайте сюда, что расскажу, — начал он. — До вас здесь генерал был. Ходил, всем руки пожимал, призывал держаться и раздавал по банке тушенки и банке сгущенки. Представляете?! Человеческая жизнь — банка сгущенки!

— И тебе перепало? — прикалываемся мы.

— А как же. Правда, ему кто-то из медперсонала шепнул, что я майор КГБ. Он извинился и хотел их забрать.

— Отдал?

— Как же. Моя жизнь, что, и двух банок не стоит? Но и это еще не все, — продолжил Андрей. — Генерал меня и спрашивает: «Не могли бы вы рассказать, почему это произошло?» Я ему и ответил: «Почему — не знаю, но как было — могу». И выдал… Резко, конечно, но не грубо, генерал все-таки.

— И что генерал? — интересуемся мы.

— А что генерал? Сказал «спасибо» и ушел. После его ухода братья по несчастью меня героем считают. Майор, а на равных с генералом разговаривал…

— Слушай, герой, ты сильно не зазнавайся, — подмигнул нам Александр, — а то мы быстренько из твоей одной звезды на погонах четыре соорудим и станешь капитаном.

— Вот пошляки! Пришли, называется, проведать боевого товарища… Что? Моя слава покоя вам не дает?

Мы заулыбались. Раз чувство юмора сохранил, начал ругаться, значит, все будет хорошо.

— Ладно, поправляйся, что нужно — телеграфируй.

Пожелав всем бойцам скорейшего выздоровления и оставив им пакет с фруктами, мы вышли из палаты.

— Как Андрей? — спросил нас шеф.

— Нормально, жить будет. А что в бригаде? Чем закончился разбор полетов?

— Ничем! Военные своих выгораживают. Их можно понять — это же трибунал. Афганское руководство, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию, предложило все списать на своих летчиков. Так сказать, принять удар на себя. Но народ не обманешь. Жаль, — шеф покачал головой. — Жаль, — повторил он. — Столько труда пропало зря. Как теперь с народом работать? В общем, горюй не горюй, а ситуацию уже не исправить. В ближайшие три дня в Кандагар ездить не будем — Гульхан настоял. Вызывайте подсоветных на виллы. Я утром в Кабул улетаю, начальство требует. Старшим остается Евгений.