Читаем без скачивания Мэр Кестербриджа - Томас Гарди

— Да как же мне было не зайти, Люсетта? — начал он. — Что за вздор вы мелете? Вы же знаете, я бы не мог удержаться, даже если бы захотел… то есть даже если б я был отнюдь не любезным человеком. Я пришел сказать, что готов, как только позволит обычай, дать вам свое имя в награду за вашу любовь и за все то, что вы из-за нее потеряли, заботясь слишком мало о себе и слишком много обо мне; я пришел сказать, что вы с моего полного согласия можете назначить день или месяц, когда мы, по-вашему, можем сыграть свадьбу, не погрешив против приличий: вы в этом понимаете лучше, чем я.

— Теперь еще слишком рано, — отозвалась она уклончиво.

— Да, да, вероятно, рано. Но вы знаете, Люсетта, когда моя бедная обиженная судьбой Сьюзен умерла и я еще не мог и помыслить о новой женитьбе, я все-таки сразу решил, что после всего происшедшего между нами мой долг не допускать ненужных проволочек, а поскорее поправить дело. Однако я не спешил прийти к вам, потому что… ну, сами можете догадаться, как я себя чувствовал, зная, что вы унаследовали целое состояние. — Голос его звучал все глуше: он понимал, что в этой комнате его интонации и манеры кажутся более грубыми, чем на улице. Он огляделся, посмотрел на модные портьеры, на изысканную обстановку, которой окружила себя хозяйка дома.

— Клянусь жизнью, я и не знал, что такую мебель можно купить в Кестербридже, — проговорил он.

— Здесь такую нельзя купить, — отозвалась Люсетта. — И долго еще будет нельзя — пока город не проживет лет пятьдесят цивилизованной жизнью. Эту мебель привезли сюда в фургоне на четверке лошадей.

— Гм… Дело в том, что я как-то стесняюсь вас в такой обстановке.

— Почему?

Ответ был, в сущности, не нужен, и Хенчард ничего не ответил.

— Да, — продолжал он, — никому на свете я так не пожелал бы этого богатства, как вам, Люсетта, и никому оно так не идет, как вам. — Он повернулся к ней, как бы поздравляя ее, с таким пылким восхищением, что она немного смутилась, хотя хорошо его знала.

— Я вам очень благодарна за все, что вы сказали, — проговорила она, точно желая лишь соблюсти некий ритуал.

Хенчард почувствовал, что между ними уже нет былого взаимопонимания, и сейчас же выдал свое огорчение, — никто так быстро не выдавал своих чувств, как он.

— Благодарны вы или нет, это все равно. В моих речах, быть может, нет того лоска, какого вы с недавних пор и первый раз в жизни стали требовать от своих собеседников, но я говорю искренне, миледи Люсетта.

— И довольно грубо, — промолвила Люсетта, надув губы и гневно сверкая глазами.

— Вовсе нет! — горячо возразил Хенчард. — Но успокойся, я не хочу с тобой ссориться. Я пришел с искренним предложением заткнуть рот твоим врагам на Джерси, и тебе не худо бы мне спасибо сказать.

— Да как вы смеете так говорить! — воскликнула она, вспылив. — Вы же знаете, что моим единственным преступлением была безрассудная девичья любовь к вам и пренебрежение приличиями и, сколько бы меня ни винили, сама я считаю себя ни в чем неповинной, значит, и нечего меня оскорблять! Я немало выстрадала в то тяжелое время, когда вы написали мне о возвращении вашей жены и моей отставке, и если я теперь пользуюсь некоторой независимостью, то я это безусловно заслужила!

— Да, это верно, — согласился он. — Но люди судят о нас не по тому, каковы мы в действительности, а по тому, какими мы кажемся; значит, вам нужно дать согласие на мое предложение — ради вашего же доброго имени. То, что известно у вас на Джерси, может стать известным и здесь.

— Что вы все твердите про Джерси! Я англичанка!

— Да, конечно. Так что же вы скажете на мое предложение?

Впервые за все время их знакомства Люсетта получила возможность сделать шаг вперед по своему почину, однако она отступила.

— Пока пусть все останется по-старому, — промолвила она, чувствуя себя немного неловко. — Ведите себя со мной, как с простой знакомой, и я буду вести себя с вами так же. Со временем…

Она умолкла, и он несколько минут не пытался нарушить молчание, — ведь они не были малознакомыми людьми, которые вынуждены поддерживать разговор, даже если им этого не хочется.

— Так вот куда ветер дует, — мрачно проговорил он наконец и утвердительно кивнул головой, как бы отвечая на свои собственные мысли.

Желтый поток отраженного солнечного света на минуту залил комнату. Мимо дома проехал воз свежего, увязанного в тюки сена, закупленного в деревне, и на повозке была написана фамилия Фарфрэ. Сам Фарфрэ ехал верхом рядом с возом. Лицо у Люсетты сделалось таким… каким бывает лицо женщины, когда тот, кого она любит, внезапно появляется перед нею, словно видение.

Если бы Хенчард только скосил глаза, если б он только бросил взгляд в окно, тайна ее недоступности была бы раскрыта. Но Хенчард, раздумывая о тоне, каким были сказаны ее слова, уперся глазами в пол и не заметил, как загорелось лицо Люсетты, когда она увидела Доналда.

— Не думал я… не думал, что женщины такие! — с жаром проговорил он наконец и, стряхнув с себя оцепенение, поднялся, но Люсетта, испугавшись, как бы он не заподозрил истины, стала уговаривать его не торопиться. Она принесла яблоки и настойчиво предлагала очистить одно из них для гостя.

Но Хенчард отказался от яблока.

— Нет, нет! Не в коня корм, — проговорил он сухо и двинулся к двери.

Но прежде чем уйти, он повернулся к Люсетте.

— Вы переехали в Кестербридж только из-за меня, — сказал он. — А теперь, когда вы здесь, вы никак не хотите ответить на мое предложение!

Не успел он сойти с лестницы, как Люсетта бросилась на диван, потом снова вскочила в порыве отчаяния.

— Я буду любить того! — воскликнула она страстно. — А этот… он вспыльчивый и суровый, и, зная это, связывать себя с ним — безумие. Не желаю я быть рабой прошлого… буду любить, кого хочу!

Казалось бы, решив порвать с Хенчардом, она будет метить на кого-нибудь повыше Фарфрэ. Но Люсетта не рассуждала: она боялась резкого порицания людей, с которыми когда-то была связана; у нее не осталось родных; и со свойственной ей душевной легкостью она охотно принимала то, что предлагала ей судьба.

Элизабет-Джейн, наблюдая из кристально чистой сферы своего прямодушия за Люсеттой, очутившейся между двумя поклонниками, не преминула заметить, что ее отец, как она называла Хенчарда, и Доналд Фарфрэ с каждым днем все более пылко влюбляются в ее приятельницу. У Фарфрэ это была безыскусственная страсть юноши. У Хенчарда — искусственно подогретое вожделение зрелого человека.

Боль, вызванную их забвением о ее, Элизабет, существовании, временами немного утоляло чувство юмора. Когда Люсетте случалось уколоть себе палец, оба они так огорчались, как если, бы она лежала при смерти; когда же Элизабет-Джейн серьезно заболевала или подвергалась опасности, они, услышав об этом, вежливо выражали соболезнование и немедленно забывали о ней. Но отношение Хенчарда, кроме того, оскорбляло в Элизабет дочерние чувства; она невольно спрашивала себя, что же она такое сделала и за что он так пренебрегает ею после всех своих обещаний заботиться о ней. Впрочем, поведение Фарфрэ она, по зрелом размышлении, расценила как вполне естественное. Что она такое в сравнении с Люсеттой? Всего лишь одна из тех «красавиц ночи, что померкли, когда луна взошла на небеса».

Девушка научилась самоотречению, и крушение каждодневных желаний стало для нее таким же привычным, как ежевечерний заход солнца. Жизнь лишь в малой мере дала ей возможность познакомиться с философскими теориями по книгам, но зато близко познакомила ее с ними на практике. Однако опыт ее сложился не столько из разочарований в истинном смысле этого слова, сколько из подмен одного другим. Постоянно случалось так, что она не получала того, что хотела, и получала то, чего не хотела. Поэтому она вспоминала почти спокойно о тех уже невозвратимых днях, когда Доналд был ее тайным вздыхателем, и спрашивала себя, какие нежеланные дары пошлет ей небо взамен него.

Глава XXVI

Случилось так, что в одно ясное весеннее утро Хенчард и Фарфрэ встретились в каштановой аллее на южном городском валу. Оба они только что вышли из дому после раннего завтрака, и поблизости не было ни души. Хенчард читал полученное в ответ на его записку письмо Люсетты, в котором она под каким-то предлогом отказывала ему в просьбе о новом свидании.

У Доналда не было ни малейшего желания заговаривать со своим бывшим другом, раз они теперь были в натянутых отношениях, но ему не хотелось и пройти мимо в хмуром молчаний. Он кивнул, и Хенчард тоже кивнул. Они уже отошли друг от друга на несколько шагов, но вот молодой человек услышал: «Фарфрэ». Это сказал Хенчард; он стоял и смотрел на Доналда.

— Помните, — начал Хенчард с таким видом, словно его собственные мысли, а вовсе не встреча с Фарфрэ, побудили его начать разговор, — помните, я вам рассказывал о той второй женщине… той, что пострадала за свою безрассудную близость со мной?