Читаем без скачивания Возможная жизнь - Себастьян Фолкс

– Я не тот человек, который может явиться на порог твоего дома с младенцем на руках. Денег у меня достаточно, я в состоянии позаботиться о ребенке. А желания разрушить твою семью я не имею.

Бруно повернулся к Елене, снова сел напротив нее.

– Давай я расскажу тебе, чем занимался, пока отсутствовал, – предложил он.

Елена молчала.

– После армии я вернулся в Словению, надеясь побольше узнать о своем детстве. Нашел в Триесте сиротский приют, меня пустили в его архив. До того как меня забрал Роберто, я провел там всего девять месяцев. Был зарегистрирован под номером двести тридцать семь, пол мужской. Фамилия Дюранти появилась в моем деле позже. Роберто приезжал туда несколько раз, чтобы заполнить бланки и ответить на связанные с усыновлением вопросы. Мне было двенадцать лет, я помнил, что попал в Триест из другого места – из-под Марибора, большого города на севере страны. В Триесте мне дали точный адрес, я съездил и туда. Выяснилось, что мариборский приют я помню очень хорошо. Огромный дом посреди парка, длинные коридоры. Время словно ушло у меня из-под ног. Ничто не изменилось, дом и теперь заполнен детьми. Я подумал: вот запрут сейчас дверь и оставят меня тут. И в каком-то странном смысле почувствовал, что такова моя судьба и я ее заслужил.

Бруно, разволновавшись, встал снова.

– Я поговорил с людьми, которые там работали, они позволили мне просмотреть их записи. Все было просто.

Единственная проблема – я не знал своего имени, лишь помнил смутно, что меня называли Джо. По счастью, мариборское заведение сохраняло фотографии, и мы, потратив минут десять, нашли мою. Я поступил туда шестилетним. Но откуда – об этом записей не уцелело.

– Разве это не странно? – Елена сидела в кресле не шевелясь.

– Нет. В то время их вели на бумаге, документы могли потерять или выбросить.

– Выходит, шесть лет твоей жизни остаются загадкой?

– Я попытался выяснить что-нибудь о лагере, помнишь, я тебе про него рассказывал? – Бруно коснулся рукой спины. – Мне действительно хотелось узнать как можно больше, но у меня не осталось на это времени, нужно было работать, и я нанял специалиста по сбору данных, с которым познакомился в армии. Если коротко, он напал на след. И отыскал мою мать. Знаешь, откуда она была родом? Из Триеста.

– Получается, мы ходим по кругу, – сказала Елена.

– Теперь уже нет. Мать была итальянкой. Незамужней, а от меня отказалась потому, что ей не на что было меня кормить. На самом деле я не сирота. Да и сирот среди нас было, оказывается, совсем немного. В основном дети, от которых отказались родители.

– Это там с тобой плохо обращались?

– Там, в Любляне. Меня увезли оттуда перед самым моим пятилетием.

– Бедный мальчик, – сказала Елена.

– Я уже не тот мальчик. Но становиться отцом твоего ребенка не хочу. Мне это не по силам. В сущности, я не умею любить. Не научился. До того как я попал в вашу семью, у меня не было нормальных отношений с людьми, и даже отношения с вами по-настоящему нормальными не были. А уж какие чувства я смогу испытывать к нашему ребенку, об этом мне даже думать не хочется.

– Но Лючия, она же.

– Я не люблю Лючию.

– А вашу дочь?

– Стараюсь, как могу. Но с тобой. С тобой было бы иначе. Меня не хватит. Есть и другая причина, Елена. Я уже пытался сказать тебе о ней. Не получилось. Моя вина.

– Что за причина? – спросила Елена, внезапно оцепенев от ужаса.

– В конце концов мой армейский знакомый прислал мне копию документа, составленного, когда мать бросила меня в Триесте. В графе «Отец» значилось: «Имя: Неизвестно. Занятие: Шлюпочный мастер».

– Как Роберто.

– Да. Совсем как Роберто.

Наступило молчание.

– Боже мой, – наконец пролепетала Елена. – Ты же не думаешь.

– Именно что думаю. Что Роберто был моим отцом и, узнав, что некая девушка забеременела от него, а после отказалась от ненужного ей ребенка, попытался его найти. Чтобы проследить меня до Марибора, потребовались годы, а он не мог.

– О боже.

– Но, по-видимому, Роберто не оставлял усилий и, в конце концов.

– Ах, Бруно.

– Он устроил мой перевод в Триест, потом собирал документы на усыновление. Я ничего не знаю наверняка. В Триесте побывал не один шлюпочный мастер. Однако.

Долгое время Елена молча смотрела в пол. Со дня смерти Роберто она ни разу еще не ощущала себя выбитой из привычного русла. И так же, как в тот день, понимала: свыкнуться с новым удастся не скоро.

Взгляд Бруно жег ее опущенную голову. Многое – даже то, что никогда ее вроде бы не занимало, – вдруг стало ясным.

– Думаю, ты прав, – сказала она, подняв наконец взгляд.

– Я знаю, мы можем легко выяснить это с помощью теста на отцовство.

– Да какой, господи, смысл? – отозвалась Елена.

Бруно встал, шагнул к ней.

– Мне следовало рассказать тебе раньше, Елена. Я и начал в ту первую ночь, но ты сказала: «Чшш». И я подумал, что, наверное, ты и сама обо всем подозреваешь, а может быть, в глубине души даже знаешь.

Елена поднялась из кресла, положила руки ему на плечи, они постояли перед огнем, лицом к лицу.

Вглядываясь в глаза Бруно, она понимала, что видит их, наверное, в последний раз. Елена вздохнула.

– Нет, – сказала она. – Ты все сделал правильно. Без тебя я была бы никем. Меньше, чем никем.

Год спустя Елена стала директором Института исследований человека и в произнесенной ею по этому поводу речи затронула сферы человеческой деятельности, в которых нашли применения результаты открытия «контура Росси – Дюранти». Таковых насчитывалось немало, причем некоторые были, надо признать, неожиданными.

Одной из самых занимательных оказалась литература. Парижский критик Жан Гишар указал, что читателям, которым удалось одолеть длинный роман Пруста «В поисках утраченного времени», теперь станет понятно: основной посыл книги – что жизненный опыт невозможно полностью осмыслить без инструментария, предоставляемого воспоминаниями, а проще говоря, памятью, – это фактически созданное за 150 лет avant la lettre[26]описание того, как работает «контур Росси – Дюранти».

В клинической психологии эти результаты касались аутизма; в истории искусств пролили новый свет на наскальную живопись: рисунки, обнаруженные в пещерах Шове и Альтамира, вовсе не доказывали, что люди стали «человеками» намного раньше, чем предполагалось до их находки, – что противоречит радиоуглеродной датировке, – а лишь то, что они умели создавать впечатляющие изображения задолго до ключевой мутации. Подобно выдвинутой двести лет назад великой идее Дарвина, идея «контура» была сама по себе довольно простой; самым интересным стали выводы, что из нее следовали.