Читаем без скачивания Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Сергей Довлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Левин молчал.
— Ты счастлив, Боря?
Левин снял очки. Теперь он был похож на второгодника.
— Какое там счастье! Живу, работаю. Галка, я согласен, трудный человек. Есть в ней что-то безжизненное. Володя — хам, начитанный, развитый хам. Я все-таки доктор наук, профессор. А он говорит мне вчера: «У тебя комплекс неполноценности…»
— Но ведь ты ученый, служишь людям. Ты должен гордиться…
— Брось, Лида. Я служу Галине и этому засранцу.
— Ты просто не в форме.
Лида уже стояла на площадке.
— А помнишь, как в Новгород ездили? — спросил Левин.
— Боря, замолчи сейчас же. Все к лучшему. Ну, я пошла.
И она пошла вниз, на ходу раскрывая зонтик.
Щелчок — и над головой ее утвердился пестрый, чуть вибрирующий купол.
— А как мы дыни воровали?! — закричал он в лестничный пролет…
К этому времени стемнело. В лужах плавали акварельные неоновые огни. Бледные лица прохожих казались отрешенными. Из-за поворота, качнувшись, выехал наполненный светом трамвай. Лида опустилась на деревянную скамью. Сложила зонтик. В черном стекле напротив отражалось ее усталое лицо. Кому-то протянула деньги, ей сунули билет. Всю дорогу она спала и проснулась с головной болью. К дому шла медленно, ступая в лужи. Хорошо, догадалась надеть резиновые чешские боты…
Осинские жили в соседнем подъезде. Аркадий — тренер, вечно шутит. На груди у него, под замшевой курткой, блестит секундомер. Милка где-то химию преподает.
Сын — таинственная личность. Шесть лет уклоняется от воинской повинности. Шесть лет симулирует попеременно — неврозы, язву желудка и хронический артрит. Превзошел легендарного революционера Камо. За эти годы действительно стал нервным, испортил желудок и приобрел хронический артрит. Что касается медицинских знаний, то Игорь давно оставил позади любого участкового врача. Кроме того, разбирается в джазе и свободно говорит по-английски…
В общем, человек довольно интересный, только не работает…
Лида поднялась на третий этаж. Ей вдруг неудержимо захотелось домой. Прогоняя эту мысль, нажала кнопку. Глухо залаял Милорд.
— Входи, — обрадовалась Мила Осинская, — Игорь где-то шляется. Арик на сборах в Мацесте. Познакомься, это Владимир Иванович.
Навстречу ей поднялся грузный человек лет шестидесяти. Протянул руку, назвался. С достоинством разлил коньяк. Мила включила телевизор.
— Хочешь борща?
— Нет. Я, как ни странно, выпью.
— За все хорошее, — дружелюбно произнес Владимир Иванович.
Это был широкоплечий, здоровый мужчина в красивом тонком джемпере. Лицо умеренно, но регулярно выпивающего человека. В кино так изображают отставных полковников. Прочный лоб, обыденные светлые глаза, золотые коронки.
Чокнулись, выпили.
— Ну, беседуйте, — сказала хозяйка, — а я к Воробьевым зайду на десять минут. Мне Рита кофту вяжет…
И ушла.
— Я, в общем-то, по делу, — сказала Лида.
— К вашим услугам.
— Мы готовим радиопередачу «Встреча с интересным человеком». Людмила Сергеевна кое-что о вас рассказывала… И я подумала… Мне кажется, вы интересный человек…
— Человек я самый обыкновенный, — произнес Владимир Иванович, — хотя не скрою, работу люблю и в коллективе меня уважают…
— Где вы работаете? — Лида достала блокнот.
— В Порхове имеется филиал «Красной зари». Создаем координатные АТС. Цех большой, ведущий. По итогам второго квартала добились серьезных успехов…
— Вам не скучно?
— Не понял.
— Не скучно в провинции?
— Город наш растет, благоустраивается. Новый Дом культуры, стадион, жилые массивы… Записали?
Владимир Иванович наклонил бутылку. Лида отрицательно покачала головой. Он выпил. Подцепил ускользающий маринованный гриб.
Лида, выждав, продолжала:
— Я думаю, можно быть провинциалом в столице и столичным жителем в тундре.
— Совершенно верно.
— То есть провинция — явление духовное, а не географическое.
— Вот именно. Причем снабжение у нас хорошее: мясо, рыба, овощи…
— Гастролируют столичные творческие коллективы?
— Разумеется, вплоть до Магомаева.
Владимир Иванович снова налил.
— Вы, наверное, много читаете? — спросила Лида.
— Как же без этого. Симонова уважаю. Ананьева, военные мемуары, естественно — классику: Пушкина, Лермонтова, Толстого… Последних, как известно, было три… В молодости стихи писал…
— Это интересно.
— Дай Бог памяти. Вот, например…
Владимир Иванович откинулся на спинку кресла:
Каждый стремится у нас быть героем,Дружно шагаем в строю,Именем Сталина землю покроем,Счастье добудем в бою…
Лида подавила разочарование.
— Трудно быть начальником цеха?
— Прямо скажу — нелегко. Тут и производственный фактор, и моральный… План, текучесть, микроклимат, отрицаловка… А главное, требовательный народ пошел. Права свои знает. Дай то, дай это… Обязанностей никаких, а прав до черта… Эх, батьки Сталина нет… Порядок был, порядок… Опоздал на минуту — под суд! А сейчас… Разболтался народ, разболтался… Сатирики, понимаешь, кругом… Эх, нету батьки…
— Значит, вы одобряете культ личности? — тихо спросила Агапова.
— Культ, культ… Культ есть и будет… Личность нужна, понимаете, личность!
Владимир Иванович разгорячился, опьянел. Теперь он жестикулировал, наваливался и размахивал вилкой.
— Жизнь я нелегкую прожил. Всякое бывало. Низко падал, высоко залетал… Я ведь, между нами был женат…
— Почему — между нами? — удивилась Лида.
— На племяннице Якира, — шепотом добавит Владимир Иванович.
— Якира? Того самого?
— Ну. Ребенок был у нас. Мальчишка…
— И где они сейчас?
— Не знаю. Потерял из виду. В тридцать девятом году…
Владимир Иванович замолчал, ушел в себя. Долго Лида ждала, потом, волнуясь, краснея, спросила:
— То есть как это — потерял из виду? Как можно потерять из виду свою жену? Как можно потерять из виду собственного ребенка?
— Время было суровое, Лидочка, грозовое, суровое время. Семьи рушились, вековые устои рушились…
— При чем тут вековые устои?! — неожиданно крикнула Лида. — Я не маленькая. И все знаю. Якира арестовали, и вы подло бросили жену с ребенком. Вы… Вы… Вы — неинтересный человек!
— Я попросил бы, — сказал Владимир Иванович, — я попросил бы… Такими словами не бросаются… — И затем уже более миролюбиво: — Ведите себя поскромнее, Лидочка, поскромнее, поскромнее…
Милорд приподнял голову.
Лида уже не слушала. Вскочила, сорвала курточку в прихожей и хлопнула дверью.
На лестнице было тихо и холодно. Тенью пронеслась невидимая кошка. Запах жареной рыбы наводил тоску.
Лида спустилась вниз и пошла через двор. Влажные сумерки прятались за гаражами и около мусорных баков. Темнели и поскрипывали ветки убогого сквера. На снегу валялся деревянный конь.
Лида заглянула в почтовый ящик, достала «Экономическую газету». Поднялась и отворила дверь. В комнате мужа гудел телевизор. На вешалке алело Танино демисезонное пальто. Лида разделась, кинула перчатки на зеркальный столик.
В уборную, едва поздоровавшись, скользнул молодой человек. Грязноватые локоны его были перевязаны коричневым сапожным шнурком. Плюшевые брюки ниспадали, как шлейф.
— Татьяна, кто это?
— Допустим, Женя. Мы занимаемся.
— Чем?
— Допустим, немецким языком. Ты что-нибудь имеешь против?
— Проследи, чтобы он вымыл руки, — сказала Лида.
— Как ты любишь все опошлить! — ненавидящим шепотом выговорила дочь…
Лида позвонила мне в час ночи. Ее голос звучал встревоженно и приглушенно:
— Не разбудила?
— Нет, — говорю, — хуже…
— Ты не один?
— Один. С Мариной…
— Ты можешь разговаривать серьезно?
— Разумеется.
— Нет ли у тебя в поле зрения интересного человека?
— Есть. И он тебе кланяется.
— Перестань. Дело очень серьезное. Мне в четверг передачу сдавать.
— О чем?
— Встреча с интересным человеком. Нет ли у тебя подходящей кандидатуры?
— Лида, — взмолился я, — ты же знаешь мое окружение. Сплошные подонки! Позвони Кленскому, у него тесть — инвалид…
— У меня есть предложение. Давай напишем передачу вместе. Заработаешь рублей пятнадцать.
— Я же не пользуюсь магнитофоном.
— Это я беру на себя. Мне нужен твой…
— Цинизм? — подсказал я.
— Твой профессиональный опыт, — деликатно сформулировала Лида.
— Ладно, — сказал я, чтобы отделаться, — позвоню тебе завтра утром. Вернее — сегодня…
— Только обязательно позвони.
— Я же сказал…
Тут Марина не выдержала. Укусила меня за палец.