Читаем без скачивания Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

Джобс махнул рукой. Костя хмыкнул и двинулся за ним.

Назвать это строение хижиной Таманский поторопился. Скорее всего жилище «надежного» индейца напоминало небольшой домик, выделявшийся на фоне остальных соломенно-деревянных строений.

Джобс постучал и вошел, не дожидаясь ответа.

Таманский сперва заглянул через порог. Воспитанный на Купере и Майн Риде, Костя ожидал увидеть шкуры, открытый очаг, мускулистого хозяина в шрамах, перьях и боевой раскраске, а также его верную скво, хлопочущую у костра.

Однако это был типичный деревенский домик. Чистенький, с большим камином, диваном и журнальным столиком. От местного колорита осталась только толстая медвежья шкура на полу и два томагавка над камином, которые при ближайшем рассмотрении оказались бутафорскими.

– Его сейчас нет дома, – сказал Джобс. – Бросайте ваше барахло, и давайте выпьем. Надеюсь, я могу уже принять на грудь пару сотен граммов? В конце концов, самую дурную часть пути мы уже прошли…

– Вы пейте, я не буду. – Таманский аккуратно разулся и прошел к камину. – Красивый дом.

– Ему положено, – глухо ответил американец, роясь в небольшом шкафчике. – Староста и все такое. Уважаемый человек. Местная деревенщина его почитает, потому что к нему приезжают Большие Белые Люди. – Он выудил бутылку из шкафа с красной этикеткой. – То есть мы с вами, Тамански. – Джобс достал еще и два стакана. – Точно не будете?

– Точно. У меня аллергия на местное пойло.

– Это импортное. Хотя… – Билл пригляделся. – Подделка наверняка. Впрочем, мне плевать. И не такое пил. Знаете, во Вьетнаме есть такая дрянь, настойка на какой-то древесной змее. Эта чертова гадюка там, свернута в бутылке. Так я и эту погань пил.

Костя обошел дом. Две спальни. Кухня с большой дровяной печью. Все чистенько, прибрано.

– У него есть женщина?

– Конечно! – ответил американец. – И не одна. Он же староста. Кстати, именно он помог мне с этими проклятыми наци. Эти ребята стали крепко мешать местным аборигенам. А властям наплевать. И на индейцев, и на все на свете. Дурная страна.

Таманский рассматривал черно-белые фотографии на стенах. Какие-то полуголые люди, смуглые и черноволосые. Кажется, чья-то свадьба. Огромный зверь с рогами, подвешенный на крюке, видимо охотничий трофей. Похороны.

Фотографий было много. От совсем уже пожелтевших до новеньких глянцевых.

– История племени… – прошептал Таманский.

– Что? – Джобс не расслышал.

– Я говорю, интересные фотографии! – повторил Костя громче. – Целая история…

– А! – Билл отмахнулся. – Этого барахла в любом ларьке вы найдете кучу. Небось перья и бубны…

Таманский промолчал.

Он еще долго стоял около этой стены, где сконцентрировалось время.

– Хау, белый брат! – громко сказал кто-то за его спиной.

Костя вздрогнул и обернулся.

58

Вождь, как называл его Джобс, оказался похож на героев Фенимора Купера так же, как его дом на классические индейские хижины. То есть вообще не похож.

Это был полненький веселый мужичок с коротким ежиком совершенно седых волос. С ним вместе пришла молодая женщина, лет двадцати, не более. Возраст Вождя Таманский определить не смог, а спрашивать постеснялся. Поначалу Костя подумал, что индианка – дочь хозяина дома, но после того как тот, не особенно смущаясь, залез к ней под подол, Таманский понял, что Вождь еще силен.

На самом деле Вождя звали Августо Бали, он был чистокровным индейцем и всю свою жизнь занимался тем, что оберегал свое племя от остального мира. В молодости Августо учился в белой школе и закончил университет. Насмотревшись на «цивилизацию», Вождь вернулся в джунгли и занялся тем, чему учился, – этнографией. Объектом его исследований стало родное племя, а также множество деревень, затерянных в этом зеленом кошмаре. Августо Бали собрал огромный материал, который, как оказалось, был интересен только ему самому, и пользовался вполне заслуженным авторитетом среди индейцев. Никто не знал более его об индейских верованиях, сказках, мифах, обычаях и традициях. Августо точно мог сказать, какой обряд соблюдается у того или иного племени, какие традиции безвозвратно ушли в прошлое, а какие свято чтутся. Также Вождь знал, как вызвать дождь и что нужно делать, если, например, у человека раздулся живот сверх меры, а газы такие вонючие, что птицы мрут на лету. Это роднило его с местными шаманами и колдунами, возводя авторитет на недосягаемую высоту.

Однако Августо не возгордился и не превратился из человека, охраняющего племя, в эдакого царька или мелкопоместного барона. Он всегда был открыт для гостей и для соплеменников. Дом его никогда не запирался. И не было в джунглях человека, который решился бы что-то у него украсть.

Августо оказался замечательным собутыльником. Вместе с Джобсом они едва не уболтали Таманского, но тот, памятуя свои ночные приключения, воздержался.

Судя по всему, Джобс и Вождь выпивали частенько. Они что-то обсуждали, вспоминали. Иногда подвыпивший Августо начинал балагурить и общаться в стиле дешевого вестерна. «Хау, белый человек!», «Бледное лицо не врет?», «Мои краснокожие братья…» – и так далее.

Таманский наблюдал за этой комедией со смешанным чувством: с одной стороны, Вождь был весел, по-хорошему буен, но с другой… Косте все время казалось, что эта радость напускная.

– А помнишь ту рыбалку?!

– О да! Я тогда вытащил во-о-от такую рыбу! – кричал Вождь, размахивая руками. – И тот белый спросил, где мне взять молоток?

– Точно! – Джобс закатился от хохота. – А я ему, слышь, быстрее посмотри в машине!

Тут засмеялся Вождь.

Таманскому стало скучно. Он отвернулся, снова разглядывая стену с фотокарточками, и совершенно упустил момент, когда хохот неожиданно стих.

Когда Костя обернулся, Вождь аккуратно опускал голову Джобса на подушку. Американец заснул мгновенно. Прямо там, где сидел, на диванчике.

Индеец бормотал что-то успокаивающее. Ему помогала девушка.

Таманский непонимающе посмотрел на стол. Бутылка была выпита не до конца. Джобс держал удар и посильнее. Неужели Вождь что-то подсыпал?

– Думаете, что я его отравил? – спросил индеец.

– Я?.. – Таманский закашлялся. – Нет… То есть… Билл так просто не сдается…

– Я ничего ему не подсыпал. И пил из одной с ним бутылки. – Вождь уложил американца. Тот уже начал похрапывать. – Просто ему нужно отдохнуть.

– Интересный способ… – пробормотал Таманский.

– А что нужно тебе? – спросил Августо.

– Мне?.. – Костя слегка смутился. – Ну, я тоже журналист. Я работаю над книгой. И…

Таманский запнулся и понял, что сказать больше ничего не может.

Вождь ждал.

– В общем… – Костя собрался с мыслями. – Джобс сказал, что в лесах… Тут где-то… Находятся наци… Плохие люди, которые… Черт!

Он понял, что неожиданно для себя начинает скатываться на стиль беседы просвещенного белого с краснокожим дикарем. «Плохие люди, которые хотят зла…»

«Эдак недолго и скальп потерять… Черт его знает, какие у них тут обычаи. Полоснут ножичком по кумполу. А Джобсу скажут, уехал в город. Если Джобс вообще проснется… Какого хрена я должен упрощать?»

– В общем, в этих местах есть лагерь неонацистов. Джобсу нужен напарник, с которым он сделает репортаж. Я его опубликую у себя в стране, а он у себя. Нужны еще фотоматериалы… Поэтому мы идем в джунгли, – неловко закончил Таманский.

Вождь слушал внимательно, не перебивая, а потом ответил:

– Я знаю, что нужно мистеру Джобсу. А что нужно тебе?

«Как об стенку горох, – подумал Костя. – Что мне нужно?»

– Ну, я собираюсь тоже сделать репортаж…

Вождь покачал головой.

– Разве это нужно тебе? – Индеец поцокал языком. – Нет. Это нужно Джобсу. Ему надо, чтобы ты сделал репортаж.

– Значит, мне нужно написать книгу.

– Ее будут читать?

– Я надеюсь.

– И это нужно тебе? Или это нужно издательству? Кому нужна книга, которую ты пишешь?

– Людям, – ответил Таманский и поморщился, таким пафосом оказалась наполнена его фраза.

– Людям… – Вождь кивнул. – Я тебе покажу…

Он поднялся и подошел к той самой стене, где висели фотографии.

– Вот, смотри. Кое-что я сделал сам. Кое-что нашел в архивах. В Европе. Кое-что просто украл. – Индеец усмехнулся. – То, что висит на стене, только часть. Очень многое лежит в альбомах. В специальной комнате. Там я стараюсь поддерживать постоянный климат. Так фотографии лучше сохраняются. Но многие из них уже испортились. Я ездил в город, чтобы их перерисовали художники. Картины хранятся дольше, чем фотобумага. Каждое событие моего племени, каждое событие других племен бережно сохраняется мной. Так же это делали люди до меня. Я только унаследовал накопленное ими. Это называется сказки, предания, легенды. Может быть, кому-то удобней считать так, но на самом деле – это история моего народа. Огромного народа, который жил тут когда-то. Жил, а теперь умирает. Потому что пришло его время. Все, что я могу сделать, это сохранить, передать дальше робкую надежду на то, что когда-нибудь мы по-настоящему вернемся на эту землю. Так люди, стоящие цепочкой, передают во тьме горящую свечу. Чтобы там, где-то далеко-далеко во мраке, зажечь новый, большой костер. Это нужно моему народу. Это нужно мне. Потому что я – это и есть мой народ. Я не часть его, не кусочек. Я и есть – он. А что нужно тебе?