Читаем без скачивания Иван Царевич и Серый Волк - Сергей Шведов

– Настоящее золото? – спросила Елена, оглаживая спинку предложенного ей кресла из мамонтовой кости. – Здесь, девушка, фальшивого не держат, – обиделся за хозяйку лорд Базиль, – Тот, кто в совершенстве владеет магическими науками, может себе позволить и не такое.

Зря, между прочим, Васька вылез со своими поучениями. У вакханок из бара «Афродита» и без того глаза разгорелись на Веркину роскошь. И понять девочек можно, ну что они видели в своей жизни, кроме мелких халуп новуаришей. В Кремль их не пустят, в Эрмитаж они сами не пойдут, так что дворец феи Морганы, то ли воображаемый, то ли настоящий, это единственное место, где они могут приобщиться к культуре. Эта пришедшая в голову мысль показалась Царевичу интересной, ибо он всегда ощущал в себе склонность к просветительству и искал формы выражения, доступные для восприятия нынешней не обременённой знаниями молодёжи. Впрочем, молодежь, что нынешняя, что прошлая, что будущая всегда не обременена знаниями и, в этом, наверное, её преимущество перед людьми пожившими и попривыкшими воспринимать мир лишь в знакомых с детства формах и красках. И любую метаморфозу эти пожившие воспринимают, как крах всего и вся, хотя этот крах, всего лишь мировоззренческий.

По счёту вакханок было семь, включая Елену, если добавить к ним Наташку и Ларису Сергеевну, то получится девять. Графиня Изольда объяснила королевичу Жану, что «девять» число священное. Правда, в чём его святость Царёвич так и не понял, но спорить с вакханкой, нимфой и графиней в одном лице не стал. Ларису Сергеевну волновал вопрос, сумеет ли фея Моргана отловить её вконец одичавшего в Берендеевом царстве мужа графа Ательстана. Иван клятвенно заверил прекрасную графиню, что ничего страшного с её мужем не произойдёт, сослался он при этом на свой опыт Белого Волка и Жеребца.

– А вы были жеребцом? – стрельнула в его сторону глазами вакханка Елена.

Столь интересная подробность из жизни великого игирийского мага заинтересовала не только Елену, но и её подружек, в глазах которых Царевич одним махом приобрёл статус мужчины загадочного и сексуально активного. Потуги Мишки Самоедова привлечь внимание дам своими похождениями в облике кабанчика, вызвали у младых вакханок лить скептические ухмылки. Эк, удивил в самом деле. Свиней, козлов и баранов, пусть даже и в почти человеческом обличье, эти девушки в своем стриптиз-баре нагляделись с избытком. Иное дело жеребец, существо среди представителей животного мира явно аристократическое, волнующее своими, статями и пылом не только кобыл.

Искупаться в лучах славы и всеобщего внимания Царевичу помешало появление феи Морганы, на этот раз, впрочем, кажется, ведьмы Вероники, в сопровождении восьми фурий, с распущенными волосами и в коже, по мнению Кляева, не иначе как змеиной. Вакханки при виде представительниц конкурирующей фирмы нервно задышали. Ещё недавно наивные глаза, с детским любопытством внимавшие Царевичеву трёпу о похождениях жеребца, засверкали пугающим огнём, а роскошные тела, упакованные в самые вроде бы обычные тряпки, напряглись то ли для танца, то ли для примитивной драки.

Царевич переглянулся с Васькой и наметил пути отхода, на случай если вакханалия примет уж совсем развязные и живодерские формы. Больше всего поразила Ивана графиня Изольда, которая прямо на глазах стала превращаться из скромной и склонной к романтике и лирике женщины в совершенно неуправляемую в своей неистовой страсти стерву. Царевич, пожалуй, отодвинулся бы от пышущей сексуальным жаром графини, но, к сожалению, двигаться ему было некуда, вокруг сидели такие же вакханки, не менее Ларисы Сергеевны готовые закружить мужчину в хороводе страсти. Растущее напряжение сняла ассирийская царица Семирамида, вошедшая прямо сквозь стену в сопровождении козла Ательстана. На чём Наташка поладила с Веркой, Царевич не знал, но не приходилось сомневаться, что сейчас они действуют рука об руку. В отличие от фурий, затянутых в змеиную кожу, Семирамида была в шубе, скорее всего из козлиных шкур, которую она тут же, впрочем, сбросила на плечи Ларисы Сергеевны, которой в церемонии спасения козла Синебрюхова отводилась, похоже, главная роль.

Ведьмы и фурии выстроились друг против друга в сложном и, на взгляд Царевича, лишённом всякого смысла порядке. Правда, он всё-таки отметил, что те и другие не выходят за границы начертанной на полу зала пентаграммы, в центре которой стоит козёл Ательстан и пять невесть откуда взявшихся баранов. Кляев шепнул Ивану, что бараны, это, скорее всего, охранники Костенко, заколдованные фуриями в скорбный день торжества камасутры в гробнице фараона. Судя по всему, ведьма Вероника решила вернуть им человеческий облик, и Царевич расценил этот жест со стороны супруги, как, безусловно, гуманный и заслуживающий всяческого поощрения. К сожалению, а может быть и к счастью, никто в этом зале в поощрениях Царевича не нуждался, а сам он чувствовал себя пятым колесом в чужой телеге и скромненько сидел в углу, радуясь, что вакханки и фурии о нём, кажется, забыли.

Откуда-то сверху полилась тихая нежная музыка, весьма благотворно подействовавшая на вакханок и фурий, которые начали выделывать вполне балетные па, поразившие Царевича изяществом и точностью движений. А Лариса Сергеевна в своей шубке и вовсе смотрелась пастушкой, выведшей на лужайку серого козлика. Никакой камасутры, похоже, не предвиделось, и пребывавший в некотором напряжении Царевич обмяк и расслабился до состояния зрителя на балете «Лебединое озеро». Даже погасший внезапно свет не заставил его удариться в панику, тем более что свечение пентаграммы в значительной мере компенсировало возникшие неудобства. Тьма не была такой уж непроглядной, и Царевич очень хорошо различал, что козёл и пять баранов кружатся в хороводе из женских тел, встав на задние копыта. Более того, шерсти на телах несчастных животных, в смысле заколдованных людей, становилось всё меньше и меньше, да и рога как-будто уменьшались в размерах.

Гром грянул столь неожиданно, что сомлевший от чудесного зрелища Царевич испуганным зайцем сиганул из кресла, не до конца ещё понимая, что случилось и почему вдруг неистово завизжали до селе пребывавшие в романтической меланхолии вакханки и фурии. В полутьме, буквально в двух метрах от Ивана, промелькнуло искажённое ужасом лицо невесть откуда взявшегося в чужом замке Валерки Бердова. Кто-то дико верещал в дальнем углу, и Царевичу показалось, что он узнал голос Ираиды Полесской. Впрочем, этот голос тут же утонул в озверелом, иного слова не подберёшь, блеянии барана. А вскоре Иван увидел и самого барана Романа, сияющего золотой шерстью в самом центре пентаграммы, где ещё недавно графиня Изольда мирно пасла своего несчастного мужа Ательстана. Баран дёргался как припадочный и разрастался да неприлично-жеребячьего размера. А рядом с бараном Романам вдруг неизвестно откуда проросла Ева в своем совершенно непотребном «крокодильем» обличье. И что ещё страшнее из рухнувшей за спиной Ивана стены, в зал полезла отпетая нечисть, которой Иван имел возможность любоваться на картине всего полчаса назад. – Это Магон, – узнал Царевич голос Вероники. – Будь он проклят.

У самого уха Царевича послышался треск выстрелов, это Васька Кляев отстреливался из маузера от наседающих черных рогатых монстров, которые размерами, пожалуй, людей не превосходили, но, как успел заметить Иван, отличались весьма развитой мускулатурой, позволяющей им на куски рвать попавших в руки гоблинов. Гоблины, надо отдать им должное, дрались доблестно, выкашивая из автоматов Калашникова целые ряды нападающих, которых, к сожалению, не становилось меньше.

Чёрный поток всё хлестал и хлестал из проломленной стены, заполняя волосатыми телами обширный парадный зал замка феи Морганы. Царевич, наплевав на гуманизм, тоже вытащил пистолет и выстрелил в совсем уж обнаглевшую свинячью харю, которая вздумала пообедать несчастным художником, пытавшимся на четвереньках выбраться из бедлама. Гробанув нахального рогоносца и придав с помощью увесистого пинка ускорение замешкавшемуся Самоедову, Царевич громко крикнул Кляеву:

– Бежим. – Эх, пулемёт бы сюда, – вздохнул лорд Базиль, посылая ещё несколько пуль в клубок объятых яростью тел.

Из провала запахло серой, в доблестных гоблинов полетели огненные стрелы, и они начали вспыхивать факелами один за другим. Царевичу огонь опалил брови, и он, не раздумывая более, бросился бежать вслед за повизгивающим от страха Мишкой Самоедовым. Кляев пыхтел рядом, но его лица Иван не видел, озабоченный только тем, чтобы не вляпаться лбом в какое-нибудь препятствие, которое в любой момент могло вырасти на их пути. Лабиринт, в который залетел Царевич, был слабо освещён, зато невероятно извилист, что давало шанс не только запутать погоню, но и самим заблудиться среди сужающихся каменных переходов. Во всяком случае, Царевичу казалось, что переходы сужаются, и он невольно замедлил шаги, тем более что погоня, кажется, отстала.