Читаем без скачивания Островитяния. Том третий - Остин Райт

— Вы принадлежите мне, — сказал я.

— Я знаю, но хотела услышать это от вас еще там, в Нью-Йорке. Иногда вы казались таким далеким, почти чужим. Я без конца перечитывала ваше письмо. И все время носила его здесь. — Она приложила руку к груди. — Конечно, это всего лишь лист бумаги, но как он был мне дорог… Я очень надеялась встретиться в Мпабе, но ничего, теперь все позади. Чем ближе мы подходили, тем хуже становилась погода. Первый помощник капитана объяснил мне, что стоит необычный для этой поры штиль, и что если вы отправились в Мпабу, то вы могли оказаться в еще худшем положении, чем я… Он был очень мил со мной. Мы условились, что я напишу ему после нашей встречи. Вы не против?

— Нет, — ответил я, целуя ее…

— Он говорил, что мы можем встретиться в море… Я уже настроилась не ждать вас в Городе… А потом, сегодня утром! Всю ночь был ужасный шторм, а «Св. Антоний» такой маленький. Мне было очень плохо, и я решила не вставать, чтобы сохранить мало-мальски приличный вид, и ни в коем случае не плакать. К полудню я заметила, что качка стала меньше и моторы заглохли, но мне было еще по-прежнему слишком дурно, и меня это даже не заинтересовало. Потом коридорный — был там такой маленький коридорный-кокни — сказал, что кто-то хочет видеть меня. И снова во мне проснулась надежда… Вдруг крупный мужчина возник в дверях моей каюты, едва умещаясь в них. Это было как во сне… «Я — Дорн, друг Джона», — сказал он. У меня по спине пробежали мурашки. Я спросила, где вы, и он рассказал мне, что вы отправились встречать меня, но поскольку он понимал, что вы не доберетесь до Мпабы, то сам отплыл на лодке, чтобы перехватить меня в море. Потом добавил, что, вероятно, вы уже вернулись домой. Он сказал, чтобы я поторопилась, потому что «Св. Антоний» согласился подождать не больше пятнадцати минут. Он предложил помочь мне собраться. Я спросила, не упакует ли он мой сундук, и он тут же принялся за дело… Я чувствовала ужасную слабость. Одевалась я прямо при нем, о чем бы раньше не могла и помыслить, а он рассказывал мне о вас и ни разу не взглянул в мою сторону. У него такой приятный голос. Он говорил о вас, и ваш образ оживал во мне. И вдруг я поняла, что передо мной — настоящий друг. Я просто без ума от него…

Не успела я оглянуться, как уже оказалась на палубе; ярко светило солнце, и рядом виднелся небольшой островок, но это была уже земля Островитянии! Не знаю, как я спустилась по трапу, — так я была слаба. Ваш друг помог мне. Все улыбались и подбадривали меня. Я была как на иголках и буквально дрожала от волнения. Казалось, меня похищают пираты. Маленькая лодка с гребцами переправила нас на «Масо». «Св. Антоний» салютовал нам залпом!

Дорн поднял меня на борт. На палубе, на свежем воздухе, для меня соорудили нечто вроде койки, укрыли и дали немного вина. Плыть на «Масо» оказалось гораздо легче и приятнее — качка ощущалась там много меньше, чем на «Св. Антонии». Мне сразу стало лучше. Время от времени Дорн приходил посидеть со мной. Я называла его просто по имени. Я вела себя правильно?.. Когда мы вышли из полосы шторма, я уже могла сидеть и даже съела что-то. Край болот оказался в точности таким, как вы его описывали, с далеко разбросанными друг от друга небольшими поселениями. Потом меня предупредили, что мы подходим к Острову, и я встала… Если вспомнить все, начиная с отъезда из Нью-Йорка, — какое невероятное, потрясающее приключение, самое невероятное из всех, какие только могут быть.

— И вас до сих пор не покидает это чувство? — спросил я.

— Нет, — ответила Глэдис. — Наконец я дома.

Мы снова обнялись.

Обостренное ощущение времени, которое поневоле развила во мне островитянская жизнь, подсказало, что близится время ужина. Мы ненадолго расстались, чтобы переодеться. Когда я был готов, то, как мы и условились, зашел в комнату Глэдис. Только тени под глазами выдавали пережитые ею волнения, нервное напряжение и болезнь. Сами же глаза ярко блистали, темные волосы пышно обрамляли лицо.

— Наверное, я выгляжу нелепо? — спросила Глэдис.

На ней было плотно облегающее платье из темно-синего шифона, по корсажу расшитое серебряным бисером — из тех, что надевают к чаю, — модный, непривычный, изящный наряд. В Островитянии никто не видел ничего подобного, это-то и смущало девушку.

— Вы выглядите очаровательно, — сказал я. — Все в порядке. — И, обняв Глэдис, шепнул, что люблю ее.

— Что мне делать с одеждой? — спросила Глэдис. — Я не могу ходить в том, что привезла.

— Некка вам поможет.

— А меня понимают?.. Я читала только на островитянском с тех пор, как получила вашу телеграмму.

Я крепко взял Глэдис за руку и повел вниз, где семья собиралась ужинать. Перед входом в залу ярко пылавший в очаге огонь зажег красными отсветами серебряные бисерины и вспыхнул сине-красными переливами на шифоне платья. Глэдис была ослепительна, цвета платья поражали своей необычностью, и вообще я никогда еще не видел ее такой красивой, юной, с гордо поднятой головой. Она гладко, на островитянский манер зачесала волосы, и лицо ее дышало гордостью и довольством. Присутствующие во все глаза глядели на нее — она должна была показаться им странной в своем мягко ниспадающем платье и серебристых атласных туфлях на высоком каблуке. Островитяне знали только два материала — шерсть и лен. Даже я, помнивший ее ребенком, молоденькой девушкой на каникулах и за работой, а не юной особой, вступающей в свет, — даже я с трудом узнавал ее.

Мы уселись за стол. Глэдис держалась легко и сразу отважно заговорила на чужом языке, лишь изредка в затруднении поглядывая на меня или Дорна и с легкостью объясняясь сама, когда дело касалось простых вещей. Я гордился ею, тем, как непринужденно она держится, и был благодарен ей за то, что она решила выучиться говорить на островитянском еще до приезда. Она была в центре внимания: Исла Дорн, сам Дорн, Парнэл — молодой человек, приглашенный в гости с ночевкой, Файна, Дорна-старшая, Марта и Некка то и дело обращались к ней с каким-нибудь вопросом. Я с удовольствием следил за тем, как внимательно вслушивается она в чужую речь, как тщательно губы выговаривают каждый звук, как складен и правилен каждый ответ. Мысли мои устремлялись к поместью на реке Лей, куда мне не терпелось отвезти Глэдис, и я представлял, как буду проводить ее по нашим землям. Исла Дорн, словно угадывая мои мысли, рассказал о «поместье Ланга», о его истории, обитателях и о том, как он рад, что мы поселимся там. Не забыл он упомянуть и о танридууне, который Глэдис отныне имела на Острове так же, как и я. К тому же он пообещал предоставить нам место, где мы могли бы останавливаться, наезжая в столицу или в Доринг. Он говорил о нас, как если бы мы уже были мужем и женой, и Глэдис глядела на него проницательным ясным взором. Вряд ли кто-либо еще мог с таким тактом и обаянием приветствовать ее на островитянской земле.