Читаем без скачивания Разбитые звезды - Эми Кауфман

У меня перед глазами – деревянная входная дверь, окна и приоконные ящички, полные зелени и желтых цветов. Вдруг возле дома появляется садовая дорожка, по краям которой колышется трава. Она прокладывает путь туда, где сидит Лилиан, огибает ее, и теперь та будто бы отдыхает в мамином саду.

Мне больше этого не вынести.

Мой взгляд падает на пистолет – я до сих пор держу его в руке. Подняв его, целюсь в свод пещеры. Нажимаю на курок, из пистолета вылетает лазерный луч, и на мгновение все озаряется, будто от вспышки молнии. Изображение на стене подрагивает, и потом застывает. Как они смеют показывать ее мне?! Как они смеют трогать воспоминания о ней?

– Пошли прочь! – Голос звучит хрипло, с надрывом, словно он сорвался от долгого крика. – Прочь! Оставьте ее в покое. Убирайтесь!..

Я поднимаю пистолет во второй раз, выстрел отдается эхом по всей пещере, и сверху сыплются камни и песок.

– Не трогайте ее… Где, где было в этот раз ваше чертово предупреждение?! Ради чего вы спасли ее тогда в горах? Чтобы она истекла кровью? Мы должны были умереть в нашей капсуле, как все остальные. Почему вы не дали нам умереть вместе?

Я не могу понять, зачем они показывают ее мне, зачем меня терзают. У меня срывается голос.

– Уходите. – Я закрываю глаза. – Вы могли ее спасти. Могли предупредить. Посмотрите, что вы наделали.

Когда вновь открываю глаза, видение исчезло – я сижу в темноте один.

Подползаю к мешку, достаю одеяло, заворачиваюсь в него и ложусь на землю. Закрываю глаза, медленно дышу и жду, когда уймется дрожь.

Утром, после сна на жестком полу, у меня болит все тело, и я осторожно растягиваю затекшие мышцы.

Я возвращаюсь на поляну и стараюсь не смотреть на дыру в стене здания. Стараюсь не смотреть на кровь, пропитавшую траву. Иду к ангару, где хранилось горючее, прохожу мимо банок с краской и беру лопату. Отхожу подальше от пещеры и начинаю копать. Сверху лежит слой песка, и поначалу яма постоянно осыпается внутрь. Под песком почва темнее и плотнее. Я всаживаю в землю лопату и ударяю по ней ногой. Затем, ухватившись за рукоятку обеими руками, снимаю пласт земли.

Через три часа яма достаточно глубокая.

Я мою руки и лицо в ручье, и потом возвращаюсь к Лилиан. Иногда, на следующий день после смерти, тело еще окоченевшее. Но у нее окоченение уже почти прошло, и я поднимаю ее без труда.

Возвращаюсь к могиле и, завернув Лилиан в одеяло, бережно опускаю. Сажусь рядом на корточки и долго смотрю на нее. Если бы только у меня нашлись слова, слезы или что-то еще для нее. Но это выше моих сил.

Я осторожно кладу ей на лицо ткань, чтобы на него не попала земля.

Потом выбираюсь из ямы.

Я был только на военных похоронах, и военные надгробные речи не подходят. Я не знаю ни одной молитвы. В конце концов, с мыслями об Алеке, я начинаю ссыпать землю в могилу. Мне хочется закрыть уши, чтобы не слышать, как комья земли падают на одеяло…

В лесу повсюду растут цветы. Еще до взрыва я хотел нарвать их и разложить вокруг нашей постели – удивить ее, когда она проснется.

Я нарываю целую охапку и устилаю ими низкий холмик, чтобы не было видно земли. Теперь он ничем не отличается от заросших цветами прогалин в лесу. Пройдешь мимо – и даже не задержишь на нем взгляд.

Но я знаю, что Лилиан здесь. Теперь это мое памятное место. Я всегда буду знать, насколько я от него далеко. От нее.

Когда ложусь спать, занимаю только одну сторону постели – будто кто-то ляжет рядом со мной. На подушке остался ее запах, и по ночам я зарываюсь в нее лицом.

Когда я хожу по дорожке в лесу, иду с левой стороны, оставляя рядом с собой место для нее.

Когда ем, разламываю паек пополам, а потом понимаю, что делить его не с кем.

Когда я каждый день прихожу к ее могиле, устланной цветами, убираю увядшие и кладу свежие.

Я потерял счет дням.

Я не могу думать.

Я не могу сосредоточиться.

Я не могу пойти к зданию.

Я сплю. Ем.

Каждую ночь я засыпаю, прижав к горлу холодный металлический ствол пистолета.

Я вновь ее вижу, когда захожу в пещеру, чтобы спрятаться от полуденного солнца, с грудой дров в руках. Она стоит спиной ко мне возле нашей постели – где лежало ее тело. В этот раз нет ни иллюзорного солнечного света, ни видения родительского дома. На ней зеленое платье, в котором она была, когда мы потерпели крушение, но оно все изорванное и грязное – оно было таким, когда она наконец-то нашла одежду в прачечной на корабле. В моих мыслях она всегда в этом платье.

Она поворачивает голову, и я чувствую, что меня мутит. Они снова это делают.

Я не злюсь, просто очень устал, и мне больно. Мне не нужно это видение. Такое чувство, что они не хотят, чтобы я сдавался. Они будто говорят: «Пусть ее смерть не будет напрасной». Но она напрасная. И мне нет жизни без нее.

– Я же сказал вам, хватит. – У меня огрубел голос после стольких дней молчания, и он звучит как хриплый рык. – Я ничего для вас не сделаю.

Она вздрагивает, услышав голос, и резко поворачивается. Ее лицо бледнеет в темноте, и я слышу ее дыхание. Она не говорит. Видения никогда не говорят. Лилиан только слышала их голоса в шуме ветра – бестелесные, невнятные.

А я – никогда.

– Пожалуйста. Не надо.

Не знаю, понимают ли они, что я говорю. Может, они прочитают мои мысли и поймут, что у меня горе?

Она отшатывается и спотыкается о груду припасов. Фляга отлетает в сторону и с лязгом врезается в стену.

Она закрывает уши руками, кричит, пятится к каменной стене и, прижавшись к ней, тяжело дышит.

Что-то не так. Что-то – иначе. Мысли с трудом ворочаются в голове, и я не могу понять – что. Фляга. Шум. Видение телесное – оно может трогать вещи.

– Как вы это сделали? – спрашиваю я у них.

Она съеживается.

Я медленно и осторожно прохожу в глубь пещеры.

Она вздрагивает от каждого шага и вжимается в стену. Она наблюдает за мной, как затравленный зверь, взгляд мечется – будто она не может смотреть на меня, но и отвести взгляд не в силах.

Мне хочется закрыть глаза, чтобы ее не видеть. Мне хочется смотреть на нее, не отрываясь.

– Пожалуйста.

Не уверен, чего я прошу.

Мне остается пройти всего несколько шагов, как вдруг она кричит, будто от боли, отшатывается в сторону и пятится от меня. Она спотыкается о камень и падает на четвереньки. Быстро поднимается и бежит к выходу из пещеры. Я бросаюсь за ней.

Но тут я останавливаюсь как вкопанный – там, где она протиснулась через узкий проход, алеет кровь.

Как у видения может идти кровь?

Усталости как не бывало, я чувствую прилив адреналина и мчусь за ней по лесу вдоль ручья. Понятия не имею, куда она бежит, пока мы не оказываемся возле здания.

Она останавливается посреди поляны возле примятой и пропитавшейся кровью травы – места, где умерла Лилиан. Потом падает на колени. У нее тяжело вздымается грудь, и она силится вдохнуть, заслоняясь рукой от солнца.

Я останавливаюсь на краю поляны и хватаюсь за дерево. Пальцы касаются шершавой коры. Другой рукой я сжимаю гладкую рукоятку пистолета. Я не помню, как его вытащил.

– Что ты такое? Откуда ты взялась?

Она снова задыхается. Ее тень на земле подрагивает, потому что она сама трясется.

И в эту секунду я чувствую, что руки у меня не дрожат и взгляд не затуманен. Это не видение.

Она поднимает голову и смотрит на меня. Лицо у нее покраснело от напряжения, и на нем разводы от слез. Глаза, которые безжизненно смотрели в небо, теперь широко раскрыты, и в них мечется страх. Губы двигаются медленно, с трудом, будто она силой заставляет себя заговорить.

– Т… Тарвер?..

– И вы не заметили ничего необычного?

– Необычного?

– Да, в здании, майор.

– О. Нет. Ничего необычного.

– Тогда почему вы с мисс Лару остались на станции?

– Она думала, что спасательные отряды знают, где находится здание, и будут искать нас там.

– А вы?

– А я устал придумывать новые планы.

Глава 33. Лилиан

Нестерпимо яркий свет режет глаза, обжигает кожу. Громкие звуки оглушают. Рот будто бы разъедает кислота, и я захлебываюсь воздухом.

Он сидит напротив, прислонившись спиной к камню. Он привел меня сюда, в пещеру, усадил на виду, чтобы следить за мной. Пока он смотрел на меня, солнце зашло, и мы сидим в темноте. Он до сих пор держит в руке ту штуковину – пистолет, подсказывает мне разум.

Он прожигает меня взглядом.

Я прижимаюсь спиной к стене и сжимаю челюсти от мгновенной боли. Ткань платья обжигает тело, будто с меня содрали кожу и от меня остались только плоть и кости, а сама я – сгусток боли.

Он смотрит, не сводит с меня взгляда, наблюдает, словно чего-то ждет.

Тарвер. Я его знаю. Я знаю…

Он чуть сдвигается, и от шороха его ботинка по камню у меня звенит в ушах. Я хватаю ртом воздух и пытаюсь просочиться сквозь камень. Но ведь я – обнаженная плоть и кости, у меня ничего не выйдет.