Читаем без скачивания Тяжесть короны (СИ) - Ольга Булгакова

— Не отстраняйся. За нами следят.

И поцеловал в висок.

Я тихо рассмеялась, делая вид, что он не предупредил меня, а сказал какой-то комплимент, и в свою очередь обняла «мужа» за талию, прижалась к нему. Сердце трепетало в груди, чтобы унять дрожь сильнее вцепилась в повод. Пальцами левой руки зацепила кинжал, прикрепленный к поясу арданга. Близость к оружию растревожила меня еще больше. Наверное, клинки так навсегда и останутся для меня не защитой, а источником опасности. Арданг, видимо, чувствуя мое волнение, склонил голову, поцеловал меня в лоб и спросил:

— Устала, родная?

Я кивнула.

— Потерпи еще немножко, уже почти пришли, — проворковал Ромэр.

Я сделала глубокий вдох и, стараясь успокоиться, прислонилась головой к его плечу. Он чуть крепче прижал меня к себе. Спокойствие… рядом с Ромэром я в безопасности. Эта мысль не была новой, я и прежде чувствовала его заботу. Но в тот момент чувство защищенности было таким сильным, что мне захотелось остановиться, обнять Ромэра обеими руками, забыть обо всем. Снова почувствовать, как он одной ладонью ласково и успокаивающе прижимает мою голову к своей груди. Жаль, что почти никогда нельзя делать то, что хочется.

Таверна «Пивная бочка» была, разумеется, не тем заведением, которое порекомендовал нам хмурый стражник. Когда мы заводили коней во двор, я заметила еще одного стражника. Пожилой мужчина с длинными черными усами стоял, привалившись к стене дома, и с ленцой поглядывал в нашу сторону. Словно был на посту, а мы всего лишь являлись единственным развлечением в этом скучном городе. В подтверждение этой позиции стражник, заметив мой взгляд, кивнул как старой знакомой. Заплатив хозяйскому сыну за уход за животными, «муж» обнял меня и отвел в таверну.

В небольшом помещении было дымно и смрадно. Хозяин, высокий крепкий мужик средних лет, без лишних вопросов выдал ключ от комнаты. Но, к сожалению, категорически запретил отнести еду туда. Поэтому пришлось устроиться за единственным свободным столом в углу прокуренного зала. Со всех сторон нас окружали местные пьяницы, курившие какой-то невыразимо едкий табак и пившие пиво кружку за кружкой. Я старалась слиться со стенкой и притвориться, что ничего не вижу и не слышу, надеясь так избежать общения с мужиками. Хорошо, что они были заняты своими разговорами и обращали на нас внимания не больше, чем на хозяйскую кошку, нагло шныряющую по столам.

Удивительно, но у всех пьяных мужиков, которых мне «посчастливилось» повидать за время путешествия, наблюдалась одна общая черта. Их после пары другой кружек пива тянуло на разговоры о государственных делах и взаимоотношениях между провинциями. Наверное, этому есть логичное, разумное объяснение. Но я его пока не нашла.

В тот вечер речь шла о ближайшем соседе — Арданге. И мне в голову не приходило предложить спутнику уйти из зала, не слушать все это. Честно говоря, старалась на Ромэра не смотреть и благодарила небеса за то, что посетителям таверны нет до нас никакого дела. Потому что Ромэр мог сохранять в течение полутора часов непроницаемо спокойное выражение лица, но меня это кажущееся безразличие не обманывало. Ромэр был в ярости. И мне трудно его винить.

Арданг, родная страна, сердце Ромэра, после второй войны потерял все. Даже собственное название. Не удивительно, что я не могла вспомнить никаких разговоров об Арданге. Провинция, в которую превратился Арданг, называлась Лианда. Лицо Ромэра потемнело, когда он услышал это слово. Я заметила, как спутник стиснул зубы, как вцепился в край стола левой рукой. Так, что пальцы побелели. Рядом с Ромэром страшно было находиться, в таком он был гневе. Я не знала, чем именно его так разозлило название, и не думала, что хочу услышать объяснения. Но еще хуже было то, что разговоры пьяных горожан, в отличие от слов Дор-Марвэна, отражали действительность.

Лианда, которую я никогда не связывала с Ардангом, чаще всего упоминалась в связи с недоимкой налогов. Еще отчим часто посылал туда толковых дворян и представителей гильдий на разнообразные должности. Мэр, начальник стражи, городской казначей, судья… Так же в Лианду нередко отправляли военные отряды. Мне и Брэму, ставящему свою подпись рядом с росчерком регента, говорили, что в помощь стражникам, а так же, чтобы молодые солдаты почувствовали походную жизнь. Мне, как ни стыдно в этом сознаваться, было не до государственных дел, а Брэм безоговорочно и слепо верил отчиму. А на деле войска посылались для подавления очагов восстания.

В Арданге было неспокойно. Народ не смирился с владычеством Шаролеза. Страна походила на медленно кипящий котел ярости. То тут, то там поднимались со дна и лопались на поверхности, разбрызгивая горячую ненависть, пузыри гнева. Где-то нападали на сборщиков податей, где-то сжигали дома, где-то грабили дома ставленников Стратега, где-то вешали смутьянов, где-то врывались в тюрьмы, где-то уводили из деревень весь скот… Этому котлу не хватало лишь самой малости огня, чтобы превратить вяло бурлящую воду в бьющий ключом кипяток. Судя по выражению глаз и лица Ромэра, у него этого огня было с лихвой. И тогда я была всем сердцем на стороне Ромэра, позволив себе быть живой эмоциональной женщиной, а не принцессой Шаролеза. В конце концов, не будучи королевой, я имела право на свои собственные чувства, не скованные узами короны и долга, который она олицетворяла.

Арданг для меня никогда не был просто территорией, землей. Никакой город, никакая провинция не была. Готова признавать, что мыслила не так, как большинство дворян, возможно, даже не по-королевски, но для меня страна всегда означала людей и их заботы. Поэтому, слушая, слова горожан о произволе ставленников Дор-Марвэна, в красках представляла, как арданги выживали, а не жили. И понимала, что ненавидела отчима недостаточно. А, краем глаза наблюдая за Ромэром, осознавала, что вижу лишь отблески бури, бушующей в его душе. По всему, он тоже не по-королевски относился к родине. Вот уж не думала, что и эта довольно редкая черта у нас общая.

Не знаю, как государство осознавал отец. Я была слишком мала для важных разговоров, когда его не стало. Но, судя по тому, что он начал войну с Ардангом, отношение короля совпадало с политикой регента. Но не с маминой и не с моей. Именно мама научила меня видеть за цифрами и отчетами о товарах и пошлинах людей. Это мало кто умел делать. За последние годы дворяне с подобными убеждениями встретились мне лишь дважды. Баронесса Лирон, пользовавшаяся репутацией самой сентиментально-восторженной придворной дамы, именно из-за этой особенности предложила помочь приюту. Вторым дворянином был маркиз Леску. Он сказал как-то на заседании Совета, что в неурожайный год было бы справедливо вдвое уменьшить налоги. Это предложение собравшиеся, в том числе и отчим, встретили таким искренним молчаливым недоумением, словно маркиз сказал непристойность. Но, учитывая его происхождение, они не могли поверить ушам. Помнится, маркиз смутился и больше никогда за два года, что я присутствовала на заседаниях Совета, не вернулся к этой теме. Больше о людях за цифрами не думал, кажется, никто. Поэтому удивилась, когда неожиданно для себя почувствовала в Ромэре такое же отношение к земле, которому меня научила мама.