Читаем без скачивания О привидениях и не только - Джером Клапка Джером
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я рассказываю исключительно о личных впечатлениях.
Весь день мы шагали под безжалостным дождем, остановившись лишь на час в полдень, чтобы поесть вяленого мяса и выкурить трубку под защитой нависающего над нами утеса. Вскоре после этого Майкл из своей двустволки подстрелил белую куропатку (птицу, которой лень уступать вам дорогу). Первая добыча нас подбодрила, а вскоре настроение еще поднялось, потому что мы нашли очень свежие оленьи следы. По ним мы и пошли, забыв в охотничьем азарте об увеличивающемся расстоянии до хижины, близком вечере и сгущающемся тумане. След уводил нас все выше и выше, все дальше и дальше в горы, пока резко не оборвался на берегу быстрой горной речушки. Пока мы стояли, переглядываясь, пошел снег.
Если бы в ближайшие полчаса нам не удалось найти пристанище, то ночь мы бы провели под открытым небом. Мы с Майклом повернулись к проводнику, и хотя он с присущей норвежцам стойкостью был полон оптимизма, мы смогли разглядеть в сгущающихся сумерках, что он, как и мы, не знает, куда идти. Не теряя времени на слова, мы начали спуск, прекрасно понимая, что любое человеческое поселение расположено гораздо ниже.
Спускались, не обращая внимания на порванную одежду и поцарапанные руки, а темнота все плотнее окутывала нас. И внезапно стало черно – черно как в шахте. Мы уже не видели друг друга. Еще один шаг мог означать гибель. Мы вытянули руки и нащупали друг друга. Почему говорили шепотом, я не знаю – наверное, боялись собственных голосов. Решили, что предпринять ничего не можем, кроме как оставаться здесь до утра, держась за короткую траву, поэтому легли бок о бок и пролежали то ли пять минут, то ли час. Потом, пытаясь повернуться, я не сумел вновь ухватиться за траву и покатился. Пытался, конечно, задержать или остановить падение, цепляясь за землю, но склон был слишком крутым. Сколько я падал, сказать не могу, но в конце концов что-то остановило меня. Я осторожно поддал ногой препятствие, затем, изогнувшись, коснулся его рукой. Препятствие крепко вбили в землю. Я повел рукой направо, потом налево и закричал от радости, потому что оказался у изгороди.
Поднявшись и передвигаясь на ощупь, я нашел в ней проход и побрел, вытянув перед собой руки, пока не наткнулся на бревенчатую стену. Двинулся дальше, пока не нащупал дверь. Постучал. Не получив ответа, постучал громче, потом толкнул, и тяжелая деревянная дверь со стоном распахнулась. Но внутри было еще темнее, чем снаружи. Остальным удалось ползком спуститься вниз и присоединиться ко мне. Майкл зажег восковую спичку и поднял над головой. Медленно из темноты выступила комната и окружила нас.
Потом произошло нечто удивительное. Оглядевшись, наш проводник громко вскрикнул и бросился прочь. Мы последовали за ним к двери, позвали, но из темноты до нас долетели только его выкрики: «Saetervroven! Saetervroven!» («Женщина с саэтера!»)
– Полагаю, какое-то глупое суеверие, связанное с этим местом, – пожал плечами Майкл. – В этой глуши люди согласны и на компанию призраков. Давай разожжем огонь. Возможно, увидев в окнах свет, он решит, что еда и крыша над головой все-таки лучше.
На маленьком дворе мы насобирали хвороста, чтобы разжечь огонь в открытой плите в углу комнаты. К счастью, в рюкзаках у нас оставалось вяленое мясо и хлеб. Этим мы и поужинали, добавив жареную куропатку и содержимое наших фляжек. Насытившись, провели беглый осмотр странного орлиного гнезда, куда попали.
Это оказалась старая бревенчатая пастушья хижина. Некоторые из этих хижин, затерянных высоко в горах, такие же древние, как каменные руины в других странах. На почерневших балках мы увидели вырезанных ножом странных животных и демонов, а на двери обнаружили надпись руническими буквами: «Хунд построил меня в дни Хорфагера»[29]. Дом состоял из двух больших частей. Несомненно, первоначально эти две хижины стояли раздельно, но потом их соединили длинной низкой галереей. Большая часть мебели древностью не уступала стенам, но кое-что добавили гораздо позже. Теперь, разумеется, все медленно, но верно догнивало.
Создавалось ощущение, что последние обитатели этого жилища покидали его в страшной спешке. Кухонная утварь осталась там, где ее бросили, заржавевшая и грязная. Открытая книга, влажная и заплесневелая, лежала на столе переплетом кверху, другие валялись в обеих комнатах. Хватало и листов бумаги, исписанных выцветшими чернилами. Занавески на окнах порваны в клочья, на гвозде за дверью висело женское платье, каких давно уже не носили. В дубовом сундуке мы нашли перевязанную пачку пожелтевших писем с разными датами, охватывающими период в четыре месяца. Там же лежал большой конверт, в котором их, вероятно, намеревались отправить по лондонскому адресу, давно уже не существующему.
Неуемное любопытство легко одержало верх над слабыми угрызениями совести, и мы прочли письма при слабом свете горящего хвороста, а когда дочитали последнее, откуда-то снаружи донесся протяжный крик, и всю ночь он то слышался, то замолкал. Одному Богу известно, был ли он рожден нашим воображением.
Вот они, эти письма, чуть подправленные и сокращенные…
Отрывок из первого письма:
«Не могу передать словами, мой дорогой Джойс, как же мне здесь покойно после всей этой городской суеты. Я практически поправился, и с каждым днем сил у меня прибавляется. И, радость из радостей, мой рассудок вернулся ко мне, более бодрый и энергичный, чем прежде. В тишине и уединении мысли мои поплыли свободно, и трудности, которые мешали мне продвигаться вперед в моей работе, исчезли как по мановению волшебной палочки. Мы расположились на крошечном плато на полпути к вершине горы. С одной стороны грозно вздымаются утесы, пронзая небо, с другой, в двух тысячах футах под нами, бурный поток изливается в черный фьорд. Дом состоит из двух комнат, точнее – это две хижины, соединенные коридором. В той, что побольше, мы живем, во второй спим. Слуг у нас нет, так что все приходится делать самим. Боюсь, иногда Мюриэль тоскует. Ближайшее поселение в восьми милях, по другую сторону горы, и к нам никто не приходит. Я, однако, провожу с ней как можно больше времени днем и нагоняю, работая ночью, когда она уже спит. Когда я спрашиваю, как ей здесь, она только смеется, говорит, рада, что я принадлежу только ей. (Здесь ты цинично улыбнешься, я знаю, и скажешь: «Гм, посмотрим, как она запоет, когда они проживут шесть лет, а не шесть месяцев».) В любом случае теперь я работаю и закончу первый том к весне, а потом, мой дорогой друг, ты должен постараться приехать сюда, и мы будем гулять и говорить среди «грозовых чертогов богов». Я почувствовал себя другим человеком, после того как приехал сюда. Если прежде «мозги сохли», как мы говорили, то теперь мысли так и роятся. Этой работой я сделаю себе имя».
Часть третьего письма (во втором речь шла только о книге – похоже, историческом романе, над которым работал автор письма):
«Мой дорогой Джойс! Я написал тебе два письма, это будет третьим… но не смог их отправить. Каждый день ждал, что из деревни кто-нибудь да придет, потому что норвежцы очень тепло относятся к иностранцам, не говоря уже о том, что нам можно что-то и продать. Однако прошло полмесяца, пора было подумать о пропитании, поэтому вчера я поднялся до рассвета и отправился в долину. И теперь мне есть что рассказать. Близ деревни я повстречал крестьянку. К моему изумлению, вместо того чтобы ответить на мое приветствие, она лишь посмотрела на меня как на какого-то дикого зверя, а потом отшатнулась, насколько позволяла ширина дороги. В деревне меня ждал такой же прием. Дети убегали, взрослые сторонились. Наконец седой старик, похоже, пожалел меня, и от него я услышал объяснение столь необычного поведения крестьян. С домом, в котором мы теперь живем,
