Читаем без скачивания Петр I - Сергей Эдуардович Цветков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петр загорелся. Раз так, он сам поведет торговый караван в Амстердам! Посмотрим, что смогут сделать тамошние негоцианты против такой презентации русских товаров! Афанасий с недоверчивым любопытством посмотрел на него. Хорошо задумано, слов нет… Только как-то неприлично для царской особы…
Лефорта мысль царя о торговой экспедиции тоже не воодушевила. Конечно, молодому государю, с его стремлением к просвещению, было бы полезно побывать за границей. К сожалению, подданные его величества до сих пор с неодобрением относятся ко всему иноземному и неохотно заимствуют более просвещенные нравы и плоды европейской культуры. Развлечения, присущие культурным народам, с трудом находят себе приверженцев среди невежественных московитов. И что вызывает особое сожаление — московские государи и не подозревают, какой блеск и величие могло бы придать их двору более тесное знакомство с европейскими нравами и обычаями. Однако к подобному путешествию следует тщательно подготовиться. Государь Петр Алексеевич должен предстать перед европейскими государями в блеске славы и величия. Иначе говоря, нужна война с сильным противником; но такие дела не решаются в одночасье, их надо как следует обсудить. Что же касается морской торговли, то создание флота — дело многих лет. Если же его величеству не терпится иметь свои корабли на Белом море, то можно для начала купить в Голландии фрегат.
Петр рассмеялся, обнял Лефорта. Отличная мысль! В будущем году они уже смогут выйти в море всей компанией на собственном корабле. Как ему надоели эти переяславские посудины! Решено: он покупает в Амстердаме настоящий 44-пушечный фрегат. Но этого мало. Нужны еще корабли — свои, не покупные. Он как раз присмотрел одно местечко на острове Соломбале — там можно устроить превосходную верфь.
В середине сентября Петр покинул Архангельск. Обратной дорогой он думал только о кораблях. Вот он — символ совершенного мироустройства: рассчитанная до дюйма, преображенная человеческой мыслью и трудом материя, слаженная работа команды под началом одного человека, чье слово — закон для остальных, стремительный бег вперед наперекор слепой и косной стихии.
Приехав в Москву, в своих комнатах в Преображенском велел натянуть полотнища пониже — чтобы и на суше чувствовать каютный уют.
По возвращении в Москву наступило ненастное время — сухопутные маневры в этом году пришлось отложить. Петр засел за приготовления к будущему морскому походу: в своей токарне в Преображенском дворце выточил блоки для кораблей, строившихся на Соломбале; отлил пушки; выбрал из потешных полков лучших солдат для экипажа; придумал морские сигналы и русский морской флаг — красный-синий-белый, считая снизу; начертил план маневров и назначил главнокомандующих: адмиралом — Ромодановского, вице-адмиралом — Бутурлина (оба сильно трусили воды, что весьма забавляло царя), шаутбенахтом, то есть контр-адмиралом, — Гордона. Сам принял звание шкипера и ни о каком другом слышать не хотел. Федору Матвеевичу Апраксину, посланному в Архангельск воеводой с приказом проследить за строительством кораблей и приславшему подробный отчет, в котором он именовал Петра полным царским титулом, державный шкипер с неудовольствием отписал: «Сомневаюсь, ко мне ли ты писал с такими зельными чинами, чего не люблю. А тебе можно знать, как ко мне писать, для того, что ты нашей компании».
Между тем не забывал и о злом вороге Ивашке Хмельницком, сильно досаждавшем в этом году славным мореходам. Пришлось дать ему посильный отпор. На Святках 1694 года всей компанией ездили славить Христа; дьякон Пахом-Пихай ездил по боярам и другим высших чинов людям, а князь-папа к купцам, — и многие честные люди от дураков были биваны, облиты, обруганы. А после Рождества было большое торжество — женился любимый царский шут старый боярин Яков Тургенев на дьячихе. В поезжанах приказано было быть всему царскому синклиту. Жених ехал в парадной царской карете в сопровождении знатнейших бояр — Шереметевых, Трубецких, Репниных, Голицыных, облаченных в бархатные кафтаны. Прочие гости — бояре, окольничие, думные люди — ехали за молодыми на быках, козлах, свиньях, собаках; все были одеты в смехотворные платья: в кули мочальные, шляпы лычные, шапки лубочные, в разноцветные кафтаны, опушенные кошачьими лапами, в соломенные сапоги и мышьи рукавицы… Свадебный пир продолжался три дня, и многие после того отдали Богу душу.
25 января прихворнула Наталья Кирилловна. Петр побывал у матери, нашел болезнь неопасной и вечером завалился всей компанией к Лефорту на веселый ужин. Наутро Гордон с больной головой отправился в Преображенское докладывать о делах, но царя там не застал — Петр уже сидел у постели умирающей матери. Он был мрачен и сильно расстроен. Наталья Кирилловна простилась с ним, заклиная прогнать от себя немцев и помириться с женой. Под утро она тихо отошла.
Три дня Петр был безутешен, тосковал и плакал. На четвертый сидел за ужином у Лефорта, спокойный, словно выжженный изнутри горем. Зотов напоминал ему слова апостола Павла об умерших — «яко не скорбети о таковых», и Ездры — «еже не возвратити день, иже мимо иде». На пятый день Петр принялся за дела. Возобновил переписку с Апраксиным: известив воеводу о своей «последней печали», о которой «ни рука подробно писать не может, купно же и сердце», подвел под горем черту: «По сих, яко Ной, от беды отдохнув и о невозвратном оставя, о живом пишу…»
Живое были корабли.
***
На Масленице сражения с Ивашкой Хмельницким разгорелись с новой силой. Одновременно Петру приходилось воевать с царицей Евдокией, которая при каждом удобном случае напоминала ему, что он не выполняет предсмертных заветов матушки. После одного из таких столкновений Петр приехал на ужин к Лефорту особенно возбужденный и сразу нарезался. С каждой минутой он становился все оживленнее, шутил, болтал с сопровождавшим его Меншиковым и время от времени выплескивал в едко-презрительных словах скопившееся раздражение против Лопухиной, позволяя Алексашке сочувствовать себе и высказывать соображения насчет женского пола. Видно, государь еще не раскусил эту породу, кривил в ухмылке рот Меншиков, если ждал от женитьбы чего-то другого. Женился раз, а пропал навек. Ведь бабы что кошки, им только одно нужно — чтобы миленок сидел рядом, гладил за ушком и дрочил[17] почасту: известное дело — псовая болезнь до поля, бабья — до постели. А мужику что ж: сначала ничего, нравится, а потом невмоготу делается — взял бы и прибил дуру вместе с ее любовью. На что нужна любовь-то эта, если она жить не дает? Бабу надо сразу пригнуть в свою волю, с ними только дашь слабину — и
