Читаем без скачивания Москва-Париж - Александр Жарких
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы рисковали, двигаясь по траншее прямо на недобитых укронацистов. Но выучка и реакция позволяла нам открывать огонь первыми. Украинцы не успевали выстрелить или бросить в нас гранату. Сейчас я думаю, что нам необыкновенно повезло. Спину прикрывали другие наши ребята, которые двинулись по траншее в противоположном направлении. И там тоже была слышна стрельба и крики.
Нам тогда не казалось, что мы делали что-то необычное. Люди на азарте или адреналине, случалось, делали что-то сверхъестественное. Может, такое и бывало. Но в целом ситуация на войне гнетущая и тяжелая. Артиллерия, дроны, жуткий быт – всё это особому азарту не способствует, здесь какими-то другими мощными ресурсами человек должен обладать… Ну и плюс к этому на войне всегда есть то, что стоит забыть навсегда. Прямо вот раз и навсегда! Человеческие тела снова и снова будут падать на землю, в последний момент понимая, что уже больше никогда не смогут подняться. И не нужно их за это ругать.
22. ИЗМОЖДЁННОСТЬ
Дождавшись Ручника и оценив наши потери, мы стали готовить очередные окопы к обороне. Было понятно, что противник на этом не успокоится и попытается отбить потерянные позиции. Доложив начальству о взятии укрепа, командир отделения приказал отнести украинские трупы в дальний конец траншеи и прикопать их там. Потом пацаны собрали и пересчитали трофейное оружие, БК и захваченную у хохлов провизию с медикаментами. Всего, как сказал бы противник, было «богато». Льву Абрамовичу достался ещё один пулемёт, а Тюльке большое количество БК к нему.
Когда всё закончилось, солнце уже поднялось высоко и снова принялось сушить всё, что ещё не было сухим. И мы все не стали исключением. Даже пришлось раздеться и одеть разгрузки прямо на голое тело. Нас с Борщём, как легко раненых, меня с контузией, а Борща с ожогом плеча, отправили помогать группам эвакуации вытаскивать с поля боя «двухсотых» и «трёхсотых». Заодно мы могли попросить нас самих подлечить немного. После этого мы должны были отправиться на ПВД, отдать для передачи в штаб собранные у убитых украинцев документы и шевроны, затем привести оттуда к нам на позицию пятерых новеньких, которых командование распределило в отделение к Ручнику на замену выбывших по ранению и смерти. А «двухсотых» у нас тогда случилось двое: Хлёба и Пазл. Про них говорили, что они когда-то попались на самоволке и пьянке в госпитале. Ничего не могу про них сказать. Вперёд в том накате они пошли так же, как и все…
Первый же попавшийся медик из группы эвакуации обколол меня от последствий контузии, а Борщу обработал место ожога. Медику пришлось замотать бинтами часть моей головы, потому что за правым ухом им был обнаружен небольшой алюминиевый осколок, который непонятно когда там появился. Вытащив осколок и обработав небольшую рану, медик отправил нас… нет, не на три буквы, хотя мог бы, потому что мы отказались вместе с другими ранеными идти на лечение в тыл. Медик отправил нас на ПВД, подсказав, как лучше туда пройти между остатков разбомбленных частных домов и приусадебных участков.
Но мы, наверное, немного заблудились. Потому что вышли на поляну посреди трёх разрушенных домов, от которых остались одни подвалы, окружённые зеленью кустов и не до конца погибших деревьев. На поляне стоял густой трупный запах, распространявшийся в тёплом воздухе, по всей видимости, из подвалов. И посреди этой поляны стоял странный человек. Он был по пояс голый и босой. Вокруг него лежало много коробок с патронами, автоматы, гранаты и подствольники, с которыми он возился примерно так, как маленький ребёнок может играть в манеже с игрушками. На нас он не обратил никакого внимания, и брал то одно, то другое, словно не мог определиться, чем именно ему заняться.
Мы сразу поняли, что этот человек облазил в поисках оружия все близлежащие подвалы, заполненные ещё не вывезенными и не захороненными трупами украинских вояк. Видимо, он собрал там всё оружие, какое только смог отнять у разлагавшихся трупов, и сбросил свою одежду, которая провоняла трупным запахом. Вот только было непонятно, от кого он собирался держать круговую оборону.
– Слушай, это же, наверное, тот самый боец с позывным «Гутер» из взвода соседей. Они его ищут, несколько раз по рации передавали. Вроде как он у них потерялся по дороге, его пустили самоходом в больничку, а он отстал где-то по пути на ПВД, – сказал мне Борщ, который прихватил с собой рацию, чтобы можно было связываться с командиром.
Поискав немного среди мусора, мы подошли поближе к странному человеку и показали ему пустую коробку из-под упаковки лекарств. Она была окрашена в очень яркие цвета. Его лицо тут же озарил детский восторг. Неожиданно он уткнулся мне в плечо и заплакал:
– Я к маме хочу…
Мы с Борщом понимающе переглянулись и сказали:
– Ну пойдём, мы отведём тебя к маме…
Сняв с трупов ботинки для нашего взрослого ребёнка и взяв его под руки, мы пошли. По дороге встретили худую женщину лет сорока, она была вся седая-седая с тёмными пронзительными глазами. Увидев незнакомых людей, она остановилась и стала внимательно всматриваться в каждого. Когда мы поравнялись с ней, она нас перекрестила и сказала:
– Ангелов вам, воины!
А наш «ребёнок», глядя на эту женщину, сказал:
– Это не мама…
И мы пошли дальше, немного попетляв прежде, чем вышли на наш ПВД. А там нас уже ждали и окружили удивлённые пацаны. Мы сказали им пароль, нам ответили отзывом. Они спросили: «Вы откуда?» Борщ ответил: «Мы с такого-то взвода, а это наш подарок другому взводу, наверное, их потеряшка. Обступившие нас пацаны продолжали недоверчиво смотреть в нашу сторону, а я про себя подумал: «Ну, да, картинка была ещё та: стояли трое парней, широко растопырив ноги. У двоих из них разгрузки были одеты прямо на голое тело, сами чумазые, на голове корки из грязи и крови, там чуть ли не мох уже собирался расти. Оба перемотаны бинтами с жёлтыми пятнами. На шеях болтались, словно вериги, калаши с ободранными прикладами, а из-под разгрузок виднелись то ли шрамы, то ли странные татухи. И в довершение портретного сходства с наёмниками из
