Читаем без скачивания Москва-Париж - Александр Жарких
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неприятно было ощущать себя живым трупом и приспосабливаться к мысли о том, что я вот так нелепо доживаю последние часы своей не слишком удачной жизни. Бедная Вера! Она так хотела дождаться моего возвращения домой, в наш «Париж», хотя по-французски он звучит совсем по-другому, да и называется совсем по-другому: «город Москва».
Очень скоро я промёрз и стал бродить, а потом и бегать в темноте, пока в одном из углов не наткнулся на куски старого ватного матраса и обрывки плотной ткани. Там была ещё куча мусора и большой ящик. Я смог сначала сесть на него, а потом и лечь. Видимо, неизвестная личность задолго до меня смогла провести здесь ночёвку, просто спустившись и выйдя потом из подвала. Наверное, эта личность таким образом спасалась от летней жары или бомжевала вместе с крысами, которые ушли потом из тёмного места, поняв, что жрать там больше нечего.
А от чего спасался я? От войны? От Веры? От себя? Да и можно ли было здесь вообще спастись? Наверное, никому из ангелов-спасителей уже не под силу проникнуть в такое место. Вспомнилось, как в раннюю юность, почти в детстве, когда было непонятно, чем я хочу заниматься, и меня не устраивало ничего из того, что происходило вокруг и что происходило в то время со мной, мы с дворовыми приятелями собирались по вечерам, чтобы забираться потом в подвал одного из жилых домов. Там тоже пахло канализацией и тоже было довольно темно. Там мы пили дешёвое вино, курили и играли в карты.
А ещё была такая игра «на слабо»: тебя отводили в дальний конец подвала, отбирали спички и зажигалку, если была, потом оставляли одного в темноте подвала, и тебе нужно было среди труб и других коммуникаций буквально наощупь найти выход на улицу. Редко кому это удавалось. Когда был маленьким, в этой игре мне было страшно до слёз. Но это была своеобразная проверка на трусость, а трусом я быть не хотел.
Потом я вырос и получил в уличной драке ранение в живот. Неглубокое. Никого не сдал ментам. Успокоился и взял себя в руки, то есть взялся за ум. Словно мне нужно было выпустить из себя немного лишней крови, чтобы выйти на свет, как в детстве из того подвала… Я выскочил из той своей жизни, стал с нуля строить бизнес, обрастая друзьями и связями.
…Устав стучать обрезком трубы по бетонным стенам, чтобы меня хоть кто-нибудь услышал и чтобы хоть как-нибудь согреться, я присел и укутался в пахнувшие курятником ошмётки ватного матраса. И уснул. А может, и не уснул вовсе. Просто сидел и долго смотрел в темноту…
– У тебя все хорошо? – спросила меня Вера.
Она вышла из душа, подошла поближе и посмотрела на меня.
– Да, конечно. – Я улыбался. Я умел так улыбаться, чтобы никто ничего не заметил.
– Хорошо.
– Конечно, всё хорошо, ты же знаешь…
Я попытался встать, чтобы обнять её, но на меня снова упала тьма. Это та же тьма, которая была здесь всегда. И вчера днём, и сегодня ночью. Это та же тьма, которая приходит, когда ты не совсем жив, но точно ещё не мёртв. Тьма смотрит на тебя и не знает, как поступить. И ты ждёшь, когда ей надоест играть с тобой.
А потом ко мне пришли они: повернув голову влево, я увидел, что, прислонившись к той же стене, сидят прямо на полу и смотрят куда-то вперёд, словно видят что-то такое, чего не вижу я.
– Биполь, Мангал, вы откуда здесь? Как вы…
Мне ответил только Биполь, а Мангал продолжал смотреть куда-то пустыми глазами:
– Да вот, давно не виделись, Парижик… Ты же помнишь, я не хотел умирать! Вот и не умер, мы теперь с моей мамой в одном доме живём… Она уже давно простила меня. А то, что ей тогда привезли в гробу, так это был совсем не я.
– Денис, а ты чего молчишь? – обратился я к Мангалу, но он продолжал молчать и смотреть, не поворачивая ко мне голову.
– Шиллер! Ну а ты-то как здесь? Тебе же соловьи мешали то ли жить, то ли умирать, я так тогда и не понял…
– Да, нет, командир, всё ты понял! Не поверишь, но мы теперь с Клуни любим в лес вместе ходить. Да, сейчас весна, и там соловьи поют обалдеть как! Даже ты бы заслушался…
– Конечно, не поверю тебе, Шиллер! Ты ж запойный на гражданке был, а Клуни – бабник. Какие уж там соловьи лесные… – ответил я и получше всмотрелся в темноту:
– Квинто? Это ты?
– Да, это я…
– Но почему? Ты ж хотел за брата отомстить!
– Вот вам, Париж, я по секрету всё-таки скажу: La morte non e mai denato, то есть, по-русски говоря, смертью за смерть платить – никогда не расплатишься… Вот брат меня к себе и позвал, сказал, хватит там без меня недостойных людей убивать!
– Да уж, Deus conservant omnia! – почему-то ответил я на незнакомом мне языке и тут же неожиданно увидел Мазая:
– Мазай, а ты-то как здесь?
– Так получилось, командир… Как только открылась такая возможность, я ей сразу и воспользовался! Когда ехали после госпиталя в учебку, подорвались мы на мине противотанковой. Видимо, оставалась где-то на дороге неразминированной…
«Почему я их вижу, почему с ними разговариваю в этой странной темноте? Неужели я тоже?» – наконец-то меня пронзила эта запоздалая мысль. «Да нет же! Вот я себя ударил отрезком трубы по ноге, и мне больно, и труба холодная – всё чувствую! Тогда почему? Почему они пришли ко мне? Может быть, оттого что я тоже «заземлился» и тоже, как и они, находился долго в темноте ниже уровня поверхности земли в своём бетонном склепе?» – мой рассудок тут же ухватился за самое простое объяснение. «Но Вера? Как же сюда попала моя Вера?»
– У тебя закурить не найдётся? – перебил мои мысли Сглаз.
– Нет, Сглаз, извини, сам хочу курить!
– Зачем же я тебя в командиры рекомендовал? Думал, в трудную минуту ты мне и другим поможешь…
– Прости, брат, не могу ничем помочь… Сглазил ты всё-таки меня, наверное, Сглаз!
– Да нет, это ты сам. Забыл, где находишься…
– А где я нахожусь?
– Там, где тебя не должно быть! – сказал Сглаз, и я тут же очнулся.
Он был
