Читаем без скачивания Только не дворецкий. Золотой век британского детектива - Герберт Аллен

После войны Аллен возвращается к любимой теме и пишет еще несколько книг о вине, включая «Историю вина: знаменитые вина от гомеровых веков до наших дней» (1961). Во всех этих книгах рассуждения о вине щедро разбавлены литературными и историческими аллюзиями. Аллен путешествовал по всей Европе, посещая все знаменитые виноградники, и знатоки безоговорочно доверяли его суждениям. Он состоял членом знаменитого клуба «Савидж», где собирались актеры и писатели, а также был избран в «Сэйнтсбери» — клуб с ограниченным числом членов и роскошными погребами, основанный в память знатока вин профессора Джорджа Сэйнтсбери. Хотя Аллен жил в сельской местности, он не пристрастился ни к охоте, ни к рыбной ловле. Зато увлекался разгадыванием кроссвордов, печатавшихся в газете «Таймс», у него был прекрасный сад, и он любил принимать гостей. Аллен умер дома в Беркшире в возрасте 87 лет.

ГЛАВНЫЙ герой рассказа «Вино кометы», мистер Клерихью, назван в честь Эдмунда Клерихью Бентли, друга и соавтора Аллена. Сюжет одноименного фильма, который был снят в 1992 году, также построен вокруг старинного вина, но никакого отношения к рассказу Аллена не имеет.

© А. Родионова, перевод на русский язык и вступление, 2011

Г. УОРНЕР АЛЛЕН

Вино кометы

Даже мистер Клерихью должен был признать, что Мэнтон не зря гордится своей коллекцией. Сам он вряд ли мог предложить даже самым дорогим своим гостям вина столь редкие и драгоценные. Виноторговец и знаток, мистер Клерихью держал скрытый в глубине старинного дворика небольшой магазинчик, который можно было узнать только по коллекции пыльных бутылок в круглом эркере. Мистер Клерихью не был обыкновенным виноторговцем: он занимался только раритетами и в ордене Бокала и Бутылки имел репутацию несравненного знатока изысканных вин, совершеннейших творений природы и человека, которые отмечают год золотым цветом в календаре Бахуса. В наши злосчастные дни, когда филлоксера[61] уже опустошила виноградники, у Клерихью все еще можно было найти магнум[62] или даже жеробоам[63] прославленного медока, изготовленного до того, как это бедствие постигло Францию. Сам Клерихью содержал настоящую секретную службу, информировавшую его обо всех погребах, в которых хранились действительно стоящие вина, и всегда являлся первым с весьма щедрым предложением, если разорение или смерть заставляли кого-нибудь из знатоков расстаться с их сокровищами.

Круг истинных ценителей узок и включает лишь избранных. Первые люди Великобритании были рады знакомству с Клерихью и любили завтракать с ним в задней комнатке с деревянными панелями, где еще его предки угощали друзей и клиентов самой простой пищей и самыми изысканными винами. За изящными манерами мистера Клерихью скрывались авантюрная жилка и редкая проницательность. Он был тактичным, благожелательным и молчаливым слушателем, люди, привыкшие ему доверять, не раз обсуждали с ним государственные тайны. Светловолосый и уже лысеющий, Клерихью носил круглые очки, что придавало его розовощекому лицу выражение мистер-пиквикской невинности. Лишь на одну тему он мог говорить бесконечно, подчас впадая в проповеднический тон: о благородных винах Клерихью разглагольствовал со страстью коллекционера.

Мэнтон свалился на голову Клерихью из Соединенных Штатов — с лучшими рекомендациями от друзей и клиентов, которые сообщали, что этот нефтяной магнат с огромным состоянием — большой поклонник хороших вин. Кроме того, он был одним из лидеров Американской антикоммунистической лиги и приехал в Европу для формирования мирового антибольшевистского альянса. Мэнтон был крупный мужчина с громким голосом и раскатистым смехом, гладко выбритый на американский манер, однако его длинные седые кудри намекали на некоторое эстетство.

Мэнтон хотел познакомиться с министром иностранных дел сэром Филиппом Кармайклом[64], как он объяснил, не столько для того, чтобы обсуждать все эти антибольшевистские дела, сколько для того, чтобы предложить министру, всемирно известному знатоку вин, редкие вина, которые Мэнтон раздобыл за свою бурную жизнь.

Поначалу Клерихью немного сомневался в искренности американца, поскольку утонченный вкус редко присущ его соотечественникам. Мэнтон, однако, казался вполне преданным поклонником Бахуса, и Клерихью организовал ему встречу с сэром Филиппом за бутылкой «Марго» 1871 года. После этого Мэнтон потребовал реванша и пригласил обоих на винный пир, который, как он заявил, бросит вызов самому совершенству.

Мистер Клерихью немного беспокоился: притязания такого рода зачастую оборачивались трагическим разочарованием. Мэнтон, без сомнений, читал трактат сэра Филиппа о рейнвейне и кларете — он цитировал его беспрестанно, — но вот сумел ли он в мире, столь оскудевшем благородными винами, превратить деньги, которые водились у него в изобилии, в действительно ценные сокровища виноделия? Сомнения мистера Клерихью только усилились, когда он узнал, что среди приглашенных будут дамы. Мало кто относился к женскому полу с таким же бескорыстным восхищением, как мистер Клерихью, но он полагал, что общение с дамами плохо совместимо с дегустацией старинных вин. Однако его сомнения оказались беспочвенными. Мэнтон сдержал свое слово. У него был великолепный особняк на Хилл-стрит, превосходный повар, да и компания подобралась отменная: сэр Филипп, Хелен Кармайкл (его дочь), леди Эрика Монтегю (ее очаровательная подруга), Мэнтон и сам Клерихью. Мэнтон настаивал, что хорошее вино требует изящного общества, а Хелен и леди Эрика были прелестны. Клерихью знал Хелен еще девочкой. Ее подругу он видел впервые. Это была обворожительная блондинка с темными глазами, и ее обаяние подчеркивалось легким иностранным акцентом. Русская по рождению, леди Эрика была вдовой британского офицера.

— Для начала я угощу вас рейнвейном, — провозгласил Мэнтон, — «Штайнберг Кабинет» 1868 года. Уверен, что вы оцените.

Сэр Филипп сделал глоток и разразился панегириком. Мистер Клерихью выдержал паузу, прежде чем вынести вердикт. Это действительно был «Штайнберг Кабинет» 1868 года, более того, он моментально узнал это вино. Две бутылки того же урожая стояли у него в погребе, и было странно — очень странно! — что кто-то еще мог подавать его к ужину.

— Да, — сказал Клерихью наконец, — прекрасное вино. Простите за нескромный вопрос, где вам удалось его раздобыть?

— Ну, я ведь тоже коллекционирую редкие вина в меру своих скромных возможностей, — беспечно ответил Мэнтон, — кажется, это бутылка из Ротшильдовских погребов. Мой агент купил ее для меня в Париже.

Мистер Клерихью с озадаченным видом вернулся к бокалу и тарелке. За рейнвейном последовал лафит[65] 1864 года — лучший из кларетов[66] нашего времени. Правда, мистер Клерихью втайне счел такое нагромождение раритетов дилетантством.

Наконец, к десерту подали токай. Мэнтон сам разлил драгоценное вино и, подняв бокал, посмотрел на мистера Клерихью с вызовом:

— Не думаю, чтобы в мире существовал токай, равный этому. Может быть, мистер Клерихью, чей тонкий вкус известен целому свету, назовет нам его и расскажет его историю.

Мистер Клерихью скромно отметил, что его нёбо имеет недостатки и что с каждым дегустатором случались курьезные ошибки. С непринужденностью эксперта он повращал вино в бокале, а затем, глубоко вдохнув букет, сделал глоток, который задумчиво покрутил во рту.

— Очень старое и знаменитое токайское, — произнес он торжественно, — настоящий нектар. Как вы знаете, эссенцию токая изготавливают только в годы лучших урожаев; отборнейшие виноградины оставляют на лозе, пока они не высохнут почти до состояния изюма. Затем их собирают, укладывают в бочку и оставляют на двадцать четыре часа. Под тяжестью собственного веса виноградины выделяют небольшое, очень небольшое количество сока, и из этой драгоценной и редкой жидкости готовится эссенция токая, эликсир королей. А вино, которое мы пьем, я с большой долей уверенности могу определить как эссенцию токая 1811 года, легендарного года кометы[67], которая стала причиной лучшего урожая в девятнадцатом веке и явилась, как некоторые считают, предзнаменованием отступления из Москвы.

Мистер Клерихью умолк, но, повинуясь неожиданному вдохновению, добавил:

— Если я прав, думаю, я могу назвать и прославленный погреб, из которого произошло это вино.

Мэнтон был слишком занят своим бокалом, чтобы отвечать. После долгих колебаний он наконец вымолвил:

— Боюсь, что на этот раз наш многоуважаемый мистер Клерихью ошибся. Как известно, и великий Гомер иногда дремлет. Это вино, благородное само по себе, не может сравниться славой с урожаем года кометы. Я не вполне уверен в его возрасте — кажется, оно 1823 года и происходит из погребов австрийского императора.