Читаем без скачивания История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы. 1370—1789 - Семён Дмитриевич Ахшарумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот как они действовали для своей наживы, прикрываясь самым благовидным предлогом.
Этой монополии на торговлю хлебом дано язвительное прозвище pacte de famine.
Участников этого предприятия было очень много. Они были в среде дворянства и духовенства, в числе министров и даже между членами парламента. Странно сказать, но утверждают, будто и сам король был акционером этого общества на многомиллионную сумму и что у него имелся особый капитал, которым он пользовался для ажиотажной цены на хлеб, и будто бы даже открыто хвастался перед всеми прибылью, которую этим способом приобретал от своих подданных. Никто не смел раскрыть истины относительно этого дела, запрещено было даже писать о финансах под страхом смертной казни, а всякая жалоба заглушалась в темницах Бастилии. Когда суды нападали на нить этой аферы, а в особенности когда намеревались покарать виновников, судебное разбирательство тотчас же прекращалось. В один из июльских дней 1768 г. некто Лепрево де Бомон обедал у своего приятеля, который был главным агентом одного из участников подобного дела. Этот агент рассказал Бомону о pacte de famine. Бомон был поражен и, не зная, что в этом предприятии участвуют важнейшие лица государства, собрал сведения об этом предприятии по документам, списал текст этой сделки и донес руанскому парламенту, который еще прежде энергично протестовал против проделок скупщиков хлеба. Этот донос стал причиною несчастья Бомона.
Одно из заинтересованных в этом деле лиц прочитало документ прежде, чем он дошел по назначению, и сообщил об этом главе парижской полиции де Сартиню, который велел арестовать Бомона и заключить его в Бастилию. Его переводили из одной государственной тюрьмы в другую, и после двадцати двух лет тюремного заключения он наконец освободился 5 сентября 1789 г.
Он написал историю своего заключения.
Невольно удивляешься таким людям, как Латюд и Бомон, которые, несмотря на многолетнее тюремное заключение и на ужасные страдания, выпавшие на их долю при этом, сохранили столько нравственной и физической силы, что по освобождении написали историю своего заточения. Но не все так благополучно перенесли пребывание в Бастилии. Многие из заключенных лишались там рассудка. Так, один пикардийский дворянин Тарси был заключен в Бастилию за песню, сочиненную им о маркизе Помпадур. Возможно, он не сочинил, а просто распространял ее, но пробыл в тюрьме двадцать два года и лишился там рассудка.
При Людовике XV дошло до того, что в Бастилию заключали, не имея даже lettre de cachet и прося уже впоследствии об утверждении этого распоряжения.
Из вышеизложенного видно, какова была Бастилия в разные периоды ее существования и в каком ужасном положении находились там заключенные. Но было бы ошибочно думать, что всем без исключения несчастным, присужденным к заточению в ней, приходилось так плохо. Из этого общего правила составляют исключение те узники, которые пользовались покровительством какой-либо влиятельной особы, не говоря уже про то, что бывали периоды, как, например, во время регентства Филиппа Орлеанского, когда вообще со всеми там заключенными обходились снисходительнее.
Мармонтель
К числу людей, пользовавшихся покровительством высокопоставленных лиц и, несмотря на это, оказавшихся заключенными в Бастилии, был писатель Мармонтель. Он подвергся этому наказанию за оскорбление герцога д’Омона.
«Я спокойно слушал репетицию оперы „Амадис“, – пишет он в своих мемуарах, – как вдруг мне сказали, что весь Версаль пылает на меня гневом, что меня обвиняют в сочинении сатиры на герцога д’Омона, что высшее дворянство требует мщения и что герцог де Шуазель во главе моих врагов».
Получив это известие, Мармонтель тотчас возвратился домой и написал герцогу письмо, в котором уверял его, что, не занимаясь никогда сочинением сатиры, он, конечно же, не начал бы с него. Мармонтель, к сожалению, не остановился на этом, а вспомнил, что когда-то, по желанию маркизы де Помпадур, взялся за исправление трагедии Жана Ротру под названием «Венцеслав» с целью очистить ее от грубых выражений и сцен, так чтобы эта пьеса могла быть представляема в театре. Герцог д’Омон писал ему о лжи, распространяемой по этому поводу на его, то есть Мармонтеля, счет, что все эти выходки следует презирать и что они исчезают сами собой, когда на них не обращают внимания. Этого правила Мармонтель в письме к д’Омону посоветовал придерживаться ему самому. Д’Омон счел письмо за новое оскорбление, нанесенное ему, и показал его королю. Как герцог, так и весь двор еще больше вознегодовали.
Мармонтель прибыл в Версаль и написал письмо герцогу де Шуазелю, в котором просил аудиенции. В ответ на это Шуазель возвратил ему послание с надписью «через полчаса». В назначенный час Мармонтель явился к нему, и между ними завязался разговор, суть которого была, разумеется, та, что Шуазель обвинял Мармонтеля в том, что он сочинил сатиру на д’Омона и оскорбил его письмом, о котором мы говорили. Насчет письма Мармонтель не оправдывался, заметил только, что это, во всяком случае, не преступление, а насчет сатиры объяснил, что он не автор ее, только продекламировал в кругу знакомых, в котором все говорили без стеснения.
Шуазель сказал ему: «Я вам верю: вы говорите как человек честный; но все-таки вы будете заключены в Бастилию. Отправьтесь к господину Сен-Флорентину[63], ему король отдал приказ». – «Я отправлюсь туда, но могу ли льстить себя надеждой, что вы не будете более в числе моих врагов?» – спросил Мармонтель.
Шуазель обещал ему это, и Мармонтель отправился к Сен-Флорентину. Он рассказал про это свидание следующим образом: «Этот человек был ко мне доброжелателен и легко убедился в моей невиновности. „Но чего же вы хотите? – сказал он мне. – Герцог д’Омон обвиняет вас и желает, чтобы вас наказали. Он требует этого удовлетворения в награду за свою службу и за службу своих предков, и король на это согласился. Отправьтесь к господину Сартиню, я отошлю к нему королевский приказ“».
Затем Мармонтель спросил у министра, может ли он предварительно пообедать в Париже, на что Сен-Флорентин согласился.
Отобедав у своего соседа Водезира, Мармонтель отправился к де Сартиню, которого не застал дома. Было пять часов. Главу полиции ожидали домой к шести. К этому времени Мармонтель опять зашел к нему. Де Сартинь ничего не знал об этом деле или притворялся, что ничего
