Читаем без скачивания Солнце слепых - Виорэль Михайлович Ломов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 21. Запах дешевого одеколона
«Эх, Лидка-Лидка… – бормотал Федор, ворочаясь на третьей полке вагона и вспоминая тот ранний час, когда Лидка нагрянула к нему в общагу, а он ее так обидел. – Что же ты тогда ушла? Дала бы мне по морде, я и успокоился бы. Не ушла бы тогда – может, не ушла бы и сейчас? Кто его знает, как сложилась бы наша жизнь? Может, и войны не было бы? Кто ж его знает, может, это я той обидой ее развязал?»
Дрейк сполз с полки, поправил на притулившейся в углу Машеньке платьишко, вышел в тамбур, закурил. Мимо грохотала степь. «И Кати не было бы, – продолжал размышлять Федор, – и всех моих дурацких судорог потом…»
***
В тот день он пошел в парикмахерскую. Заняв очередь, он взял со столика журнал «Советская женщина» и уселся на стул возле раскрытого окошка. Рассеянно перелистывая журнал и думая о чем-то своем, Федор почувствовал вдруг, как у него сильно забилось сердце и всего охватило волнение. Ничего не понимая, он приподнял голову и осмотрелся.
Несколько человек сидели на стульях в ожидании своей очереди, одни листали газеты или журналы, другие глядели в просвет занавесок в женский и мужской зал. Бубнило радио, за окном слышался крик детей. Резкий запах дешевых духов и дешевого одеколона волнами гулял по помещению, подгоняемый легким дуновением ветерка из открытого настежь окна. По полу перекатывались несколько белых, рыжих и черных волос.
Ничего такого, что могло бы взбудоражить весь организм, Дерейкин не обнаружил. Он опустил глаза в журнал и вздрогнул. Со страницы на него смотрела, улыбаясь, Катя. На ней был наряд королевы, и сама она выглядела как королева…
Постой, когда же было это? – Федор задумался. В сорок восьмом? Сорок девятом, однако… Загремел за окнами мост. Под ним прохладная вода, пахнет тиной, покой…
Статья была посвящена городскому драмтеатру, главному режиссеру Славскому и приме театра Екатерине Дерейкиной. «Она что, по-прежнему Дерейкина?» – поразился Федор. Он не раз слышал от знакомых о том, что в драмтеатре ставят хорошие спектакли. Хвалили режиссера и некоторых актеров. Называли и Катю: первая твоя жена. Федор почувствовал себя уязвленным – он не предполагал, что Катя может иметь всесоюзный успех, да еще под его фамилией. «Видно, она была права, когда так рвалась в театр, а я – нет, раз ни черта не понимал тогда», – подумал он.
Дерейкин с нетерпением дождался вечера и пошел в театр.
– Я на часок, – бросил он Лиде.
На афише увидел, что сегодня премьера спектакля «Анна Каренина» и закрытие театрального сезона. «Надо же, – подумал Федор, – как все сошлось». Он удивился, что в кассе не оказалось билетов, но ему, правда, тут же повезло с «лишним билетиком». В зал он зашел со вторым звонком. Место было в седьмом ряду партера, крайнее слева. Его поразило, что собралось столько нарядно одетой публики, и все сидят с какими-то торжественными лицами. «Ничего, от меня тоже неплохо несет «Шипром», – подумал он.
Дерейкин развернул программку. В главной роли была Катя. Режиссер спектакля, понятно, Славский. Федор почувствовал волнение, ему стало вдруг неспокойно и тоскливо. «Так, должно быть, пережидают последние секунды на суде перед вынесением приговора, – подумал он. – Хорошо, что мне тогда не пришлось испытать их».
«Испытай сейчас!» – шепнул ему голос, он вздрогнул, оглянулся по сторонам. Все были заняты своим делом, заключавшимся в радостном ожидании действа. Удивительно, как у людей меняются лица, будто они снова погружаются в детство. «Может, и у меня такое же лицо?» – подумал Дерейкин и пригладил пятерней голову.
«Снится, – снова я мальчик, и снова – любовник…»
Тоска пронзила Федора насквозь, волчья тоска, как тогда, под утро, когда он отчаялся разыскать в Воронеже Фелицату, и потом, когда не знал, где искать Изабеллу.
Секунды томительно тянулись, тянулись и не рвались. Зря пришел, уже стал жалеть Дерейкин. Кто же ходит в театр один? Он как-то беспомощно (да-да, беспомощно, он это видел сам) огляделся по сторонам. В основном сидели пары, но были и одинокие зрители, как правило, женщины.
«Вот ведь интересно, – думал Федор, – можно составить столько пар из меня и любой из них, а не составишь! Кому я нужен сейчас, с моей рожей и моей жизнью? Да и кто нужен мне?» Удивительно, что он забыл о Лиде, будто ее и не было совсем! Когда он осознал это, ему стало очень стыдно.
Свет вроде стал еще ярче. Нет, одиноких женщин пруд пруди. Вон их сколько! Вон, вон и вон… Треть зала вообще состояла только из них: вдов, разведенок да незамужних. Дерейкину стало чуть-чуть спокойнее. Он только подумал: «А почему бы среди них не оказаться и Лиде, ведь она сейчас тоже одна?» Стал гаснуть свет…
Все первое действие Дерейкин чувствовал себя очень напряженно. Ему сначала казалось, что Катя заметит его с первой же минуты (хотя что ж тут такого, если б даже и заметила?), потом вдруг стало страшно, что у нее выйдет что-нибудь не так, а в конце действия он вообще запаниковал: что ему делать, если у Кати будет полный успех – подойти поздравить, передать записку? Какая записка? Это же не партсобрание! То, что он ничего не обязан делать, ему не приходило в голову. Он вдруг почувствовал себя вновь солдатом, совершающим то, что он совершает, почти бессознательно. Но что-то надо было совершить!
Последних слов со сцены и аплодисментов он не слышал, да и не видел ничего. Очнулся, когда подошла его очередь в буфете. Он выпил что-то, положил конфетку в карман и вышел в фойе.
Стены были увешены фотографиями. Ее фотография была на самом видном месте, рядом со Славским. Она на ней не была похожа на ту Катю, что была в журнале, и совсем не такой, как в сегодняшнем спектакле. Но и совсем не такая, как в госпитале или дома, на фоне раскрытого в ночь окна. Здесь она была другая.
Сегодня она играла (Федор чувствовал это) «на нерве». У нее это бывало, когда напряжение предыдущих дней, сдерживаемое ею изо всех сил, вдруг прорывалось в бурные откровения «кипящего настоящего» (так ты говорила, Фелиция?), и если кто попадал под них, его увлекал этот страстный и
