Читаем без скачивания Великая легкость. Очерки культурного движения - Валерия Пустовая

Старожилов Соловецкого острова из многих чудотворств святого места до сих пор особенно вдохновляют достижения монастырского хозяйства. Была, значит, у монастыря такая философия, при которой и всё прочее у него было, рассуждает бравый гид, тридцать лет проработавший рубщиком беломорских водорослей, а потом пришли мы с другой философией, и ничего не стало. Впрочем, о девяностом годе, когда водорослевый промысел на островах пришлось окончательно свернуть – закрыли и местный заводик по производству агара, снабжавший работой население, начиная с детей, сдававших морские побеги за карманный гонорар, – гид припоминает с еще большей иронией, чем о советской идеологии. И когда в разбредшейся группе кто-то поднимает неизменно волнующую туристов тему мздоимства монастыря, получающего-таки доход с теперь уже совсем невеликого хозяйства, гид срывается на горячий афоризм о власти, которая кормится, не трудясь.

Тут старцы душу спасали в страданиях, увещевал он женщину, разнервничавшуюся под дождем: она как будто не знала, что в соловецкое лето не стоит покидать укрывище без прочной обуви и непромокаемого плаща. Рубщик водорослей, впрочем, тоже сплоховал, будто тут и не жил: разомлев на утреннем солнце, оделся полегче и теперь мок вместе со всей группой понаехавших. У меня тоже случалось: когда распогодилось, присела на скамеечку погреться, а через пару минут по куртке загремели мелкие градины.

Морские прогулки до островов архипелага видятся летним шиком из офиса московского туроператора, но в реальности на остров Муксалма мы выплываем в мокрой лодке, потому что под нами море, а сверху дождь, и кусок брезента, на полдороге выданный смягчившимся гидом и поддерживаемый нами по очереди, протекает прямо в рукава. Это что – вот администратор гостиницы рассказала, как когда-то постучались к ним незапланированные визитеры, а по случаю проливных дождей судоходство перекрыли, коттеджи были и так переполнены, и гости с менеджерами доедали последние пельмени из гостиничных припасов. Но: «Мы с Кузовов», – уточнили новоприбывшие, и их сразу пустили. Оказалось, ясным еще утром их доставили на острова Кузова, а вернуться за ними уже не смогли. Туристок ожидали сутки в заливаемых палатках; Кузова знамениты следами первобытной культуры, и застрявшие гости, рассказывают, продалбливали трещины в скалистых возвышенностях, чтобы слить избыток вод.

От обещанного костра на берегу гонят – мыть только что выловленные мидии в морской воде, которая теперь уже кажется теплой. Мидии промышлять запрещается, но дозволено проводить дегустации: бравый гид объясняет, что турист решением чиновников включен в экологическую цепочку острова. Кто-то из группы, сфотографировав приготовленного моллюска на ладони, просит гида немедленно эту гадость забрать. «Помни мою доброту», – скоренько откликается гид, зажевывая покрошенной в салат водорослью фукус.

На острове широко распространена жареная соловецкая селедка и треска. Но курортного изобилия морепродуктов нет, о чем не преминул затеять диспут раздосадованный турист из Подмосковья, выбрав для этой темы непосредственно момент завершения экскурсии по музею лагерной эпохи на Соловках. Видимо, вдохновился видениями крупных рыбин, которые заключенные в пропагандистской киношке 20-х годов, венчающей экспозицию, едва втаскивали на весы. Рыбу повыловили, спокойно пояснял смотритель музея. В лагерный период повырубали и лес – сейчас об островных зарослях гиды отзываются как о «молодых», «третьего поколения».

Зато, рассказывают, совсем недавно на острова пришло первое поколение лосей – пара-тройка, – а уже так хорошо размножились.

Знамениты острова и белухами, к которым в тихую погоду возят на Белужий мыс, где киты выгуливают детенышей: в первый год фиолетовых, во второй асфальтно-серых, трехлетки уже белые. Шторм распугал китов, и свою белуху я встретила в сувенирном магазине: глиняные свистульки, имитирующие обтекаемый силуэт кита, оказались самым ходовым товаром, при мне две подружки закупили целый выводок. Хорошо идут, по словам продавцов, деревянные магниты-селедки и магниты с портретами гнуса.

К главной достопримечательности островов – соловецкому кремлю-монастырю – приглядываешься быстро и скоро перестаешь воспринимать как музейную ценность. Монастырь сейчас в строительных лесах, как и главная, о двадцати двух главах, церковь комплекса деревянного зодчества в Кижи. Но здесь, на Соловках, это не мешает виду. Свежие срубы построек, поколотый кирпич, перегородки и леса – так и должно быть в месте, когда-то расцветшем в самодостаточное островное государство. Вот только иногда слышимые матерки рабочих напоминают, что движуха вокруг – эхо былой монастырской мощи. Любительница круглых площадей, я и в монастырском дворе нашла похожее пространство, куда смотрят настенные солнечные часы, выглядывают церковная лавка, местная булочная и двери старинных печей, когда-то, благодаря специальным тепловым ходам в стенах, отапливавших монастырские залы. В булочной местный квас, пирожки с рыбой и брусникой и архангельский мармелад из водорослевого агара. Экскурсионные группы перемещаются циклично, как тени солнечных часов. Колокола, временно вывешенные во дворе, молчат. В белой трапезной, украшенной разве что центральным опорным столпом, собираются на соборование. На Соловках в июне весна, и на монастырской клумбе отцветают тюльпаны.

Энергоемкая северная размеренность – и островная расслабленность. Огородик за забором – и вольно разлегшееся под монастырскими, в рыжих лишайных подпалинах стенами пестрое стадо коров. Соловецкий поселок похож на городок с куполами и экскурсионной администраций в центре, но улицы виляют, как ручьи, и то и дело выливаются из городка в поле и обратно. Остров выглядит обжитым, но нет в нем сельскохозяйственной неволи, дома как будто только пришвартованы до отлива и наводнены приплывшими сюда на лето из Архангельска, Финляндии, Петрозаводска, Краснодара, Питера или Москвы. Зимой здесь, наверное, пусто, как в островных скитах, где, рассказывают, сейчас живет по монаху. Зимний туризм на Соловках не развит, так как добраться можно только самолетом, а рейса, бывает, приходится днями ждать в архангельском аэропорту.

Монастырь часто сравнивают с кораблем – на схеме видно, что за кормой у него зона старейшего заселения, по носу – освоенный только в лагерное время район, а по бортам плещется вода соленая и пресная, как мертвая и живая: за Святым озером под стенами монастыря виднеется лес и путь на Муксалму, морская бухта Благополучия уводит мысленный взор к Заяцким островам.

За бухтой – самая свежая достопримечательность: морскому музею, организованному товариществом северного мореходства, едва исполнилось десять лет. Музей изнутри деревянный, струганный, креативный и живой: помимо предметов древнего судостроительства и мореходства, оформленных в стилизованную и наглядную экспозицию, здесь расположилась действующая верфь, где ведется работа над реконструированным кораблем «Святой Петр». На одной из стен деревянная резная мореходная карта – по выходе из музея я случайно узнаю, что резчик, когда-то мосфильмовский художник, безвременно сгиб от синьки. И задумываюсь, что ожидает здешних плотников – вдохновенных красавцев-мастеров, нафотанных для реконструкторской экспозиции музея.

«Представляешь, двадцать первый век, а люди не могут уплыть из-за ветра!» – не успокаивался чей-то спутник. Его слова напомнили мне смешное возмущение англичанки, пережившей осенью давно невиданное наводнение: я, говорила, чувствую себя, как в какой-то стране третьего мира. Помимо недавней исторической памяти, Соловки хранят и древнее знание о том, что мир движут силы не стратифицируемые. Поморы рассказывали, как соловецкие острова встали из моря на помощь людям, погибавшим на охоте среди морских льдов. Монахи рассказывали об ангелах, изгнавших с островов мирских жителей во имя обетованного здесь духовного спасения. Остров, назначенный быть крепостью, остается местом силы, пусть социальные приметы указывают на еще постсоветское его разорение, и сегодня люди выбираются сюда переждать свое подтопленное время.

О пролитой воде[79]

Вот и подумаешь, зачем старость на Земле.

В Крещенский четверг дойдешь до храма каменного, не отделанного. На полу известка полита водой, брызнувшей мимо тары. Полиэтиленовая пленка на весь алтарь. Перед распечаткой образа Серафима поплачешь, да и пойдешь себе на уме, льдины в голове ворочая.

А от храма по переходу, как на заказ, бабушка.

Говорят, сам Христос платком обвязался и старушкой предстал, один глаз слеп. Хотя это рождественская история, а тут Крещение. И у нее сумка тяжелая от воды, по переходу не идет – стоит. Мы оглядываемся, оглядываемся и вот уже стоим втроем поперек машинного хода, под своим светофором, вполполам согнувшимся.