Читаем без скачивания Перемена мест - Андрей Кивинов

До Золотова неожиданно дошло, что компаньон нервничает вовсе не потому, что за него волнуется. Скорее всего, просто не в теме. Адвокат-то он еще тот. Все больше по части непроцессуального решения вопросов. Коньком Овалова было не букву закона проверять, а в нужные кабинеты попадать и уметь договариваться.

– Вали оттуда! Я тебя как друга прошу. Забудь про бабки и вали. Мы с тобой здесь заработаем, дома. Сядешь, Славка, реально сядешь и даже я не вытащу!

Даже я… Наполеон хренов. Но правда в его словах была.

– Лад но-л ад но. Уеду.

– Сегодня же! Сегодня же, Слава! Позвони, я встречу.

В новой жизни настоящего Антона Плетнева произошло первое событие, которое реально тронуло за живое. Заставило переживать и волноваться. Выписывали соседа по палате. С позором выписывали.

Собрался консилиум из трех врачей, Константина принялись вертеть и допрашивать, словно на полиграфе. Когда за дело берутся профессионалы, да еще всем скопом – у подозреваемого шансов не остается. Раскололи быстро. При всей житейской опытности последнего. Пара умелых вопросов под дых, и все, выписной на стол. А тут еще и Вассерман. Среди здоровых-то больных.

При этом никого не смущало, что до этого момента в отделении преспокойно лежал с тем же самым диагнозом Плетнев. А почему? Потому что, во-первых, лежал тихо, не голосил, а во-вторых, был особым пациентом Валерии Львовны Ивлевой. Она его все равно забирает.

– И куда ты теперь? – участливо поинтересовался Плетнев у Константина, похожего на выдворяемого из страны шпиона, менявшего казенные шмотки на родные.

– Россия большая, больниц много, – злобно буркнул тот, – главное, подальше. В Бирюлево подамся или в Марьину Рощу. Плохо, опять придется башку разбивать. Только недавно заживать начала. А я, главное дело, сам себе не могу, рука не поднимается. Снова просить придется. В последний раз бык один так двинул… Да еще и бумажник забрал, сука. Я потом в натуре еле имя вспомнил.

– Ты аккуратней… А что, больше совсем некуда пойти?

– Куда можно – туда лучше не ходить. Там башку разобьют безо всяких просьб. Сетуя на невезучую жизнь, сосед по палате не забыл прихватить из туалета казенное мыло и туалетную бумагу. Шустро и незаметно сбегал в служебный сортир, там тоже разжился предметами гигиены. На обратном пути на посту у медсестры отоварился градусниками – можно будет продать у метро по червонцу. Пакет рос на глазах.

Нарисованные карты щедро подарил Плетневу на добрую память.

– А ты как же?

– Другие нарисую, плевое дело. Все равно в палате делать нечего. Может, повезет, в этот раз разговорчивый сосед попадется? Ты, похоже, мужик неплохой, но скучный. Эх, мне бы так! Упасть, а очнуться другим человеком. Ладно, бывай! Печень береги. В смысле – чтоб не вырезали.

Они по-братски обнялись. В смысле как братва. В дверях Константин остановился.

– Обед же скоро. Откушаю, пожалуй, а то непонятно где в следующий раз столоваться придется. Ты ведь суп не будешь?

Отобедал и сгинул. Плетнев недолго томился в одиночестве. Спустя час после обеда пришла Лера. Или женщина, выдававшая себя за Леру. Плетнев еще не мог вспомнить, кто он, но то, что происходило в суперновейшей истории, уже запоминал. Слова Константина о печени пока не улетучились.

– Привет, родной, – она впорхнула в палату, подошла и поцеловала в щеку. – Ну что, домой? Тебя выписали. Одевайся.

У приемного покоя ждала машина такси. Ехали довольно долго, куда-то на окраину столицы. Антон Романович внимательно разглядывал мелькающие за окном пейзажи, но ничего не узнавал. По дороге Лера докладывала мужу о его привычках, предпочтениях и увлечениях. Антон Романович узнал о себе много любопытного. Оказывается, он любит классическую музыку, в основном легкую – Моцарт, Гендель. Гайдн… Читает тоже классику, Моэм – любимый писатель. Не гурман, любую пищу считает всего лишь топливом, хотя сам превосходно готовит. В прошлом году, выйдя из больницы, где ему лечили обострившийся геморрой, приготовил праздничный ужин по рецепту знакомого французского ресторатора. К выпивке прохладен, особенно после падения в оркестровую яму во время репетиции. Теперь ни-ни. И сам не пьет, и труппе не позволяет. По характеру вспыльчивый, но быстро отходит. Главное, чтоб в этот момент под рукой не оказалось колюще-режущих предметов.

Таксист с опаской поглядывал в зеркало заднего вида. Странная парочка. Баба рассказывает мужику про него же. А тот, можно подумать, сам не знает про геморрой.

Они доехали до незнакомой улицы, остановились у незнакомого старенького панельного дома с незнакомыми бабками у незнакомого подъезда. Беспросвет.

– От центра далековато, зато недорого, – напомнила Лера, расплатившись с чуть ошалевшим водителем. – У нас последнее время с деньгами не очень. Мы же с тобой на Таиланд кредит брали, надо отдавать.

Антон Романович, обеспокоенный информацией о геморрое и оркестровой яме, напряженно всматривался в окружающий депрессивный пейзаж, но взгляд, кроме помойки, ни за что не цеплялся.

Надпись на парадной двери, сделанная нетвердой рукой, предупреждала, что в пятой квартире наркопритон, и это не реклама. Внутри же подъезда на облупившейся стене сияло другое предупреждение. «Иванов, от нас не спрячешься!»

– Это не про меня?

– Нет, – не очень уверенно ответила жена, демонстративно опуская голову, – Иванов очень распространенная фамилия. Не волнуйся.

Однако как-то неубедительно…

Между вторым и третьим этажами курил небритый мужик в майке и трениках, с наколкой на плече «ВДВ<N>1979». Пепел он сбрасывал в вонючую, полную окурков банку из-под кофе «Чибо». Завидев поднимающихся Плетнева с женой, дядечка погасил сигарету и, расплывшись в улыбке, протянул навстречу растерянному Плетневу руку:

– Ю-юрка! С возвращением, брат!

– Здрасте, Семен Аркадьевич, – поздоровалась с бывшим десантником Лера.

– Добрый день, – вежливо выдавил из себя Плетнев и руку пожал.

Как и город, улица, дом, так и внешность Семена Аркадьевича не вызвала в нем никаких ассоциаций. Только отметил, что рука влажная и холодная. Будто лягушку подержал.

– Как самочувствие? Как печень?

– Нормально, – насторожился бдительный Плетнев.

– Ну отлично! Здоровая печень – порядок в семье! Будет время – заходи, посидим.

– Зачем?

– Не зачем, а с чем. С ним и посидим.

Выписанный ничего не понял, но на всякий случай согласно кивнул головой. Но вмешалась жена:

– Семен Аркадьевич, у Юры пока режим. Никакого «посидим», – сухо отказала она гостеприимному соседу.

– Кто это? – тихо спросил Плетнев, когда десантник скрылся за обитой рейками дверью.

– Сосед. Просто сосед, – односложно ответила жена.

По тому, как она свернула разговор, Антон Романович сделал вывод, что последнего жена недолюбливает.

Лера остановилась около одной из дверей – с потертой дерматиновой обивкой, – достала ключи. Две штуки на простом металлическом кольце. Длинный ригельный и желтый английский. Завозилась с английским, он проворачивался вхолостую.

– Черт, опять заедает. Ты, кстати, месяц назад обещал починить.

Внизу хлопнула дверь, и топот тяжелых ног заполнил воздушное пространство парадной. Или парадное пространство воздуха. Так обычно бегут пожарные, поднятые по боевой тревоге. По учебной бегут иначе.

А замок все не открывался.

На площадке появились два типа с внешностью кладбищенских землекопов. Не в том смысле, что у землекопов есть характерная внешность, а в том, что точно закопают. Плетнев посторонился, чтобы пропустить их, но, как тут же выяснилось, это было совершенно напрасно. Выше землекопы и не собирались.

Двумя сильными и ловкими тычками Плетнев с женой были перенесены внутрь квартиры, выбив телами дверь вместе с ригелем замка.

Антон Романович едва успел подставить руку, чтобы Лера не впечаталась лицом в вешалку с одеждой. Вешалка покачнулась, и Плетнева засыпало сверху всевозможным мелким барахлом вроде шарфов и перчаток.

– В чем дело? Что вам надо? – тоненько закричала жена. Так обычно кричат живые граждане, которых по недосмотру положили в гроб вместо усопших.

– Заткнись! Ты нам на фиг сдалась! – успокоил один из землекопов, закрывая за собой дверь на лестницу. – Мы не к тебе. К мужику твоему.

– Не трогайте его! У него травма головы, его нельзя бить! – шептала Валерия в полуобморочном состоянии. – Юрочка, не волнуйся!

Юрочка и не волновался. Он уже понял, что пришли за его большой доброй печенью, и занял боевую стойку.

Золотов уловил звук шагов под дверью кабинета, моментально попрощался с Оваловым и захлопнул крышку ноутбука.

Не хватало только, чтобы кто-то здесь услышал подробности их беседы. Вообще-то Овалыч недалек от истины, и Золотов действительно идиот – как можно было так расслабиться здесь, где у каждого кактуса на подоконнике есть глаза и уши? Ланцов, судя по всему, на самотек ничего и никого не пускает. Макс прав – чем быстрее отсюда уеду, тем лучше.