Читаем без скачивания Супергрустная история настоящей любви - Гари Штейнгарт

Когда я пошел в примерочную, малолетний продавец сказал мне:

— Я передам вашей дочери, что вы там, сэр. — И я не обиделся, что меня приняли, видимо, за приемного отца Юнис, но затрепетал перед своей девочкой, затрепетал, ибо каждый день, что мы проводим вместе, она закрывает глаза на ужасную эстетическую пропасть, разделяющую нас. Этот шопинг — не только ради меня или ради нее. Это ради нас как пары. Ради нашего совместного будущего.

Я ушел из «МолодаМанда» с покупками на десять тысяч юаней. Моя долговая нагрузка неистово мигала словами «Производится перерасчет», что отпугнуло рой ссудобомбистов, надеявшихся всучить мне еще денег. На Кредитном столбе на 42-й улице отобразился мой рейтинг: 1510, упал на десять пунктов. Пускай я стал беднее, однако меня уже не принять за престарелого псевдохип-стера, каким я вошел в РКООН три часа назад. Теперь я вполне мог сойти за мужчину.

И более того. Я стал выглядеть здоровее. Дышащая ткань сбросила мне года четыре биологического возраста. На работе Приемные спрашивали, не прохожу ли я дехронификацию. Я сдал анализы, и на Табло захлопала крылами моя статистика: уровни АКТГ и кортизола рухнули, а комментарий превратился в «беззаботный и вдохновляющий немолодой джентльмен». Даже Говард Шу подошел к моему столу и позвал обедать. К тому времени Джоши еженедельно посылал Шу в Вашингтон на своем частном самолете. Ходили слухи, что Шу летает в Белый дом, а то и к кому повыше.

— Рубенштейн, — икали сотрудники, прикрывая рты. Мы ведем переговоры аж с двухпартийцами! Правда, о чем мы с ними переговариваемся, я понятия не имел.

Но я уже не боялся Шу. За обедом я выиграл у него в гляделки, щупая пуговицы на манжетах полосатой хлопковой рубашки, которая действительно скрывала мою отвисшую мужскую грудь. Мы сидели в людном кафетерии, пили минеральную воду, которую сами подщелочили за столом, и ели какие-то рыбные катышки.

— Сожалею, что мы плохо начали, когда ты вернулся из Рима, — выдавил Шу. Его внимательные глаза плавали в дымке данных с его эппэрэта.

— Ничё, — сказал я.

— Я сейчас сообщу тебе нечто конфиденциальное.

— Как хошь, — сказал я. — Вербализуй мне, друг.

Шу вытер рот, как будто я туда плюнул, затем вновь нацепил товарищескую маску.

— Велик шанс, что будут беспорядки. Перестройка. Серьезнее, чем недавние мятежи. Не знаю точно, когда. Это поданным «Вапачун-Разведки». У них там военные игры.

— Первым делом безопасность, — сказал я, изображая скуку. — Чё творится, Шустер?

Шу вновь погрузился в грезы над своим эппэрэтом. Я сделал то же самое, прикинувшись, будто это серьезно и по работе, хотя на самом деле ГлобалСледил за местоположением Юнис. Она была, как всегда, в кв. Е-607, д. 575 по Грэнд-стрит, у меня дома, над своим эппэрэтом, а между тем ее подсознание пропитывали мои книги и мебель середины двадцатого века. Всегда можно рассчитывать, что она там, и это мне нравилось — узколобо, я понимаю. Моя маленькая домохозяйка! Она тоже следила за мной, секунда за секундой, подозревала неладное, если я сбивался с пути каждодневной рутины, делал крюк ради незапланированной встречи в баре с Ноем или Вишну или прогулки в бескровной части Центрального парка с Грейс. Юнис подозревала меня, ей было не все равно — и это мне тоже нравилось.

— Не будем о том, что может случиться, — сказал Шу. — Я просто хочу, чтобы ты знал: «Постжизненные услуги» тебя ценят. — Он слишком рьяно глотнул воды и закашлял в ладонь. У нас одинаковое образование, одинаковый опыт работы, но на кончиках пальцев у него мозоли, словно по выходным он волонтерствует на вязальной мануфактуре. — И мы заботимся о твоей безопасности.

— Тронут, — сказал я, ни капли не притворяясь. Всплыло воспоминание о старших классах — о том дне, когда выяснилось, что любительнице поэзии, тоненькой, обаятельной хромоножке помладше меня, к которой я питал расположение, я тоже нравлюсь.

Говард кивнул.

— Мы на твой эппэрэт закачали обновления. Увидишь подразделения Национальной гвардии, наставь на них эппэрэт. Появится красная точка — значит, они сотрудники «Вапачун-ЧС». Ну, знаешь, — он попытался улыбнуться, — хорошие парни.

— Не понял, — сказал я. — А с настоящей Национальной гвардией что случилось?

Но на это Говард Шу не ответил.

— Девчонка у тебя в эппэрэте, — сказал он, кивая на Изображение Юнис, что плавало у меня по экрану.

— Юнис Пак. Моя подруга.

— Джоши сказал, если что случится, непременно будь с ней.

— Ну а то, — сказал я. Джоши помнит, что я влюблен, — это приятно.

Шу эдак шутливо отсалютовал мне стаканом. Потом откинулся на спинку стула и принялся так мощно заглатывать воду, что наш мраморный в прожилках стол заходил ходуном, а деловые люди поблизости заозирались на этого человечка, похожего на маленький бурый орех, натужно хихикая над такой демонстрацией силы. Но они тоже его боялись.

После обеда с Шу я шел от станции «Эссекс-стрит» до своего кооператива, что раскинулся у реки, и чувствовал себя гигантом. С тех пор как Юнис выбрала мне новые шмотки, я одержимо СЭКСил всех девчонок, что мне попадались: красивых, средненьких, худых, худых как щепки, белых, бурых, черных. Видимо, все дело в моей самоуверенности, ибо Характер у меня дорос до 700, а Мужская Привлекательность перевалила за 600, так что в замкнутом пространстве — скажем, в автобусе М14, где стайка модноидов пасется среди умирающего старичья, — я порой оказывался в центре списка по Мужской Привлекательности, скажем, пятым из девяти или десяти. Я хотел бы описать тебе это совершенно незнакомое чувство, дневничок, но боюсь скатиться к проповеди. Это все равно что заново родиться. Как будто Юнис воскресила меня на ложе, покрытом шерстью и хлопком.

Но уговорить Юнис встретиться с Джоши оказалось нелегко. В ночь накануне поездки к нему она не могла уснуть.

— Я не знаю, Лен, — шептала она. — Я не знаю, не знаю, не знаю.

Она надела длинную атласную ночную рубашку двадцатого века, подарок матери, предоставлявший воображению справляться как пожелает, а не «ПолнуюКапитуляцию», как обычно.

— Мне кажется, ты меня заставляешь, — говорила она. — Мне кажется, ты на меня давишь. Мне кажется, мы торопим события. Может, лучше мне вернуться в Форт-Ли. Может, тебе нужна настоящая взрослая женщина. Мы оба с самого начала понимали, что я тебе сделаю больно.

В темноте я нежно погладил ее по спине. Изобразил свой фирменный спектакль — поскреб по матрасу, точно загнанная в угол крыса, и двусмысленно зарычал.

— Перестань, — сказала она. — Зоопарк закрывается.

Я прошептал все, что от меня требовалось. Всякие жемчужины поп-психологии. Ободрения. Взял на себя долги и ответственность. Она не виновата. Может, это я виноват. Может, я лишь продолжение ее отца. Вся ночь ушла на ее вздохи и мой шепот. Когда солнце выползло на крыши «Домов Владека», а потрепанный американский флаг захлопал на летнем ветру, мы наконец уснули. Проснулись в пять вечера, едва не пропустили машину, которая должна была доставить нас в Верхний Вест-Сайд. Молча оделись, и когда я было взял ее за руку в сверкающем лимузине «хёндэ» — вероятно, то был его первый выезд в свет, — она вздрогнула и отвернулась.

— Ты красавица, — сказал я. — Какое платье.

Молчание.

— Прошу тебя, — сказал я. — Джоши очень важно с тобой познакомиться. И мне важно. Просто будь собой.

— То есть кем? Тупицей. Занудой.

Мы срезали через Центральный парк. Наверху, как всегда по выходным, кружили вооруженные вертолеты, внизу движение было редким и свободным, и влажный ветер колыхал верхушки бессмертных деревьев. Я вспомнил, как мы поцеловались на Овечьем лугу в тот день, когда она ко мне приехала, как я целую сотню медленных мгновений прижимал к себе этого человечка и все это время думал, что смерть вообще ни при чем.

Дом, где живет Джоши, стоит в переулке между Амстердам и Коламбус — двенадцатиэтажный верхневестсайдский кооператив, ничем не примечательный, если не считать двух национальных гвардейцев, которые обрамляют вход и взмахами винтовок сгоняют прохожих с тротуара. Щит ДВА на повороте призывал нас отрицать оного щита существование и подразумевать согласие. Джоши говорил, эти люди за ним следят, но даже я понимал, что они телохранители. На эппэрэте появилась красная точка и слова «Вапачун-ЧС». Хорошие парни.

Крошечный вестибюль заполнял собою обаятельно грузный доминиканец в поблекшей серой форме.

— Добрый вечер, мистер Ленни, — не без труда просипел он. Мы часто с ним сталкивались в те времена, когда я теснее дружил с Джоши, когда работа не пожирала нас целиком и мы вполне могли зайти в парк и съесть бублик или забежать в Линкольн-центр на какую-нибудь тягостную иранскую киношку.

— Раньше здесь жила еврейская интеллигенция — очень-очень давно, — сказал я Юнис в лифте. — Наверное, потому Джоши здесь и поселился. Из ностальгии.