Читаем без скачивания Купель дьявола - Виктория Платова

Сразу же за скелетом дома я увидела еще одно здание: оно было выстроено совсем недавно, ничего общего с остальной архитектурой острова, самый обыкновенный куб со сферической крышей. Куб был сложен из кубов поменьше: пористый известняк, сохраняющий почти человеческое тепло. Херри-бой открыл дверь ключом: похоже, это были единственные двери на острове, которые запирались.

— Только осторожно, — шепнул мне он.

— А что такое? — таким же шепотом спросила я.

— Картина устает от посторонних.

— Надо же, какая капризная!..

Мы на несколько минут задержались в крохотном гардеробе — или в помещении, похожем на гардероб. Херри-бой заставил меня снять ботинки и разулся сам.

— Здесь два зала, — сказал он. — Первый — то, что удалось собрать о Лукасе ван Остреа и о его времени. Все настоящее. Несколько рисунков, которые приписывают последователям Лукаса.

— У него были последователи?

— Да. Но никто не достиг и четверти того мастерства, которым обладал Лукас. Говорят, что он обладал секретом изготовления особых красок. Этот секрет с его смертью был утерян безвозвратно…

Я вспомнила краски “Всадников” — они совсем не потеряли своей яркости Деве Марии повезло чуть меньше — пять столетий ее мотало по миру. И все же даже она не требовала особой реставрации.

Херри провел меня в первый зал, обшитый потемневшими дубовыми панелями и медными пластинами в простенках. На стендах под стеклом были выставлены раскрытые рукописи, несколько офортов и рисунки.

— Подарок Утрехтского университета. Подарок Роттердамского Университета. Книга из Мюнхенской пинакотеки, — комментировал Херри — Все то, где хотя бы косвенно упоминается Лукас ван Остреа и его время.

Придыхания Херри-боя не произвели на меня никакого впечатления. Я была слишком далека и от пятнадцатого века, и от всех последующих. Быть может, встреча с центральной частью триптиха несколько взбодрит меня.

Самым интересным для меня экспонатом по-прежнему оставался Херри-бой. Метаморфозы, начавшиеся еще на шоссе в Харлинген, продолжались. Только здесь, в крохотном музейчике, он по-настоящему ожил.

Херри-бой подошел к двери, ведущей в центральный зал, и толкнул ее.

— Входите, Катрин.

И я вошла.

Картина располагалась у противоположной стены, за толстым защитным стеклом. По размерам она полностью совпадала со “Всадниками”, то есть была совсем невелика. И в то же время заполняла собой все пространство. Она как будто парила над залом, окутанным мягким, струящимся светом. Он проникал с потолка, шел от стерильно-белых стен и такого же светлого пола. Футуристический интерьер, в самой сердцевине которого была спрятана картина, вовсе не казался неуместным. Наоборот, он тактично уходил на задний план, чтобы дать зрителю сосредоточиться на последнем творении Лукаса Устрицы.

Я медленно подошла к картине.

Центральная часть, Херри-бой прав.

Все события, после появления всадников Апокалипсиса, были изображены с хронологической точностью.

Видения Страшного суда заставили меня содрогнуться: горящие города и тонущие корабли в пейзаже, жуткие монстры, пожирающие грешников; ангелы смерти — и Зверь…. Тот самый зверь, число которого 666. Все семь голов его были отталкивающи и прекрасны одновременно. Картина глухо ворочалась за толстым стеклом, и я вдруг испытала чувство панического страха: а вдруг она прорвет такое ненадежное стекло, и вся эта лава человеческого греха расползется по острову и сожрет его. А потом сожрет и само море, и побережье, и крошечную Голландию… Я рыскала глазами по полотну, надеясь найти хоть какую-то точку опоры, хоть какое-то спасение от Зверя.

Но спасения не было.

Зверь вползал в меня, покачивая всеми своими головами, и сквозь чешую этих голов просматривались человеческие черты: прекрасные глаза, которые невозможно не любить; изогнутые уголки губ, неукротимые волны ресниц…

— Катрин!

Я нехотя оторвала взгляд от картины.

— Вы стоите уже полчаса, Катрин, — голос Херри-боя с трудом проникал в меня. — Это великая картина, правда?..

— Это великое зло, — я тотчас же возненавидела себя за полчаса глубокого петтинга со Зверем. — Интересно, куда смотрит бог?

— Вы же не верите в бога, Катрин…

— Лучше бы я верила. Идемте отсюда, Херри.

Я вышла из зала с одной лишь мыслью — вернуться сюда снова. И зашнуровывала свои “катерпиллеры” гораздо дольше, чем обычно. Неприлично долго. Голландец застал меня у картины за непристойными мыслями, теперь же нужно сделать вид, что никаких непристойных мыслей и в помине не было.

До убежища Херри-боя мы добрались в полном молчании. Только здесь я почувствовала себя в безопасности. Херри оказался молодцом: даже в доме он не попытался заговорить со мной. Я вытянулась на узкой койке и прикрыла глаза. Никакой надежды. Лукасу Устрице удалось сделать грех таким привлекательным, а кару за грехи такой сладкой, что перед этим невозможно было устоять. Даже я не устояла. Практичная русская девушка Катя Соловьева. И не за это ли самое полюбила создателя картин дочь бургомистра Катрин?..

— Жаль, что ваш обожаемый художник не был испанцем, Херри!..

— Почему? — Херри показал тактичный нос из-за перегородки.

— Святая испанская инквизиция уничтожила бы все это богохульство в зародыше. И не было бы никаких проблем.

И старичок Гольтман был бы жив, добавила я про себя. И фартовый вор Быкадоров соблазнил бы не одну женщину. И Леха Титов до сих пор управлял бы своей нефтяной империей…

— Вы сердитесь на картину, Катрин?

— Я сержусь на себя.

— Я понимаю вас…

— Давайте закроем тему.

— Хорошо, — он был удивительно покладист. Он добился своего. Я увидела картину и не смогла не проникнуться ей. Он сам стал свидетелем этого.

Нет, невозможно оказаться побежденной — ни Лукасом Устрицей, ни Херри-боем. Я вскочила с койки и нервно заходила по комнате, подавляя желание стянуть с каминной полки делфтский фаянс и грохнуть его об пол.

— Давайте не будем закрывать тему, Херри! — крикнула я, и он с готовностью материализовался в комнате, уселся в единственное кресло и уставился на меня.

— Слушаю вас, Катрин.

— Это дьявольщина. Дьявольщина чистой воды. И вы служите этой дьявольщине. Вы сатанист, Херри! Вы говорите, он создавал этот триптих для алтаря?

— Для алтаря церкви Святой Агаты, если верить позднейшим записям. К сожалению, сама церковь не сохранилась.

— Она бы не сохранилась в любом случае. Как может сохраниться церковь, имея в своем алтаре послание дьявола?

— Почему же — дьявола?

— Потому что богом там и не пахнет. Никакого намека, никакой надежды. Все позволено. Все, вы слышите — все! — оправдывает грех! Вы законсервировали на своем острове оправдание греха! Даже самого страшного. Даже смертного.

— А разве это плохо? — Херри, ухвативший тонкими пальцами подбородок, улыбнулся мне.

Я наткнулась на эту улыбку, как на неожиданное препятствие в темноте. И едва удержалась на ногах.

— Как к вам попали “Всадники”, Катрин? — неожиданно спросил Херри.

Я ожидала чего угодно, только не этого вопроса. Я оказалась к нему неготовой. Глаза Херри раздевали меня, вещь за вещью: они аккуратно расшнуровывали ботинки, стягивали джинсы и рубашку. Потом настал черед кожных покровов, мышечных тканей и моментально опустевшей сердечной сумки. Он хотел добраться до сути. До знания, которым обладали только я, Лавруха и Жека.

— Но вы же в курсе, Херри, — пролепетала я. — Вы прекрасно знакомы с Лаврентием. Эта картина досталась ему совершенно случайно…

— Да. Я в курсе. Но как они попали к вам на самом деле?

Неужели чертов дурак Лавруха проболтался голландцу по пьяной лавочке? В последние дни перед отъездом они стали подозрительно близки, парни — не разлей вода… С Лаврухи станется, пиво “Балтика” заставляет его неадекватно реагировать на окружающих. Черт, “Балтика”! Две бутылки, привет от Северной Пальмиры — Северной Венеции, до сих пор болтаются у меня в рюкзаке. Нужно сунуть их Херри, не рассказывать же о том, что я просто банально стибрила доску у мертвеца, в самом деле!..

— У меня для вас подарок, Херри. От владельца картины. Первого, — с нажимом сказала я.

— От кого?

— От Лаврентия.

— Не думаю, чтобы он был первым хозяином. Давайте ваш подарок.

Я вынула пиво, завернутое в футболки, из рюкзака и протянула их Херри.

— Отлично, — сказал он. — Выпьем сегодня за ужином. Хотя мне не очень нравится русское пиво…

Перспектива остаться здесь еще на одну ночь совсем мне не улыбалась, я хотела покинуть этот дурацкий остров с его провокационной картиной еще до темноты. Но Херри, вместо того, чтобы отвезти меня на побережье, предлагает поужинать.

— Я вовсе не рассчитывала, — осторожно сказала я. — Я ведь посмотрела картину… Судя по всему, “Всадники” действительно являются левой створкой… Я убедилась в этом. Картина сейчас находится у меня, в Питере… Я уже сказала вам… Я готова предложить свои услуги в передаче доски голландской стороне. Вам, Херри…