Читаем без скачивания Киевские ведьмы. Выстрел в Опере - Лада Лузина

«Расстрел Гумилева — типичное латентное самоубийство, — напомнила Даша, — он сам всю жизнь нарывался на смерть. И Ахматова сама говорила, это она виновата в том, что он умер».

— Имея в руках талисман такой силы, любая станет ведьмой, рано ли, поздно. Ведь он непрерывно требует жертвоприношений. И Аннушка принесла их.

— Я знаю. Сестра Рика, сестра Инна. Потом Гумилев? А почему вы называете ее Аннушкой?

— Вижу ход ваших мыслей, — неприязненно осклабился Демон. — Булгаков, снова Булгаков! «Аннушка пролила масло». Вот о чем вы подумали? Вы — Киевица! Должен заметить, на миг вы вызвали мое уважение. Так не ведите же себя, как тупая фанатка!

Но некрасивый демоничный упрек породил в Маше (и впрямь любившей творчество М.Б. фанатично) не стыд, а уже навещавшую ее, отвергнутую и призванную обратно идею:

«Аннушка пролила масло… И Берлиоз попал под трамвай».

«ААА не прольет, БД не пойдет… БМ очень тревожно?»

«БМ — Булгаков Михаил!!!»

— В тот день, — сказала она, вглядываясь в свои подозрения, — когда Ахматова нашла Лиру в Царском саду, какая-то женщина попал под трамвай на Царской площади. Это имеет отношение к делу?

— К делу Анны Ахматовой — ни малейшего, — отсек присутствовавший там Демон-ворон.

Но рассечь пополам Машину окрепшую мысль он не смог.

— В тот день, когда Ахматова нашла Лиру опять, она познакомилась с Мишей.

Параллель была очевидной!

Даже улицы, где учились Анна и Миша — Фундуклеевская, принявшая одноименную гимназию женскую и Бибиковский, выпестовавший Александровскую мужскую — были параллельными!

— Это случайность.

— Ты сам объяснял мне, — подивилась ответу Демона Маша, — случайностей нет. После Булгаков поступил в университет Святого Владимира, а Анна на Высшие женские курсы при том же университете. Они были знакомы и позже. Они сдружились в Москве, в 30-х годах.

— И, сдружившись, даже не вспомнили о киевском мимолетном знакомстве. Случайная встреча, каких сотни и тысячи. И он, и она забыли о ней.

— А Лира забыла? — стрельнула глазами ретивая Маша. И с блеском выдала главный вопрос, приведший ее на встречу во второй 13-тый дом. — Или то, что отец Михаила Булгакова безнадежно заболел осенью 1906 года — тоже случайность?!

— Вы были свидетельницей, — глухо возразил Маше Демон, — Аннушка не показывала ему талисман. Не разжимала кулак.

— Я была свидетельницей! Анна не разжимала кулак и при Рике. Она так и не показала ей Лиру. Но сестра умерла!

Что-то в упрямом сопротивлении Демона не нравилось Маше все больше и больше.

— Быть может, — процедил он сквозь зубы, — вас немного успокоит тот факт, что батюшка Михал Афанасьевича заболел еще до, кажущейся вам судьбоносной, встречи Миши и Аннушки на Владимирской горке?

— Ты не хочешь говорить о Булгакове? — и не подумала успокаиваться его оппонентка. — Тебя злит мой интерес?

— Твое поклонение!— «тыкнул» ей Демон, что свидетельствовало — он с трудом сдерживал злость. — Не мудрено, что под вами Киев шатается!

И Маша щурила глаза, пытаясь разглядеть причину сего внезапного приступа:

— Вы же дружили с ним…

Киевский Демон мог быть радушно-прекрасным. Мог быть непроницаемо-ненавидящим.

Но еще никогда не был страшными — шипящим:

— Со слепыми нет смысла дружить! Их нужно вести, направлять! В те приснопамятные времена мы учились с ним вместе на одном факультете. Я числился там в рядах вечных студентов…

— Ты учился на медицинском факультете в университете Святого Владимира вместе с Булгаковым! — потряслась сему открытию Маша.

— Он казался мне перспективным.

— Ты пророчил ему блестящее будущее! Ты знал, что он станет великим писателем?

— Если бы я знал, что он станет писателем, то не потратил бы на него и мига! — взревел Демон, меняясь в лице. — И я вовсе не считаю его великим. «Белая гвардия» — вот, пожалуй, и все. И все это лишь крупицы, отголоски того, что могло быть.

— А что могло быть? — спросила она. — Ты что-то не договариваешь мне. И зря. Я все равно докопаюсь! Сама.

— Докопаетесь?! Что ж, копайте Мария Владимировна, копайте… — сказал он, возвращаясь отстраненному «вы» и излюбленному ледяному презрению. — Мне доставит огромное удовольствие смотреть, как, по свойственной вам слепоте, вы безуспешно стараетесь сыскать то, что лежит прямо под носом!

— Под носом?

Под носом у Маши располагался дощатый стол, проживавший в животе второго дома № 13. А в душе поселилось желание, заглянуть под столешницу, посмотреть: не лежит ли там что-нибудь?

Усмиряя явную глупость, Ковалева отвернулась к окну, окаймлявшему профиль первого дома № 13.

Под носом-балконом музея Булгакова — Маша знала точно! — висел только номер. А сам балкон-нос и окно-глаз в боковой стене принадлежали комнате Миши, где он, будучи уже дипломированным лекарем принимал пациентов…

В 1918 году, после двухгодичной работы в уездных больницах, выпускник университета Св. Владимира вернулся в Киев врачом-венерологом.

— Так ты отказываешься мне помогать? — холодно подвела итог Ковалева.

— Я отказываюсь потакать вашим глупостям, — уведомил ее Демон. — Что же касается всего остального, думаю, вам будет полезней узнать ответ самолично. 13 октября 1907 года ровно в 16.23 вы должны прийти на Владимирскую горку и встать у памятника князю Владимиру под надписью «сооружен в 1853 году». Подождите пятнадцать минут. Услышав слова «бессердечною женщиной» переходите налево — под орден. Услышав «Я не понимаю вас» — перемещайтесь под «Крещение Руси». И, чтоб вы не услышали, не обнаруживайте своего присутствия там.

— Там будет Булгаков?

Демон встал.

Рябь пронеслась по его лицу — мгновенье оно походило на серо-мертвые дюны, гонимые ветром...

Он колебался.

— Я дам вам подсказку, — сказал он. — Одну. И пусть на то будет воля Отца. «Пошел мелкий снег».

— Снег?!

*****

Снега не было.

Ни мелкого, ни крупнокалиберного.

Владимирская горка была осенне-золотой.

Пятнадцать минут были бесконечными.

Преодолев четыре высоких ступени, Маша поднялась на квадратный стилобат. Над ним возвышался постамент, выполненный в форме восьмигранной часовни. На одной из восьми его граней Маша нашла надпись «сооруженъ в…». И теперь стояла, как пионер, под памятником неизвестному солдату, разглядывая великокняжескую спину Владимира.

На верхней террасе Владимирской горки стояли люди, вглядываясь в нижнюю «бездну». С террасы к Маше неслись музыка и чей-то смех.

От нечего делать, студентка пыталась представить, как выглядела эта гора тысячу лет тому, когда на месте князя-крестителя, здесь стоял языческий бог Перун.