Читаем без скачивания Брат-чародей - Евгения Горенко

Спальня встретила его полумраком. Он скинул камзол и с раздражением подумал, что Лишиен заставляет себя ждать.

От стены отделилась неразличимая в темноте высокая фигура.

— Кто здесь?!

В свет одинокой свечи вшагнул Айна-Пре.

— Меня послали к тебе сказать. Тобой недовольны.

Первой мыслью короля было — этого не может быть. Он спит и ему снится дурной сон. Никто не смеет так дерзко смотреть ему в глаза!

…Ригер не выдержал и опустил взгляд в пол. Он почти качнулся от движения воздуха проходившего мимо него чародея. Перед его мысленным взором как живая встала картина медленно-медленно падающей с плахи головы Айна-Пре.

— Я убью тебя, — беззвучно захрипел король.

Кого? — ответила ему тишина.

Ригер поднял глаза.

В комнате никого не было.

— Где он?! Как вы посмели его впустить ко мне?! - орал Ригер и так тряс сжавшегося лорда Дихлеха, что у того щёлкали зубы.

— Кто, мой король? Кого, мой король?

— Смеёшься?!

— Никого не было! Никого! К-клянусь жизнью своей дочери! Никто не входил в спальню короля!

— Не верю!!

— И не выходил!

— Лжёшь!

— Спроси остальных — никто не мог пройти мимо нас!

Ригер отшвырнул его к стене и бросился к Лишиену.

— Догнать его и привести ко мне! — и, увидев в глазах Лишиена такое же искреннее непонимание, зарычал. — Того, кто только что вышел отсюда!

— Стража! — метнулся тот назад, к выходу — и заодно подальше от рассвирепевшего неизвестно от чего короля.

В комнату вбежали гвардейцы и остановились сразу у входа. На их лицах сквозь готовность выполнить любой приказ, бежать туда, куда скажут, и хватать любого, кто попадётся, светилось то же самое непонимание.

— Ни-ко-го? — почти простонал Ригер.

— Никого, мой король! — не в лад громыхнули бугаи и ещё крепче перехватили свои парадные алебарды.

— Свечи. Сюда. Искать. (Лишиен подскочил к стекленеющему королю и что-то коротко прошептал ему. Тот чуть-чуть оживился.) И перекрыть все выходы из Туэрди! Никого не выпускать!

Перерыли всю спальню. Перетрясли всё южное крыло дворца.

Остаток ночи Ригер провёл в своём кабинете.

— Мой король узнал злодея? — у лорда Станцеля, как и почти у всех сегодня в Туэрди, был уставший и невыспавшийся вид.

Ригер сжал зубы и отрицательно замотал головой.

— Кто же мог послать его? — задумался мажордом.

— Никто его не посылал! — буркнул король. — Лучше займись охраной. Они обленились и зажирели.

В кабинет вбежал курьер.

— Меня послали сказать. Заболела принцесса Легина.

Ригер подозрительно всмотрелся на печального-захлопотанного под стать вести посыльного. Тот сглотнул под пронизывающим взглядом короля и глупо повторил.

— Послали меня…

— Вон отсюда! — вспылил Ригер. — Я не лекарь.

— Мой король устал? — Терсинек участливо вгляделся в лицо короля.

— Да… Ты прав. Хватит на сегодня дел, — оттолкнул тот недочитанный отчёт.

Отдохнуть… А как, если в голову постоянно лезет одно и то же?

— Ты когда хочешь отдохнуть, что делаешь? — неожиданно для самого себя спросил король своего секретаря.

— Э-э… Гуляю. Читаю.

— Что читаешь?

— Старых поэтов.

— А новых?

— Мой король имеет в виду… внука лорда Станцеля?

Ригер впервые за сегодня улыбнулся. Секретарь заметил это и осмелел.

— Хочет ли мой король, чтобы я почитал что-нибудь из его "Героической поэмы"?

— Валяй! — расслабленно откинулся король.

Выпрямившийся Терсинек откинул назад голову, став при этом заметно выше, и уверенно начал.

— Героическая поэма. Глава третья. Дорогой забытой влекомый, печально пришпорив коня, герой прошептал: "Яд дракона однажды подточит меня. Исполнятся грозные строки, растает невидимый свет и больше не вспомнят потомки той магии древней секрет"…

Непривычный ритм завораживал и горячил кровь. Ригер вслушивался в наивные рифмы — и не узнавал преобразившегося ими секретаря. Тот словно забыл о короле, делах, службе, уйдя в придуманный мир вечных скитальцев, печальных предсказаний и гордых побед над судьбой…

— …тобой недовольны…

— Ч-что? — дёрнулся король. — Повтори, что ты сказал.

— Там по небу вольный… — сбился секретарь, — там по небу вольный летит. Мой король?…

— Хватит, — Ригер почувствовал, что у него пересохло в горле. Как будто это он сейчас декламировал "Героическую поэму". — Достаточно. Лучше принеси мне пить.

…Вернувшись с горячим чайником в руках, Терсинек первым делом бросил тревожный взгляд на короля и заметил, что тот так и сидит в той же самой позе. Впрочем, разнесшийся по залу резкий запах мяты всё же оживил его. Он потянулся к наполняемой чашке.

— Как раз столько мяты, как любит мой король, — мурлыкал Терсинек, — и мёду не пожалел. Мой король не останется недовольным…

Не раздумывая, Ригер отдёрнул руку, но всё же опоздал. Чашка треснула под струёй кипятка. Тряся не так уж сильно ошпаренной ладонью, Ригер взвыл — и вовсе не от боли.

Это же чувство сорвало его с места и погнало прочь из кабинета — прочь!

Прочь от замерших в поклонах и испуге придворных, прочь от предков-королей на огромных, в полстены, портретах, — прочь!…

Прочь от страха сломаться под нажимом подло-невидимой и вездесущей воли!

Ноги вынесли короля в дворцовый парк. Здесь, под открытым небом, среди наливающихся соком аккуратных деревьев и ровных зеленеющих линий кустарников ему стало легче. Кое-где одинокие фигурки слуг сгребали оставшийся после зимы мусор. Впереди уходила в даль почти сливающаяся в один силуэт парочка придворных. Ригер помотал ладонью с покрасневшими пальцами в холодном весеннем воздухе.

Да что, на самом деле, с ним? Ничего ж серьезного не произошло… Ну, разбилась чашка. А остальное-то… ведь всё просто намерещилось.

Нет, не всё — ещё тот ночной гость… А может, и это ему показалось?

Ригер бросил ладонь и, крепко зажмурившись, затряс головой.

Бред!

— Няяяв!

Ригер остановился и уставился на сидевшего посреди дорожки серо-полосатого пушистого котёнка. Ещё бы пару шагов — и он наступил бы на удачливого добытчика здоровенного дохлого голубя. Короля почему-то внутренне передёрнуло от вида разорванных перьев и мёртвой пустоты между не до конца прикрытыми веками.

— Брысь! — буркнул он и, видя, что зверёныш и не думает двигаться, топнул ногой. — Брысь ты!!

Ничуть не испугавшийся котёнок поставил одну лапку на дохлую птицу, а выпущенными коготками второй замахнулся на человека.