Читаем без скачивания Шанхайский цирк Квина - Эдвард Уитмор

Злость хорошо. Эта Мама хорошо. То, что случилось, хорошо.

Квин кивал сам себе и шел на кухню, или прогуляться, или обратно в спальню — пристально смотреть в пол. Он знал, что ему обязательно нужно прорваться к Большому Гоби, стряхнуть с него оцепенение. В конце концов, не зная, поможет ли это, он решил взять Гоби на встречу с гангстером Кикути-Лотманом.

Впоследствии этот вечер с Кикути-Лотманом в плавучем доме напомнит ему о другой встрече в плавучем доме, о которой Мама не сочла нужным упомянуть в своем первом разговоре с Квином и которая произошла в Шанхае за восемь лет до ее приезда, в тот вечер, когда убеждения барона Кикути окончательно сформировались и он согласился поставлять планы Генштаба Имперской Армии обаятельному мужу своей бывшей любовницы, человеку по имени Квин.

Одно воспоминание, совсем маленькое.

Вскоре их будет гораздо больше, потому что Квин, сам того не подозревая, подбирался все ближе к центру агентурной сети, получившей свое кодовое название от события в жизни загадочного Аджара, — к тайной сети, которая свела его отца и генерала, и священника-иезуита и Мейв, и Мию, и Маму, и через них — многих других в драме любви и отчаяния столь мрачной и грандиозной, что тридцатью годами спустя ее тень, точно шлейф, повлекла за собой убийства и самоубийства, появление новой бодхисатвы Каннон и самые величественные похороны в Азии со смерти Кубла-хана.

И все только потому, что Квин хотел помочь Большому Гоби и, стараясь помочь, познакомил его с тем, кому суждено было стать его убийцей.

Незадолго до полуночи они шли вдоль канала на задворках суси-ресторана — и тут из тени вышел молодой японец с автоматом в руках. На нем был темный деловой костюм, он был коротко пострижен, но Квин все равно не узнал бы его без фальшивых усов и бакенбард. Японец ткнул автоматом в переулок и зашагал, бесстрастно гоня их перед собой.

Они зашли в глухой тупик. Прозвенел звонок. Стена отъехала в сторону, открывая огромный, ярко освещенный холл, где сотни молодых женщин в белом и в хирургических масках сидели на скамейках, неотрывно смотря в экраны миниатюрных мониторов. На экранах мелькали поступавшие из процессоров картины со всего света: скотные дворы и нефтеочистительные заводы, заводы, производящие фотооборудование, массажные кабинеты, цеха сборки мотоциклов, бары и рестораны, заводы, где выпускали транзисторные приемники, всевозможные предприятия и фабрики.

Охранник жестом велел им пройти в другой большой зал, тускло освещенный, где молодые люди в белом и в хирургических масках наблюдали за работой машин, складировавших и упаковывавших пачки валюты.

Следующая дверь вела в темноту. Они вновь оказались на улице, у канала. Узкий мостик вел к плавучему дому.

Едва они вступили на мостик, зажегся свет. Из колонок понеслась цирковая музыка. Они прошли через крохотную комнату с голой полотняной койкой и одной пустой вешалкой на стене — рядом с хлыстом и рупором. Через следующую дверь они поднялись на палубу.

Вода была черна и недвижна. На противоположном берегу канала на сотни ярдов простиралась глухая стена склада. Угольная жаровня горела у края посыпанной опилками палубы. Там и сям были расставлены складные полотняные стулья. С одного из них поднялся низенький толстый человек — на нем были очки в стальной оправе и фрак розовато-лилового цвета. Он улыбнулся, протягивая руку.

Как раз вовремя, сказал он. Я сегодня угощаю монгольским ассорти из жареного мяса. Как вас зовут?

Квин.

Низенький толстяк сердечно пожал ему руку.

Кикути-Лотман, очень приятно, мистер Квин. Я уже подумал, не случилось ли с вами чего. Я ожидал увидеть вас вскоре после того, как вы закончите расследования. Вас задержали?

Квин указал на перевязанное ухо Большого Гоби. Кикути-Лотман понимающе покачал головой.

Несчастный случай? Как печально. Но в любом случае вы наконец здесь, и мы можем поболтать. Кто это прислал вас ко мне?

Отец Ламеро.

Ах, прекрасный человек, такой мягкий, утонченный. Я не видел его с детства. Извините меня, пожалуйста.

Молодой человек с автоматом щелкнул каблуками и протянул Кикути-Лотману отчет, который он просмотрел с совершенно непроницаемым лицом. Охранник стоял по стойке «смирно». Кикути-Лотман зажег длинную сигару и жадно затянулся.

Сейчас разберемся, сказал он. Продай наш корейский текстиль, кувейтскую сырую нефть и кабульских коз. Купи сурабайские[33] бордели и свергни правительство в Сирии. С боливийской делегацией я встречусь на следующей неделе. Передай семьям в Бельгии и Бали, чтобы прекратили раздоры, а не то я расторгну контракты. Скупи по спекулятивным ценам нерафинированный сахар в Бирме через Бейрут. Приостанови сделки с южно-африканскими алмазами до тех пор, пока венесуэльцы не согласятся на наши условия покупки ананасов. Принеси джин, лед и горькую настойку.

Охранник щелкнул каблуками и вышел. Кикути-Лотман вынул из кармана галстук, снял тот, что был на нем, и завязал новый.

Видел только в детстве, повторил он, в Камакуре перед войной. Он часто навещал человека, который взял на воспитание меня, сироту без имени, — рабби Лотмана, бывшего барона Кикути. Лотман всегда восхищался тем, как много Ламеро знает о театре Но. А вы не интересуетесь Но?

Квин покачал головой.

Вот и я тоже. Театром да, но не таким.

Он умолк, улыбаясь, словно предоставляя Квину сделать из этого какие-то выводы. Но поняв, что Квин ничего не скажет, он быстро кивнул.

Я так понимаю, он вам ничего не рассказал обо мне. Ну так как же зовут вашего друга?

Гоби.

Гоби? Пустыня в Китае? Любопытное имя. По-китайски его бы звали Шамо. Так они ее называют, это означает «песчаные пустоши». В доисторические времена там жил народ, который называют жителями дюн. Вместе с яйцами динозавров там находят памятники материальной культуры. Не хотите ли выпить перед ужином?

Они уселись у походного складного стола, и Кикути-Лотман приготовил розовый джин[34]. Слуга, седовласый низенький человек, появился с подносом, на котором лежали почки и печень, сердце, селезенка, рубец, язык, жилы и горло. Что-то в этом человеке напомнило Квину Маму — то ли его рост, то ли покорный взгляд. Слуга был коренаст, а Мама хрупка, и выражение сострадания, не сходившее с ее лица, на его лице превращалось в жесткость.

Кикути-Лотман осмотрел поднос и дал указания, как готовить мясо. Одновременно он нарезал лук-порей и жеруху для салата.

Кажется, я с ним раньше встречался, сказал Квин, кивнув в сторону слуги, склонившегося над жаровней с углями.

Вряд ли, отвечал Кикути-Лотман. Он один из двух моих личных телохранителей и всегда при мне. Второй — тот молодой человек, что проводил вас сюда. Молодого я зову студентом, а старого — полицейским, потому что ими они и были, когда я их нанимал. У студента хорошая память, а полицейский хорошо жарит мясо. А теперь, мистер Квин, давайте поговорим. Зачем вы пришли?