Читаем без скачивания Печать Медичи - Тереза Бреслин

Я остановился, чтобы взглянуть на иллюстрацию в тексте. На картинке были изображены несчастные, отчаявшиеся король и королева на стене замка. Я подумал: а каково это — иметь родителей, которые так переживают за твою судьбу?

— «Как стрела подлетел святой Георгий на своем коне, спешился и отвязал принцессу Клеодолинду. Встав между ней и драконом, он выхватил из ножен свой разящий меч и со всего маху ударил дракона. Он нанес дракону много ударов, но у того была крепкая чешуя, которая выдер… выдер…

— … выдерживала, — помог мне писец.

— … выдерживала все удары, — продолжил я чтение. — Тогда святой Георгий снова вскочил на коня. Он поднял копье и, прицелившись, вонзил копье в то место под крылом дракона, где не было чешуи. И тогда дракон упал замертво к его ногам. Принцесса и город были спасены».

Я закончил читать и перевел дыхание.

Писец взял у меня книгу.

Я ожидал похвалы. Но вместо этого он сказал:

— Мало толку в чтении, если ты не умеешь писать.

— Многие не умеют писать.

— Они глупцы.

— Почему это?

— А ты подумай! Умение читать, конечно, может сослужить тебе хорошую службу. Но если тебе понадобится вести какое-то дело, заключить соглашение или подписать какую-нибудь важную бумагу, гораздо лучше самому уметь писать.

— Ведь если ты попросишь кого-нибудь написать за тебя письмо, а человек этот окажется бесчестным, мошенником, смысл письма может быть искажен. А если вдруг ты захочешь сочинить рассказ, стихотворение или песню? Как другой человек может перенести на бумагу твои мысли или мечты?

Поначалу он не доверял мне свои драгоценные чернила и бумагу.

— Я поищу на берегу, найду тебе кусок коры, — сказал он. — Сможешь писать на коре палочкой, макая ее в сажу и воду.

Так я и поступил, поначалу опасливо и неуверенно. Ночью при свете свечи я учился писать мелом на доске, которую купил мне Фелипе. Писец был строгим учителем и не принимал ничего, что нельзя было бы назвать совершенным. Мне приходилось писать одну и ту же букву по нескольку десятков раз, прежде чем он оказывался доволен. И наконец настал день, когда он усадил меня, вручил мне перо и сказал, что сейчас я напишу первое слово в своей жизни.

И тогда вдруг со мной что-то произошло.

Как мать чувствует первое шевеление ребенка в своем чреве, так и я вдруг почувствовал, что буквы перестали быть для меня враждебными и непослушными. Я мог теперь ими управлять — головой и рукой.

И я стал писать — так, как он учил меня.

Длинный изгиб начальной буквы с характерным перышком наверху, круглые животики гласных, а посередине — буквы-близнецы, подчеркивающие твердость звука.

Вместе. Ну вот. Как будто этим буквам было положено соединиться именно таким образом.

Я взглянул на страницу.

И слово поразило меня — ясное и чистое, как звук колокола в зимнее утро.

Маттео.

Глава 43

Донна Лиза ждала ребенка.

Случилось то, чего, по мнению врачей, уже не могло быть.

Потеряв ребенка более двух лет назад, она и сама была уверена, что у нее больше не будет детей. Об этом она шепотом и сказала хозяину, когда мы стояли в холодной комнате у столика, на котором лежал трупик ее дочери.

В ту ночь я вытащил из хозяйской сумки маленькую огневую коробку и с помощью кремня зажег несколько угольков, для того чтобы растопить принесенный с собою воск. Он положил маленькие кусочки ткани на слегка приоткрытые веки и губы, а потом с помощью шпателя наложил теплый воск на личико девочки. Когда воск застыл, он снял маску и, завернув в солому, спрятал у себя под плащом. Потом он попросил няню Зиту позвать хозяйку.

И только тогда донна Лиза позволила своему горю вырваться наружу. Мы поспешили в холодную тьму и долго еще слышали за спиной ее рыдания.

Вот и теперь она не хотела никому говорить о новой беременности, пока дитя в утробе достаточно не окрепнет.

Я думал, что хозяин перестанет ее писать, однако, наоборот, работа над портретом стала его любимым занятием. Он еще чаще приходил к ней домой, сначала рано утром, пока дневной свет не становился слишком ярок, а затем ближе к вечеру, когда солнце начинало отбрасывать на двор длинные тени. Порой он вообще не брался за кисть, а только смотрел на картину или подолгу изучал лицо донны Лизы. Множество раз он рисовал на бумаге ее глаза и губы.

Перемены в ней были столь неуловимы, что я далеко не сразу их заметил. Но, находясь с нею в одной комнате, я постепенно стал замечать в ней какой-то особый свет, какое-то озарение, которого раньше не было. Она постепенно менялась, и хозяин пытался поймать ее преображение и перенести его на портрет. И все-таки в конце концов настал день, о приближении которого все мы знали, и она молвила:

— Пора сказать моему мужу.

— Да, — вздохнул маэстро.

Они помолчали немного.

— Он бы позволил мне, я знаю. Если бы я хотела продолжить.

— Он добрый человек, — ответил на это хозяин.

— Но… — Она замолчала.

— Я понимаю.

После этого все было уже по-другому.

Фокус ее жизни сместился, и, наверное, она не хотела, чтобы ей напоминали о том, что еще так недавно она пребывала в тоске и отчаянии. Настала пора думать о будущем. Она показала нам, какие приготовления делаются в доме, куда скоро должна прийти новая жизнь. Она провела нас в комнату, в которой стоял сундук с ее приданым, открыла его и показала нам детские платьица и рубашечки, а также полотняные пеленки для новорожденного.

Однажды маэстро пошел на виа делла Стуфа без меня и забрал свою картину. Он принес ее в монастырь, завернув в красивую ткань, которую, наверное, дала ему сама донна Лиза.

Портрет так и оставался завернутым в эту ткань после нашего переезда во Фьезоле. Изредка хозяин разворачивал картину, иногда работал над ней, а порой просто стоял и задумчиво на нее глядел — по целому часу и даже дольше. Она сопровождала его во всех дальнейших странствиях.

До конца жизни он никогда с нею не расставался.

Глава 44

Мы ждали до глубокой ночи.

Фелипе нашел большую повозку и двух тяжеловозов. При свете луны и приглушенных фонарей мы аккуратно погрузили летающую машину, еще до первых лучей проехали мимо сонных караульных у городских ворот и выбрались на петляющую дорогу, ведущую во Фьезоле.

Фелипе, озабоченный доходами хозяйства, настаивал на переезде. Городской Совет не только прекратил выплаты, но и требовал, чтобы мы возвратили ранее выплаченные деньги. Зороастро сообщил об этом сводному дяде хозяина, брату его мачехи, и тот настоял, чтобы мы провели какое-то время у него. Поскольку он был каноником, то мог найти достаточно места в церкви, чтобы разместить нас всех.

Лошади тяжело дышали, поднимая повозку в гору. Мы с Зороастро стояли в повозке и держали раму огромной птицы, чтобы она не покорежилась во время тряски на ухабах. Когда линия холмов на востоке явственно выступила в первых лучах солнца, Зороастро принялся распевать.

— Заткнись! — прикрикнул на него Фелипе, сидевший на козлах. — Мы выехали затемно не для того, чтобы привлекать лишнее внимание. А твой кошачий концерт разносится на мили вокруг.

— Ты просто завидуешь тому, как здорово я пою! — рассмеялся в ответ Зороастро, и я увидел, как блеснули в темноте его зубы.

Но он замолчал, подчинившись приказу Фелипе, и единственными звуками, сопровождавшими нас в ту ночь, были тяжелое дыхание лошадей и стук их копыт по дороге.

Сводного дядюшку хозяина звали дон Алессандро Амадори. Любой ребенок был бы счастлив иметь такого дядю. Щедрый, добродушный и внимательный человек, он все приготовил к нашему приезду, включая комнаты для нас и специальное место для летающей машины. Ее поместили в сарае, на некотором расстоянии от дома, вдали от глаз слуг и случайных гостей. В том же сарае я кинул на пол свой тюфяк: я собирался охранять машину и не спускать с нее глаз.

В тот вечер мы сели за общий ужин. Расставляя на столе тарелки и кубки, я вдруг заметил, как внимательно разглядывает меня каноник. Как это священникам удается смотреть на вас так, что у вас вся душа выворачивается наизнанку? Пока мы ели, я то и дело ловил на себе его взгляд.

— Изабелла д'Эсте.

Я брал с общего блюда кусок хлеба, когда он произнес имя маркизы Мантуйской, той самой Изабеллы, что была сестрой Альфонсо Феррарского, человека, женившегося на Лукреции Борджа.

— Эта женщина так настойчива в своих просьбах, — сказал каноник моему хозяину. — Она знает, что я связан с тобой, и просила меня, чтобы я уговорил тебя закончить ее портрет. — Он рассмеялся. — Напиши хоть что-нибудь! А то она от меня не отстанет! Я начинаю думать, что это рок свел меня с ней во время свадьбы ее брата в Ферраре!

— А ведь Маттео тоже был в Ферраре в то время, — заметил хозяин.