Читаем без скачивания Как три мушкетëра - Бушков Александр Александрович

Он сделал паузу, откинулся на спинку кресла. Ну, разумеется, умышленно тянул время. Мазур видел: тетя Фая уже пытается сохранить видимость спокойствия. Само спокойствие улетучилось. Лаврик нашел болевую точку и ударил в нее.

– Ни один закон мне это не запрещает, – продолжал Лаврик словно бы даже скучающе. – Документы не засекречены, они не хранились в спецфондах, официально и сейчас числятся за архивом мирного гражданского министерства, за несекретной его частью. Господи, никто же не собирается тебе рот затыкать! Сколько угодно можешь рассказывать журналистам, что стучала ты на самих же итальянцев и немцев... но душа мне вещует, что после этого читатели все равно в умиление не придут. На улицу носа не высунешь, точно, в лицо плевать будут, и хорошо еще, если только плевать... Подчеркиваю: речь не идет о том, чтобы тебя посалить. Все правильно: твои фехи молодости с точки зрения закона амнистия погасила. О тебе просто-напросто расскажут всю правдочку. Всей стране. И что тебе в этих условиях делать? Продавать дом – если его раньше ночью не сожгут, если кто-то купит – и срочно отсюда убираться. Но куда бы ты ни переехала, где бы ни обосновалась, там вскорости начнется то же самое – те же статьи в местных газетах, сообщения в центральных, где ты теперь имеешь честь обитать... И так будет везде. Вряд ли у тебя есть качественный паспорт на другое имя. Но даже если предположить, что есть, то наблюдение за тобой поставлено уже с сегодняшнего утра, и вестись оно будет круглосуточно. Забьешься в какую-нибудь глухую деревушку в Сибири? Во-первых, найдем и там. Во-вторых, себе же хуже сделаешь: в деревнях народ незатейливый, там и пристукнуть могут запросто. Закон – тайга, медведь – прокурор. На Памире где-нибудь прятаться? Так это уметь надо, а ты не умеешь, да и там найдем. Ох и веселая у тебя жизнь будет, синьорина Фиона... – он громко, пренебрежительно хохотнул. – Как говорил Аркадий Райкин – чтой-то вы побледневши? На пол пока не упавши, но кто его знает... Может, таблеточки какие нужны? Организуем. «Скорую» вызову, если надо, я ж не зверь... – он тщательно собрал в папочку все свои бумаги и застегнул ее на «молнию». – Ну вот, я все перспективы обрисовал. А главное, все это в исполнение будет приведено, стоит пару звонков сделать...

Фаина сидела белая, как стенка. Лаврик наблюдал за ней с легкой холодной усмешкой. Мазур понемногу стал понимать, что итальянская погань не собирается ни падать в обморок, ни валиться с инсультом, ее темные глаза (красивые до сих пор, надо признать) были полны не просто жизни – отражали лихорадочную заботу мысли, поиск выхода. И становились все более тусклыми...

Лаврик терпеливо ждал, постукивая пальцами по лежащей на коленях папочке. Ни малейшего торжества у него на лице не читалось – лишь спокойное осознание несомненной победы. Он ничуточки не блефовал, он действительно мог все это устроить, превратить жизнь милой, доброй, обаятельной тети Фаи в ад кромешный... На совершенно законном основании, что характерно.

– Коньяку дайте, – послышался шелестящий голос тети Фаи.– Там, в серванте бутылка...

– Извольте, – хмыкнул Лаврик.

Прошел к серванту и вернулся с рюмкой коньяку, непринужденно пояснил:

– Я там налил самую большую, какую нашел, грамм на сорок. Закуски на кухне поискать? Или она в такой ситуации ни к чему?

Она тусклым голосом произнесла фразу на каком-то певучем языке, скорее всего, итальянском.

– Нихт ферштеен, – поднял брови Лаврик.

– В переводе на русский – засунь закуску себе в... Дай сюда, – она забрала рюмку у Лаврика и лихо опрокинула, не закашлявшись. Вытащила из кармана домашнего халата пачку турецких сигарет.

– Вот это дело, – сказал Лаврик. – Тогда уж и мы закурим, а то раньше без позволения хозяйки неудобно было как-то...

Он принес с серванта большую хрустальную пепельницу, и они с Мазуром задымили вслед за хозяйкой. Ее лицо медленно приобретало почти нормальный цвет.

– Что мне надо сделать, чтобы... – произнесла она, ни на кого не глядя.

– Как сказали бы в Одессе, сделать надо сущих пустяков, – заявил Лаврик. – Добросовестно и подробно рассказать, как произошло, что вы сорвались из Крыма и приехали сюда. Кто потребовал, что поручил... Напоминаю, закон гласит: не подлежит ответственности гражданин Советского Союза, завербованный иностранной разведкой, если он не выполнил ее поручений и заявил о происшедшем в органы государственной безопасности, – он усмехнулся. – Даже если вы и успели что-то такое сделать, я на это закрою глаза. Потому что вряд ли вы сделали что-то серьезное. Так что сидеть не придется – если после нашего разговора здесь же напишете явку с повинной. Не Госстрах, письменных страховых полисов не выписываю, у меня только слово офицера... Итак?

– Ну да, он ко мне пришел...

– Кто?

– Мужчина, судя по всем признакам, – огрызнулась тетя Фая. – Никогда его раньше не видела. Лет примерно...

– Это вы все потом напишете, – прервал Лаврик. – Ключевое слово «пришел». И дальше что?

– Он мне показал несколько фотокопий, как вы только что. У вас там, – она показала на папку Лаврика, – явно копия моего обязательства. У него был оригинал. И несколько моих донесений, моим почерком написанных. И рассказал всю мою крымскую эпопею – с подробностями, которых вы явно не знаете. И так же, как вы, пригрозил газетой. Только иначе, сказал, что сначала это как сенсацию преподнесут итальянские газеты, а потом они сделают так, чтобы эти статьи попали в Советский Союз: с фамилией-именем-отчеством, с указанием города, где я живу, с подробным рассказом о моей службе у итальянцев. Выходит, ОВРА свои бумаги не сожгла, а вывезла. Ну, время было... Сказал, как вы: найдут, куда бы ни попыталась скрыться... если удастся скрыться. – Она горько усмехнулась. – В общем, у вас с ним было много общего в методах убеждения... А потом предложил выход: они меня навсегда оставят в покое, если я им окажу одну-единственную услугу. Но сначала потребовал, чтобы я своей рукой написала что-то вроде заявления... или показаний. Как я попала к итальянцам, где работала, как связалась с ОВРА... Я написала – выбора не было. Тогда он рассказал, что мне предстоит сделать. Продать дом, переехать сюда и купить этот дом. Назвал человека, который мне поможет. Это...

– Потом напишете. Дальше.

– Четырехместный домик я в августе могу сдавать кому угодно. А вот двухместный следует обязательно сохранить за Вадимом и Верой Еремеевыми, которые мне еще в начале лета обязательно напишут – как делали уже два раза, когда был жив прежний хозяин. Я должна была наблюдать и за ними, и за теми, кто поселится в четырехместном – кто приходит и к тем, и к другим, о чем говорят, если удастся подслушать. Раз в три дня писать отчет и оставлять на почте до востребования, Ивану...

– Потом напишете. Дальше.

– А это все, в общем. Наблюдать и подслушивать по возможности. Он сказал, что ближе к концу августа мне еще что-то поручат. Придет человек, скажет, что он от Георгия Васильевича, и объяснит, что нужно делать. Пока его не было... Вот и все, правда, все. Ну, он еще дал мне пять тысяч, обещал, когда все кончится, заплатить еще десять и навсегда обо мне забыть – потому что для чего-то другого я им попросту не нужна... – она бледно усмехнулась. – А вот разведка это или кто – не знаю, он не представлялся. Но по ухваткам – разведка, я на них в ОВРА насмотрелась... Там одни пугали пытками, а другие исключительно словесно душу наизнанку выворачивали, и еще неизвестно, кто хуже...

– Ну что же, – сказал Лаврик, вынимая из своей папочки пару листов бумаги и шариковую авторучку. – Пишите, тетя Фая, пишите... Начиная с визита к вам таинственного гостя и касаемо всего остального. Адресовано незатейливо: «В органы госбезопасности». Заголовок – «Явка с повинной».

И дальше – все, как было...

Она пристроила бумагу на столе и спросила уже деловито:

– А как обосновать, что он – агент иностранной разведки? Он же не представлялся...

– Резонно, – сказал Лаврик и раздумывал всего-то несколько секунд. – Формулируем так: «Все обстоятельства этого визита и сделанного мне предложения позволяют думать, что это крайне напоминает именно деятельность иностранной разведки, потому что на что-то уголовное нисколько не похоже». Вот как-нибудь так...