Читаем без скачивания Заговор генералов - Владимир Понизовский

— Только эти меры дадут опору для создания сильной и могучей армии, закончил он.

Керенский встал с кресла, протянул Деникину руку:

— Благодарю вас, генерал, за ваше смелое искреннее слово!

Остальные в своих кратких выступлениях ничего нового не добавили. Савинков зачитал телеграмму от Корнилова. Главкоюз высказывал те же требования, что и Деникин, но с добавлением: «Произвести беспощадную чистку всего командного состава».

Министр-председатель покинул Ставку с глубоким чувством неудовлетворения: все требуют чего-то от него, а сами палец о палец не ударяют! И как посмел Брусилов! Это он задал непозволительный тон!.. Вот только в словах Деникина было много резонного. Особенно по части Совдепа, комитетов и большевиков… После июльских событии, когда ВЦИК добровольно передал Временному правительству всю полноту власти и согласился на карательные меры против демонстрантов, с ним можно было уже и не считаться. Но комитеты, «Приказ № 1» и большевики… Кто сможет выкорчевать все это из недр армии?.. Нет, не Брусилов!.. Хочет быть хорошим для всех. И так ведет себя!..

Тем же вечером Керенский отбыл в Петроград. Пригласил с собой Савинкова и Филоненко. Оба они и начали убеждать министра-председателя, что необходимо образовать «сильную военную власть» и что желательно заменить верховного главнокомандующего. Будто угадали собственные желания самого Александра Федоровича.

— Кем же заменить Брусилова на посту главковерха?

— Лучшая кандидатура — Корнилов, — глядя в лицо Керенского мечтательно-спокойными глазами, ответил Савинков.

— Никого нет достойней, чем Лавр Георгиевич! — поддержал Терещенко.

— А для обуздания горячей натуры генерала нужно назначить к нему комиссарверхом Бориса Викторовича, — вставил, показав на Савинкова, Филоненко.

Керенскому почудилось, что эти трое играют заранее подготовленный спектакль. Но пьесу будто бы сочинил он сам, и следует внести лишь небольшие поправки.

— Вам, Борис Викторович, я намерен предложить более ответственный пост, — обратился он к Савинкову. — А вы, Максимилиан Максимилианович, надеюсь, не откажетесь от поста комиссарверха? Что же касается главковерха… В этом я вполне с вами согласен, господа.

Сразу же по возвращении в Питер, 18 июля, он подписал указы: о назначении Савинкова управляющим военным министерством (по существу, это было равноценно посту министра и вводило Бориса Викторовича в состав правительства), об отзыве Брусилова «в распоряжение Временного правительства» (что означало отставку) и о назначении верховным главнокомандующим Корнилова с присвоением ему звания генерала от инфантерии.

Тут же Керенский направил Корнилову поздравительную телеграмму в Бендеры, в штаб Юго-Западного фронта. Ожидал, что генерал выразит свою благодарность: как-никак за полтора месяца с командира корпуса в главковерхи — взлет едва ли не такой же стремительный, как и самого Александра Федоровича. И вдруг вместо благодарности Керенский получил в ответ ультиматум. Шифровка из Бендер была составлена в таких выражениях, что министр-председатель не решился даже показать ее членам кабинета. Она гласила:

«Постановление Временного правительства о назначении меня верховным главнокомандующим я исполняю, как солдат, обязанный являть пример воинской дисциплины, но, уже как верховный главнокомандующий и гражданин свободной России, заявляю, что я остаюсь на этой должности лишь до того времени, пока буду сознавать, что приношу пользу родине и установлению существующего строя. Ввиду изложенного докладываю, что я принимаю назначение при условиях: 1) ответственность перед собственной совестью и всем народом; 2) полное невмешательство в мои оперативные распоряжения и потому в назначения высшего командного состава; 3) распространение принятых за последнее время на фронте мер на те местности тыла, где расположены пополнения для армии; 4) принятие моего предложения, переданного телеграфно верховному главнокомандующему к совещанию в Ставке 16 июля.

Докладываю, что лишь при осуществлении перечисленных условий я в состоянии буду выполнить возлагаемую на меня Временным правительством задачу и в полном содружестве с доблестным офицерским составом и сознательной частью солдатской массы привести армию и народ к победе и долгожданному справедливому и почетному миру».

По существу, Корнилов никаких Америк не открывал, министр-председатель и его кабинет сами обдумывали меры, призванные добить Советы и комитеты, ввести драконовские законы и для тыла. Слова: «гражданин свободной России», «польза родине», «справедливый и почетный мир» Керенский пропустил мимо ушей — это была его собственная фразеология, дань «революционной» моде. Но форма телеграммы! И кощунственное посягательство на прерогативы правительства: «ответственность перед собственной совестью и всем народом»! Такой была формула разве что самодержавной власти. Что скрывается за генеральским ультиматумом?..

Савинков, которого Керенский все же ознакомил с ним, успокоил:

— Корнилов совершенно неграмотен в вопросах государственных. Эту бумажку подсунули ему какие-то авантюристы, вьющиеся вокруг генерала. Надо разъяснить Лавру Георгиевичу его ошибку. — И предложил: — Давайте направим в Ставку нового комиссарверха — Максимилиан Максимилианович быстро уладит конфликт.

Филоненко тотчас покинул столицу. Пока же, чтобы не разгорались страсти, Керенский ответил Корнилову лишь на один пункт: подтвердил право главковерха самому подбирать себе помощников. Не успел ответить, как от генерала — новый ультиматум. Теперь уже против ранее утвержденного назначения одного из военачальников. Министр-председатель вспылил: такой строптивый верховный главнокомандующий ему не нужен! Немедленно отрешить от должности!

— Это невозможно, — урезонил Савинков. — Чехарда со сменой главковерхов произведет тягостное впечатление на армию — на генералитет и офицерство. Давайте подождем донесения от Филоненко.

Донесение не заставило себя ждать. «Я заявил генералу Корнилову, сообщил комиссарверх, — что его требование об ответственности перед народом и совестью может вызвать самые серьезные опасения, но что, насколько мне его точка зрения известна, я полагаю, он разумеет под ответственностью перед народом ответственность перед его единственным полномочным органом Временным правительством. Генерал Корнилов подтвердил понимание им своей ответственности именно в этом смысле».

Однако на втором своем ультиматуме Корнилов настаивал неколебимо. Савинков посоветовал министру-председателю уступить.

Только спустя пять дней после подписания указа о назначении новый главковерх согласился оставить Бендеры и выехать в Ставку.

Керенский не стерпел бы такого своеволия, пусть ходатаем был и сам Савинков. Однако как раз в эти дни Александр Федорович был поглощен осуществлением куда более важного дела — он разыгрывал хитрую комбинацию, которая должна была привести к укреплению его единоличной власти в правительстве. Суть заключалась в том, что несколько министров последнего кабинета тоже оказались строптивыми — не подпевали премьеру, а желали иметь свой голос. И вот двадцать первого июля Керенский, никого заранее не предупредив, положил на стол заявление о сложении с себя всех занимаемых должностей и уходе в отставку. Не дав никому опомниться, хлопнул дверью и отбыл «в неизвестном направлении» — уехал на дачу в Финляндию. Что тут началось!.. И меньшевистский ЦК, и эсеровский, и ВЦИК, и общественность — все переполошились. Выносили резолюции о полном доверии «любовнику революции», «первому гражданину свободной России», «министру правды и справедливости» и тому подобное, требовали именно ему поручить составление нового, коалиционного кабинета — по собственному усмотрению и желанию.

Через сутки он, уже как «полномочный глава страны и правительства», соизволил вернуться из Териок в Питер. Огласил состав нового кабинета. Министерские портфели распределил между меньшевиками, эсерами, кадетами и «внепартийными» промышленниками. Сам в тот же день с частной квартиры переселился в Зимний дворец: под спальню и личный кабинет избрал покои и кабинет Александра III на третьем этаже; служебные помещения Николая II определил под служебные помещения Временного правительства — это ниже, на втором этаже; военных чинов стал принимать в бывшей царской библиотеке; гражданских и прочих — в Белом, Арапском или иных залах, а под заседания распорядился отвести Малахитовый зал, своей роскошью — золотым потолком, малахитовыми колоннами, вазами, столами и чашами, золотой чеканки дверями побивавший прежний зал заседаний царских советов министров в Мариинском дворце. Входить в Зимний он стал через бывший подъезд его императорского величества, по беломраморной лестнице. Теперь все было под боком, стоило лишь спуститься с третьего этажа на второй. Вокруг, в Золотом и иных залах, он разместил караулы из состава школ прапорщиков.