Читаем без скачивания Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Энтони Берджесс

Но это была только одна сторона дела. В течение рождественских праздников, когда Аллена не было в Лондоне, около дюжины рабочих, под руководством Бербеджа, пришли к старому театру в Шордиче и принялись разрушать его. Потом они перевезли на телегах весь лесоматериал через реку, свалив его в кучу на садовом участке в Банксайде. В последние дни декабря погода была необычно холодная, и Темза замерзла. Но работа продолжалась, и не было никакой нужды использовать Лондонский мост. Это напоминало переход израильтян через Красное море. Бог был на стороне «слуг лорда-камергера».

Нарисовав эту карту при жизни Шекспира, Вишер заставил нас сомневаться в том, был ли «Глобус» деревянным «О» или многоугольником, он изобразил его на том месте, где на самом деле стоял театр «Роза»

Всю следующую весну рабочие усиленно трудились над возведением самого красивого театра, который когда-либо видел Лондон. Актеры знали, чего хотели: круглое по форме здание, деревянную букву «О», со всеми прежними помещениями, которые делали елизаветинскую драму быстрым, интимным, риторическим средством общения, выступающая в зал авансцена, задергивающаяся занавесом ниша или место для заучивания роли, терраса или галерея наверху, над ней галерея для музыкантов, удобный подвал и люк. Все с нетерпением ждали того момента, когда впервые поднимут флаг театра: Геркулес с земным шаром на плечах. Девиз должен быть: «Totus mundus agit histrionem», приблизительный перевод: «Весь мир театр». Театр получил название «Глобус».

Глава 13

ВОЙНА ПОЭТОВ

Ранней весной 1599 года, в то время когда строительство нового здания театра, которому предстояло стать «Глобусом», было в самом разгаре и Джайлс Аллен метал громы и молнии, будучи не в силах вернуть утраченный лесоматериал, Шекспир, должно быть, решил, что настало время вернуться к войне Роз. Вскоре разнеслись слухи, что власти запретят показывать на сцене какие бы то ни было эпизоды из истории Англии: им казалось, что кто бы ни заглянул в любой период английской истории, он обязательно нашел бы опасную параллель с настоящим временем. Недалекий кембриджский адвокат Джон Хейуард опубликовал в феврале книгу о низложении Ричарда II Болингброком и угодливо посвятил ее графу Эссексу. Сам архиепископ Кентерберийский потребовал снять посвящение: церковь, для которой низложение помазанника Божьего является таким же богохульством, как государственная измена, могла стать еще более страшным врагом для драматургов и памфлетистов, чем был когда-то Тайный совет. Шекспир спешно работал над «Генрихом V»: очень жаль было бы оставить длинную сагу неоконченной.

Он писал для нового театра, возможно на день его открытия, ура-патриотическую пьесу, которая пробуждала бы добрые чувства, и, возможно, в последний раз он намеревался возродить прежний елизаветинский дух наступательного патриотизма, отказавшись от всех его несуразностей. Хотя между Эссексом и его королевой оставались натянутые отношения, только Эссекс был способен справиться с ирландской проблемой. Временно его снова возвели в ранг героя, и его доблести можно было без опасения приписать королю-воину в новой пьесе. Шекспир рискнул даже заставить хор открыто упомянуть о нем:

Когда бы полководец королевыВернулся из похода в добрый час —И чем скорее, тем нам всем отрадней! —Мятеж ирландский поразив мечом.Какие толпы, город покидая,Его встречали б![49]

Он представлял себе приветственный гул, сопровождавший Эссекса на всем пути следования его армии 27 марта. «Пусть благословит Господь вашу светлость! Да поможет вам Бог в вашем походе!» И Эссекс, в простой одежде, как какой-нибудь бедняк, как Болингброк, бросающий свой берет продавщице устриц, отвечал что-то вроде: «Благодарю тебя, мой народ, мои любимые друзья». Саутгемптон, вышедший уже из тюрьмы, был рядом с ним. Эссекс хотел сделать его генералом кавалерии, но, зная, что королева не одобрила бы такое назначение, отложил его до тех пор, пока они не окажутся в безопасности или в опасности в Ирландии.

Легковооруженные ирландские пехотинцы, подчинявшиеся строгой дисциплине на поле битвы, совершали дикие набеги в поисках пищи

Посол Венеции назвал Ирландию «могилой англичан», и это было верно, поскольку закованные в броню солдаты уже много лет не могли покорить мужественного и коварного ирландского вождя восставших против английского правления — Хью О’Нейла, графа Тайрона, правителя Центрального и Восточного Ольстера. Его люди, возможно, были дикарями, но у них была железная дисциплина. Они пользовались поддержкой испанцев, и это вызывало у англичан страх, хотя могущество этой страны сейчас намного уменьшилось. Испанцы ждали только подходящего момента, чтобы разделаться с остатками английской армии, которую ирландцы грубо, примитивно уничтожали, пренебрегая всеми правилами цивилизованной войны. Но Эссекс имел шестнадцать тысяч пехотинцев и тринадцать сотен всадников, самую большую армию, которую выставила Англия за все время своего господства. Эссекс был самонадеян. Жаль, что их настигло дурное предзнаменование, когда они двигались на север через Излингтон. Черное облако налетело с северо-востока, принеся град и молнии, а елизаветинцев отличало разумное суеверие.

Елизавета намеревалась послать Чарлза Блаунта, лорда Маунтджоя, на место Эссекса. Эссекс несколько лет назад дрался с ним на дуэли, но сейчас Маунтджой был любовником бедной Пенни Рич, сестры Эссекса. В «Генрихе V» Шекспир называет французского герольда Монжуа, и можно подумать, что в этом совпадении содержится примечательная аллюзия, хотя значение ее неясно. Но Шекспир просто использовал удобное французское имя, и так случилось, что оно совпало с именем гугенотской семьи, в доме которой он проживал на Силвер-стрит, в Криплгейте. Кристофер Маунтджой (Монжуа), чье имя уже совершенно англизировано, был создателем разукрашенных шлемов для дам. Он успешно сдавал внаем квартиры, в то время как Шекспир работал над той грубой сценой «Генриха V», которая целиком проходит на французском. Эта сцена содержала определенное количество слов, которые, хоть и относились к числу вульгарных, были иностранными и поэтому вряд ли оказали бы дурное влияние на публику. Возможно, что мальчиков-актеров, которые играли французских дам, приводили на Силвер-стрит для инструктажа.

В семействе Монжуа была дочь-невеста, Мари, и имя Шекспира появляется в документах судебного процесса, возникшего в связи с ее браком. Стивен Билот, подмастерье, который женился на ней, жаловался, что Кристофер Монжуа не обеспечил дочь обещанным приданым в шестьдесят фунтов и, более того, не подтвердил в завещании выраженного на словах обещания оставить наследство в двести фунтов. В суде служанка Монжуа сказала, что «некоему господину Шекспиру, который проживал в доме», было поручено его домовладельцем «склонить истца к этому браку». Уилл в своем показании под присягой, сделанном во время его пребывания в Стратфорде, выказал себя не очень надежным свидетелем. По его мнению, Билот был хорошим парнем, но сам он не припоминал никаких словесных соглашений, из чего можно заключить, что его отвлекли от работы, когда он писал пьесу или что-то еще, в то время как проходили переговоры относительно брака. Добрый, несколько рассеянный, много работающий, все еще живущий на квартире в Лондоне, а не в красивом лондонском доме, который он теперь мог приобрести, — снова перед нами возникает неясный портрет.