Читаем без скачивания Сто удач и одно невезение - Татьяна Алюшина

– Боюсь, – хладнокровно призналась она. – Я ничего подобного не испытывала ни с одним мужчиной. И представить себе не могла, что можно так улетать от поцелуя, испытывая нечто, на грани обморока! И что можно пережить такой оргазм, знать не знала! Но главное, что и в самых смелых мечтах предположить не могла, что можно быть откровенной с мужчиной, ничего не играя, не изображая, быть самой собой и что это такой непередаваемый кайф! Да, это страшно, и еще как! Боюсь, что ты меня обидишь, и вполне вероятно, что для тебя это не так значимо, как для меня, что ты исчезнешь, а я измучаюсь комплексами, что я какая-то неправильная и поэтому ненужная! Боюсь самой себя и этого притяжения, которое испытываю к тебе! Мы все в этом варимся и живем с самым большим страхом в жизни – быть отвергнутыми! Ну и что? Это и есть жизнь! И к великому сожалению, эта жизнь, как скоростной поезд, проносится быстро-быстро, и либо жить и ехать в этом поезде, либо стоять на перроне и смотреть ему вслед! Я предпочитаю первое! И как бы страшно ни было, до дрожи в поджилках и ожидания самого плохого варианта развития событий, я лучше нырну в это с головой! Как бы потом хреново ни стало, но в эти мгновения я буду жить на всю катушку! И еще! Как бы сильно нас ни любили и какие замечательные родные и близкие ни окружали и поддерживали, но со своими комплексами, муками, страхами человек разбирается только сам! Вот ты со своими и разбирайся, помочь я тебе не смогу! И никто не сможет. Боишься? Беги!

Устала она от этой отповеди. Ото всего устала, от качелей сегодняшнего вечера – то подъем и счастье, то уханья вниз, в страхи и отчужденность! И что она ему тут объясняет? Ты мужик, ну, так и разбирайся со всем своим нажитым багажом страхов-сомнений, оберегания свободы пустой и жизни заодно и решай!

А она, пожалуй, пойдет!

– Вызови мне такси, пожалуйста, – устало попросила Зинуля.

– Я тебя отвезу, – предложил мрачный Захар.

– Нет! – жестко отказалась она. – Такси!

И спряталась от возможного продолжения разговора в ванной, прихватив с собой вещи и сумочку. Долго умывалась, сидела на бортике ванной, не выключая воду для конспирации. Не плакала – думала. А чего плакать? Вроде бы ясно-понятно: всем страшно, а главное – неизвестно чего! А еще яснее, что она не совсем адекватная барышня, с большим подозрением на умственную убогость! Чего ее потащило со своими откровениями-то?! Видите ли, она приемлет только открытость между ними! Да с какой козы?! А ты его спросила, он-то готов к такому? Хочет ли он вот так, до дна души выворачивать исповедями свою жизнь?

«Как была идиеткой, так и помрешь ей же! – вздохнув через непролитые слезы, вынесла себе диагноз Зинаида. – Не умеешь ты с мужчинами, Зинаида Геннадьевна, то ли ты странная, то ли планида твоя такая!»

Услышала, как у Захара зазвонил телефон – такси наверняка! – заспешила одеваться.

Они так и не сказали больше ни слова друг другу, даже дежурно-вежливо не попрощались. Молча спустились в лифте, Захар открыл ей дверцу машины, закрыл за ней, наклонился к таксисту в окно, расплатился и махнул на прощание рукой вслед.

Все!

С понедельника у Зинаиды Геннадьевны Ковальчук началась новая жизнь без Захара Игнатьевича Дуброва. Вернее, с внутренним непониманием, есть ли он в ее жизни или уже нет и «был ли мальчик?», но с ясным знанием, ощущением его присутствия в одном пространстве, в жизни, в действительности проистекающей и непрекращающимися мыслями о нем!

Жизнь катилась себе тем самым скоростным поездом, о котором упоминала в последнем монологе-отповеди драматической актрисы Зинаида. Странно, но первый раз в жизни Зинуля не поделилась с Ритой всеми подробностями и деталями «прощального» свидания с Захаром. Так рассказала, в общих чертах, о молчаливом прощании у такси, о собственных выводах, устойчиво склоняющихся к тому, что они расстались, оставив для себя все слова, любовь бесшабашную, переживания и чувства.

Неумолимо приближался Новый год!

О, это был святой праздник двух семей, давно объединенных в одну. Собирались все – мамы, папы, бабушки, дедушки, вся московская диаспора Ковальчук-Ковалевых-Левинсон у Ритки дома, это традиция, закрепившаяся навсегда! В этом доме имелась большая и вместительная гостиная, с соответствующим столом, при раскладывании мест на двадцать, и высоченным потолком, куда помещалась огромная, специально заказываемая елка.

Захар Игнатьевич слово держал и не звонил, как и обещал, а может, принял «выступление» Зинаиды за предложение закончить знакомство на достигнутом, неизвестно, но не звонил!

Зинуля усилием воли заставила себя хоть ненадолго отложить бесконечные непрекращающиеся мысли о нем, о них, воспоминания, миллион раз думанное-передуманное, воспроизведенное заезженным кино в памяти и с удвоенной энергией занялась самым приятным – приготовлением подарков всем, всем, всем!

Она это обожала! Как одесское лето, море, родню и даже голос в громкоговорителе на пляже:

«Граждане, мирно отдыхающие! Та не заплывайте ж за буйки у целях собственной безопасности тела!»

За «буйки» она давно заплыла в своих тяжких переживаниях за Захара, а теперь пыталась вернуться при помощи любимого времяпровождения.

Предпраздничные новогодние дни для Зинули всегда окрашивались внутренним шпарящим солнцем, ожиданием чуда, одесской вольницей. Она никогда не покупала пустых, бесполезных подарков. Составляла списки, проводила розыскные действия, выясняя, кто в семье о чем мечтает, и начинала готовиться к дате за два-три месяца. Искала в магазинах нужное, сама упаковывала, рисовала и подписывала милые малюсенькие открыточки-поздравления, испытывая от этих занятий небывалую легкую радость. И сносила подарки по мере их приготовления к Ритке домой, где бабушка Сима их «надежно» прятала до Нового года.

В этот раз Зинуля расстаралась сверх меры, с особым усердием сбегая в предпраздничную суету от печальных и тяжких мыслей.

Зинаида ехала к Ритуле по хронически забитым пробками улицам, встретиться, поболтать и отвезти порцию готовых уже подарков двадцать шестого декабря.

«Сегодня три недели, как он уехал! Я так устала думать о нем бесконечно, безвылазно! Думать, думать, думать! – так же тоскливо, безысходно, как беспролазная пробка, в которую она попала, размышляла Зинаида. Осто-хре-не-ло! Одно и то же! И больно, и обидно до чертиков, и сердце как крюком ржавым вытаскивают! Как там сказал Пабло Неруда? Как-то очень просто, но в десятку? А! Вспомнила! «Любить просто, забыть трудно!» Вот именно! Наверное, я все-таки дура клиническая! Вот на фига, убогая, полезла с требованиями откровенности в его жизнь? А?! Ну, сказал тебе мужик: нравишься ты мне очень, и секс с тобой хорош, и готов встречаться для него, для сексу то бишь, без осложнений лишних – так и вперед! Нет же ж, нам отношения подавай, да посложнее, с любовями-мучениями! Ну, не дурра? Дура!»