Читаем без скачивания Полная иллюминация - Джонатан Фоер

Августина вышла из дома с коробкой, на которой синим карандашом значилось НА СЛУЧАЙ. «Вот», — сказала она герою. «Она жаждет, чтобы ты этим обладал», — сообщил я ему. «Я не могу», — сказал он. «Он говорит, что не может». — «Он должен». — «Она говорит, что ты должен». — «Я не поняла, почему Ривка спрятала свое обручальное кольцо в банке, почему сказала мне: На всякий случай. На всякий случай — и потом что? Что?» — «На случай, если ее убьют», — сказал я. «Да, и потом что? Почему у кольца должна быть иная участь?» — «Я не знаю», — сказал я. «Спроси его», — сказала она. «Она хочет знать, почему ее подруга решила сохранить обручальное кольцо, когда подумала, что ее могут убить». — «Чтобы осталось вещественное доказательство ее существования», — сказал герой. «Вещественное что?» — «Свидетельство. Документ. Подтверждение». Я сообщил об этом Августине. «Но кольцо для этого не нужно. Люди могут помнить и без кольца. А когда они забудут или умрут, тогда и о кольце никто знать не будет». Я сообщил об этом герою. «Но кольцо может служить напоминанием, — сказал он. — Каждый раз, когда вы на него смотрите, вы думаете о ней». Я сообщил об этом Августине. «Нет, — сказала она. — Я думаю, это было на этот случай. На случай, если однажды кто-нибудь придет его искать». Я не мог ощутить, говорила ли она со мной или с героем. «Чтобы нам было, что найти», — сказал я. «Нет, — сказала она. — Не кольцо для вас существует. Вы существуете для кольца. Кольцо не на случай вас. Вы на случай кольца». Она порылась в кармане платья и извлекла кольцо. Она предприняла попытку надеть его на палец героя, но оно не гармонизировало, поэтому она предприняла попытку надеть его на самый миниатюрный палец героя, но оно опять не гармонизировало. «У нее были маленькие руки», — сказал герой. «У нее были маленькие руки», — сообщил я Августине. «Да, — сказала она. — Такие маленькие». Она вновь предприняла попытку надеть кольцо на мизинец героя, она старалась изо всех сил, и я ощутил, что это причиняет герою много разных страданий, хотя он не экспонировал ни одного из них. «Не гармонизирует», — сказала она, и, когда она удалила кольцо, я увидел, что на мизинце героя остался круговой порез.

«Нам пора выдвигаться, — сказал Дедушка. — Время отбывать». Я сообщил об этом герою. «Скажи ей еще раз спасибо». — «Он говорит вам спасибо», — сказал я. «И вам спасибо». Теперь она опять плакала. Она плакала, когда мы приехали, и плакала, когда мы отбывали, но ни разу не плакала, пока мы были там. «Можно я задам вам вопрос?» — спросил я. «Конечно», — сказала она. «Меня, как вы знаете, зовут Саша, а его — Джонатан, а суку — Сэмми Дэвис Наимладшая, а он, Дедушка, — Алекс. А вы кто?» Мгновение она молчала. «Листа», — сказала она. А потом она сказала: «Можно я задам тебе вопрос?» — «Конечно». — «Война уже кончилась?» — «Я не понимаю». — «Я», — изрекла или начала изрекать она, но тут Дедушка исполнил нечто, чего я никак не ожидал. Он стиснул руку Августины в своих руках и поцеловал ее в губы. Она повернулась к нам спиной, лицом к дому. «Я должна идти к моей малышке, — сказала она. — Она скучает по мне».

Впадая в любовь, 1934—1941

ВСЕ ЕЩЕ НАХОДЯСЬ на жалованье у прихожан Падшей Синагоги, не ведавших о ее частичном перерождении в своеобразный эскорт-сервис для престарелых и вдов, дедушка продолжал наведываться с визитами к клиентам по несколько раз в неделю и скопил достаточно денег, чтобы можно было задуматься о создании собственной семьи, — задуматься если не ему самому, то, по крайней мере, его родителям.

— Приятно видеть твою рабочую этику, — сказал ему однажды вечером отец, когда дедушка собирался отправиться в небольшой кирпичный дом вдовы Голды Р по соседству с Несгибаемой Синагогой. — Ты не ленивый цыганенок, как мы прежде думали.

— Ты наша гордость, — сказала мама, но, вопреки его ожиданиям, поцелуя за этим не последовало. Это из-за Отца, — подумал он. — Будь мы одни, она бы обязательно поцеловала.

Отец приблизился к нему, похлопал по плечу, сказал Так держать, не догадываясь о подтексте.

Прежде чем заниматься с ним любовью, Голда завешивала зеркала.

А дважды овдовевшая Лея Г, которую он посещал три раза в неделю (даже после собственной свадьбы), просила только о том, чтобы к ее безнадежно состарившемуся телу он относился со всей серьезностью: не смеялся над опавшей грудью и лысеющим лобком, не обходил вниманием варикозные вены на икрах, не морщился от запаха, который, она знала, напоминал запах гниющего на лозе винограда.

А Рина С, вдова Казвеля Л, единственного из Дымков Ардишта, сумевшего избавиться от вредной привычки и спуститься с крыш Ровно на землю (правда, лишь затем, чтобы, подобно Времямеру, стать жертвой мельничной пилы), в разгар любовных утех впивалась в мертвую руку Сафрана зубами, желая удостовериться, что он действительно ничего не чувствует.

А Елена Н, вдова гробовщика Хаима Н, тысячи раз наблюдала, как двери их подпола растворялись навстречу смерти, но даже и вообразить не могла, в какую черную бездну горя может столкнуть человека обычная куриная кость, попавшая не в то горло. Она умоляла любить ее под кроватью, в тесном подобии склепа под некогда брачным ложем, в надежде, что соитие облегчит душевную боль, сделает жизнь чуточку переносимее. Сафран, мой дедушка, отец моей мамы, которого я не застал в живых, удовлетворял любую их прихоть.

Но прежде чем меня заподозрят в подхалимаже, необходимо отметить, что вдовы составляли лишь половину от общего числа любовниц моего юного дедушки. Он вел двойную жизнь: любил не только скорбящих, но и тех, кого не успела коснуться влажная лапка скорби, кто был ближе к своей первой смерти, чем ко второй. С его легкой руки расстались с невинностью пятьдесят две девственницы, и каждая в неповторимой позе, заимствованной им с картинок скабрезной колоды карт того самого приятеля, которого он все время оставлял в театре: одноглазую простушку Тали М с тугими косичками и заплатой из сложенной ярмолки на невидящем глазу он отшестидевятил, как валета; в Брэндил В, что страдала пороком сердца, отдувалась при ходьбе, носила очки с толстыми линзами и умерла до войны (слишком рано, но как раз вовремя) вошел со спины, как в двойку червей; Меллу С с пышной грудью и плоским задом, единственную наследницу самого богатого семейства в Колках (поговаривали, что в их доме даже столовое серебро было одноразовым), поимел на боку, как бубновую даму; Треме О, проявлявшей особое усердие на природе и стонавшей так пронзительно, что даже странно, как их не застукали, он позволил себя оседлать, как туза пик. Они его любили, а он их еб — десятка, валет, дама, король, туз — самый королевский из возможных флеш-роялей. Так что, несмотря на увечье, было у него все-таки две действующие руки: на одной — пять пальцев, на другой — пятьдесят две девочки, не сумевших или не пожелавших сказать «нет».

Но и выше пояса у него, конечно же, тоже была жизнь. Он ходил в школу и учился вместе со своими одногодками. Легче всего ему давалась арифметика, и его учитель, молодой Падший по имени Яким Е, даже предложил моим прабабушке и прадедушке отправить Сафрана в Луцк, в школу для одаренных детей. Но ничто не нагоняло на дедушку такой тоски, как учеба. Книги нужны тем, у кого нет настоящей жизни, — думал он. — Они не в состоянии ее заменить. Школа, которую он посещал, была небольшой: четыре преподавателя и сорок учеников. День был разделен на дисциплины религиозные, которым обучал Так Себе Раввин вместе с одним из прихожан Несгибаемой Синагоги, и дисциплины светские, или полезные, которым учили трое (а иногда двое, а иногда четверо) Падших.

Историю Трахимброда каждый школьник узнавал из книги, изначально написанной Досточтимым Раввином (И ЕСЛИ МЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УСТРЕМЛЕНЫ К СВЕТЛОМУ БУДУЩЕМУ, НЕ НАДЛЕЖИТ ЛИ НАМ СНАЧАЛА ЗАГЛЯНУТЬ В СВОЕ ПРОШЛОЕ И ПРИМИРИТЬ СЕБЯ С НИМ?) и регулярно дополняемой комиссией, состоявшей из Несгибанцев и Падших. Книга Предшествующих начиналась как летопись исключительно эпохальных событий: баталий и перемирий, голодных лет и сейсмической активности, зарождения и гибели политических систем. Но довольно скоро туда были включены и подробно описаны события меньшего масштаба — торжества, важные свадьбы и смерти, записи о производимом в штетле строительстве (тогда в основном строили, а не разрушали), — и сравнительно небольшая книжица разрослась до трех внушительных томов. Вскоре по требованию читателей (как Несгибанцев, так и Падших) в Книгу Предшествующих стали включать результаты проводившейся раз в два года переписи с указанием имени и фамилии каждого жителя и краткой биографической справкой о его жизни (данные о женщинах появляются только после раскола Синагоги), краткие перечни менее заметных событий и комментарии, которые Досточтимый Раввин вынес в раздел ЖИЗНЬ, И ЖИЗНЬ ЖИЗНИ (к ним относились разъяснения, иносказания, всевозможные нормы и правила для желающих стать праведниками, а также симпатичные, хотя порой и бессмысленные афоризмы). Позднейшие издания, занимавшие уже целую полку, стали еще более подробными, поскольку жители вносили в них свои семейные архивы, портреты, важные документы и личные дневники, и в результате любой школьник мог без труда установить, что ел на завтрак его дедушка в любой из четвергов за пятьдесят лет до этого или чем занималась его двоюродная бабушка, пока дождь лил, не переставая, пять месяцев кряду. Поначалу новые сведения вносились в Книгу Предшествующих не чаще чем раз в год, но теперь это происходило постоянно, а когда сообщать было не о чем, члены комиссии сообщали о самих себе, чтобы процесс не прерывался, и книга, разрастаясь, во всем походила на жизнь: Мы пишем… Мы пишем… Мы пишем…