Читаем без скачивания Тайные корреспонденты "Полярной звезды" - Натан Эйдельман

Что «Записки» Николая и Михаила Бестужевых могли исходить только от М. И. Семевского, хорошо известно и уже отмечалось выше. Однако очень многое еще неясно.

М. И. Семевский довольно активно сотрудничал в «Полярной звезде», «Колоколе» и других Вольных изданиях. Видимо, его конспиративная деятельность в то самое время, когда формировалась VII «Полярная звезда», стала известна правительству. Семевскому угрожала расправа: в списке пятидесяти главных «злоумышленников», составленном в III отделении осенью 1861 г., номером 1 был Н. г. Чернышевский, а номером 16— Михаил Иванович Семевский4.

В марте 1862 г. П. А. Ефремов писал в Москву, что «Семевскому запрещено было посещать архивы по проискам Менькова, редактора „Военного сборника“, но теперь это дело устроилось»5.

Слухи о грозящей Семевскому опасности достигли даже далекого Селенгинска и вызвали дружеское предостережение Михаила Александровича Бестужева. Под впечатлением репрессий против студентов в конце 1861 — начале 1862 г. декабрист писал Семевскому (13 февраля 1862 г.): «Наступит снова для русских <…> благодатное времячко запечатывания ума и распечатывания писем. Такие и подобные мысли заставляли меня крепко беспокоиться о Вашей участи»6.

Однако, несмотря ни на что, М. И. Семевский продолжал посылать материалы для «Полярной звезды».

В его архиве сохранился отрывок из «Записок» Николая Бестужева — «пять с половиной полулистов серой и весьма толстой бумаги, почерком самым неразборчивым, с многочисленными помарками» и еще «листок». Разрозненные странички «Воспоминаний» Николая Бестужева открывались постепенно: сначала Елена Александровна Бестужева передает Семевскому воспоминания покойного брата о Рылееве, и они попадают в VI «Полярную звезду». Потом Михаил Александрович Бестужев, очевидно, отыскивает еще пять с половиной страниц; копия их через Семевского снова идет в Лондон и, как обычно, набирается для подготавливаемой книги «Полярной звезды».

Позже, когда пять с половиной страниц Н. Бестужева, а вслед за ними статья Герцена о Каразине уже набраны (или набираются), Семевский высылает третью часть «Воспоминаний» Бестужевых.

Прежде чем послать последний листок в Лондон, Семевский, безусловно, показал его престарелому Владимиру Ивановичу Штейнгелю: «Записки» Михаила Бестужева, попавшие в «Полярную звезду», имеют примечания, сделанные, как позже стало известно, В. И. Штейнгелем. Одно из них относится к описанию допроса Николая Бестужева царем. На подлинной рукописи М. Бестужева рукой Штейнгеля: «Мишель, вероятно, забыл: Николай <Бестужев> рассказывал, что государь в полураскрытую дверь, показывая на него из другой комнаты государыне, сказал: „voila encore un demiserables“ — и потом вышел к нему»7.

В «Полярной звезде» к тому же месту воспоминаний:«Государь в полураскрытую дверь из другой комнаты сказал Государыне: „voila encore un de miserables“ — и потом вышел к нему» (ПЗ, VII—2, 78).

Так же отредактировано Семевским и другое примечание В. И. Штейнгеля: описывая казнь декабристов, М. А. Бестужев упомянул о пяти виселицах. В. И. Штейнгель написал на рукописи:

«Здесь Мишель неправильно выразился: виселица была одна, довольно широкая для помещения пятерых»8.

В «Полярной звезде» Мишель Бестужев, понятно, не упоминается:

«Собственно, виселица была одна, довольно широкая для помещения пятерых» (ПЗ, VII—2, 83).

Таким образом, в подготовке важной корреспонденции для «Полярной звезды» кроме М. И. Семевского участвовали два ветерана декабризма.

Последняя посылка Семевского достигла Лондона, вероятно, в феврале — марте 1862 г., когда Герцен уж закончил «Каразина».

Сложнее вопрос, когда пришли первые пять с половиной страниц «Воспоминаний» Н. А. Бестужева?

Напрашивается ответ, что это произошло вскоре после выхода первого выпуска VII книги (сентябрь 1861 г.), потому что второй выпуск именно с этих страниц начинается.

Но не могло ли случиться, что эти странички привез с собою Гербель еще в июле 1861 г. (вместе с другими материалами от Семевского, см. выше), а Герцен «придержал» их для второго выпуска «Полярной звезды»?

На эту мысль наводит следующее обстоятельство. Н. В. Гербель — как уже рассказывалось — летом 1861 г., посетив Герцена и Огарева, уехал в Германию и в августе издал в Лейпциге сочинения Рылеева. Так вот, в этой книге, появившейся почти одновременно с 1-м выпуском VII «Полярной звезды» и за полгода до 2-го выпуска, мы находим «Отрывки из воспоминаний М. А. Б-ва» (т. е. Михаила Бестужева), те самые, которые появились во 2-м выпуске. В предисловии к лейпцигскому изданию Рылеева Гербель признавался, что «записки М. А. Б-ва являются здесь в первый раз»9.

Итак:

1. В июле 1861 г. Гербель у Герцена и многое передает ему.

2. Не раньше февраля— марта 1862 г. Герцен получает отрывок из «Записок» Михаила Бестужева.

3. Еще в августе 1861 г. часть этого отрывка Гербель печатает в Лейпциге.

Была, наверное, какая-то договоренность Герцена и Огарева с Гербелем. Возможно, Гербель отправил в Лондон листки с воспоминаниями Бестужевых уже после того, как использовал некоторые из них в лейпцигском издании (в России ему их вручил М. И. Семевский). Таким образом, от далекого Селенгинска через Петербург и Лейпциг в Лондон — вот какой путь совершили драгоценные «Воспоминания» Бестужевых, прежде чем достигли «Полярной звезды».

С поездкой и заграничными изданиями Гербеля связан и другой любопытнейший отрывок из 2-го выпуска VII книги.

Выдержкам из «Записок одного недекабриста» издатели предпослали следующие строки: «Отрывки эти были нам доставлены с примечанием, что они писаны одним современником декабристов, который лично был в довольно близких отношениях с ними, несмотря на то что явным образом не разделял их образа мыслей. Каждая подробность (даже неприязненно высказанная или без глубокого понимания) о великих мучениках и деятелях 14 декабря бесконечно важна для нас. Мы с искренней благодарностью помещаем присланные нам отрывки в Полярную звезду» (ПЗ, VII—2, 85).

Герцен и Огарев, конечно, хорошо знали, кто автор «Записок недекабриста», потому что несколько страниц из этих «Записок», посвященных Рылееву (см. ПЗ, VII—2, 90–91), появились еще на полгода раньше в лейпцигском издании. Гербель опубликовал их там под заглавием «Из записок Н. И. Г-ча» (пояснив, что они «являются здесь в первый раз»). Современники — и, понятно, издатели «Полярной звезды» — легко угадывали, что за этими прозрачными инициалами скрыт Николай Иванович Греч…

Пушкина, говорят, до слез смешили следующие строки из поэмы А. Воейкова «Дом сумасшедших», довольно популярной в прошлом столетии:

..И чтоб разом кончить речь,Благороден, как Булгарин,Бескорыстен так, как Греч…

Булгарин и Греч назывались или упоминались обычно сообща, «в рифму»; их писали часто с маленькой буквы: булгарины, гречи, что означало доносчики, охранители, крайние реакционеры. Имена их обросли громадным количеством анекдотов, темных историй, каррикатур, эпиграмм. Из III отделения к ним на экспертизу часто поступали подозрительные сочинения, и экспертиза производилась весьма основательно.

Когда в середине 50-х годов между двумя «близнецами» произошел разрыв и Николай Иванович поприжал Фаддея Бенедиктовича, последний жаловался посреднику, которым в этом случае был не кто иной, как И. П. Липранди:

«Чего хочет с меня Греч!!!??? Моего тела и моей крови? Пусть придет взять! Стыд и срам! На могиле нашей, аки вран хищный, хочет отнять у меня кусок хлеба, кровью и мозгом зарабатываемый!! <…> Сущая чума нашла на меня! Каждый час вспоминаю предостережение нынешнего приятеля Греча: „Берегись Греча, он продаст тебя!“ <…> Не верил, а теперь — удостоверил! За грош решает! <…> Никогда вы не слыхали, что Булгарин лжец или подлец. Вложив саблю в ножны, я 32 года ратую пером за правду и всегда рад, когда могу то напечатать, что думаю»10.

Такими попали в русскую историю и останутся в ней Фаддей Булгарин и Николай Греч.

А между тем в жизни этих непривлекательных персон были разные и порой довольно неожиданные страницы.

Пушкин однажды признался юному Грановскому, что «не понимает, отчего так пренебрегают Булгариным, что, конечно, на большой улице немного совестно идти с ним рядом и разговаривать, но в переулке он готов с ним беседовать»11.

По «переулку» с Булгариным и Гречем можно было ходить за их связи и знакомства в додекабрьские времена.