Читаем без скачивания На пути к перелому - Иван Ласкин

- От безработицы. Мне, знаете ли, по своей должности, товарищ полковник, совсем нечего делать. Ни бегущих с передовой, ни трусов в полку нет. Из тылов сами идут все в бой. А людей не хватает. Значит, врага должны бить все.

Да, мы только по привычке употребляли слова "дивизия", "полк", хотя каждый понимал, что это теперь только условные понятия. Фактически остатки 172-й теперь были сведены в один батальон, в котором было всего около двухсот человек.

Командовать этим батальоном мы поручили старшему лейтенанту Ивану Зимину (до этого он был начальником штаба формировавшегося 388-го стрелкового полка), а командиром одной из рот был назначен младший лейтенант Н. И. Сотников.

Перед вечером, когда бой начал стихать, мы с Солонцовым в сопровождении старшего лейтенанта И. Ф. Литвинова и помощника командира взвода М. И. Соловьева направились в роту Сотникова, которая выдержала в этот день очень сильный натиск врага.

Подошли к первому красноармейцу - пулеметчику, у которого рука была на перевязи. Рядом с его "максимом" горка стреляных гильз. Собрались другие бойцы. От них мы узнали, что Сотников и политрук убиты и теперь их осталось только восемь человек. В ходе боя рота уничтожила более ста гитлеровцев и удержала свои позиции.

- Кто теперь командует ротой?

- Наверное, мне придется, - ответил пулеметчик. Мы пошли вдоль окопов. С болью в душе смотрели на тела погибших воинов. Много их было, очень много.

- А что это у вас раненых не видно? - спросил я у бойцов.

- Ранены-то были многие, - отозвался один из красноармейцев. - По нашей позиции ведь били шестиствольные минометы, шли на нас танки и пехота. Бой был очень тяжелый. Но никто не уходил с позиций, даже если получал ранение.

- Этим людям памятник надо здесь поставить, - сказал задумчиво Соловьев.

Литвинов уточнил:

- На каждой позиции... Все геройски сражались. Старший лейтенант имел основание так говорить, ведь он весь день был в гуще боя, получил два ранения, но оставался в строю.

Вечером 18 июня я и комиссар П. Е. Солонцов поехали на командный пункт армии. На душе у нас было тяжело.

И. Е. Петров сосредоточенно всматривался в карту. Рядом с ним за столиком сидели несколько офицеров штаба и что-то записывали в блокноты.

- Не вовремя, кажется, пришли, - тихо сказал Солонцов.

Командарм услышал эту фразу, сверкнул я нашу сторону стеклами пенсне.

- А вот и сто семьдесят вторая. Подходите, пожалуйста, к столу, пригласил он.

Я начал было докладывать о состоянии дивизии, но Петров перебил меня:

- Военному совету все известно... Людской резерв у нас еще кое-какой есть, но нет боеприпасов. А воевать надо...

Видимо, командарм понимал наше душевное состояние.

- Мучаетесь, Иван Андреевич, что сам, мол, жив, а дивизии больше нет, - повернулся он ко мне. - Все понимаю. Самому погибнуть - это легче. Но винить себя не надо. Дивизия полегла, уничтожив вдесятеро больше немцев, совершив героический подвиг. Командовать вам больше нечем. И я, к сожалению, пополнения вам дать не могу. Но все командиры дивизий пока остаются в строю. Правда, штаб фронта требует направить вас в его распоряжение. А сейчас Военный совет благодарит вас. Зайдите к Николаю Ивановичу Крылову. Может быть, он чем-нибудь поможет вам...

Комиссар Солонцов отправился к начальнику политотдела армии Л. П. Бочарову, а я - к генералу Н. И. Крылову.

Генерал Крылов еще подробнее рассказал мне о положении дел на всем севастопольском фронте.

- Все, что можно было взять в тылах и в подразделениях обслуживания, сказал он, - отправлено на передовые участки. Помочь вам резервами не могу.

С тем мы и вернулись к себе.

Комиссару Солонцову стало трудно передвигаться на костылях, поэтому на следующий день я обратился к начальнику штаба армии с просьбой разрешить ему эвакуироваться. Разрешение было дано, и 24 июня мы распрощались. Я остался без друга, с которым вместе, бок о бок воевал девять месяцев.

Считаю своим долгом и правом еще раз сказать самые добрые слова об этом человеке.

Фронтовикам известно, что дружба, скрепленная кровью в совместных боях, в тяжелой боевой обстановке, - самая крепкая.

Таких боевых друзей у меня много. Но с Солонцовым нас связывали тяжелые бои и на Перекопско-Ишуньских рубежах Крыма, и здесь, под Севастополем. Он за это время стал ближайшим моим боевым другом и помощником.

Это был настоящий коммунист, истинная партийная душа дивизии. Мне ни разу не пришлось слышать от него ссылок на авторитеты, а вместе с тем у него всегда чувствовался истинно партийный и критический подход к любому вопросу.

Мы вместе переносили все тяготы фронтовой обстановки, вместе радовались победам и тяжело переживали неудачи. Хотя характеры у нас были разные, но взгляды на все крупные и мелкие вопросы боевой деятельности всегда сходились. Я очень обрадовался, когда через год, в июне 1943 года, мы снова встретились с Петром Ефимовичем Солонцовым на фронте. Он был к тому времени начальником политотдела 58-й армии, а я начальником штаба Северо-Кавказского фронта.

* * *

В июньском штурме врага корабли уже не поддерживали огнем сухопутные войска. Но у них было много боевых дел на море. Мы видели это только у берегов Севастополя, в бухтах. Но до солдат доходят все вести. Все знали, что самолеты врага постоянно патрулируют над морем, гоняются за каждым нашим кораблем и транспортом и подвергают их атакам. Знали, что моряки воевали героически и также несли значительные потери. И все же кое-кто нет-нет да и спрашивал, почему все же не поддерживают нас огнем боевые корабли?

...Теперь на северном и южном направлениях в нашу оборону были глубоко вбиты танковые клинья, и положение обороняющихся резко ухудшилось. А между тем вся центральная группировка наших войск (25-я Чапаевская дивизия генерала Коломийца и 8-я бригада морской пехоты полковника Горпищенко) продолжала оставаться на своих позициях, так как на этом направлении враг вел только отвлекающие действия.

В ночь на 19 июня Военный совет СОРа направил И. В. Сталину, Н. Г. Кузнецову и С. М. Буденному телеграмму, в которой сообщалось, что героический Севастопольский гарнизон продолжает истреблять врага, рвущегося в город. Семнадцать суток отбивались яростные бомбо-артиллерийские удары, а затем с 7 июня пехотно-танковые атаки. За это время мы потеряли около 20 тысяч человек, враг понес потери в три-четыре раза большие, говорилось в телеграмме. Имея абсолютный перевес в танках и господство в воздухе, противник продолжает оказывать огромное давление. На ялтинском направлении вклинившийся в оборону противник пока сдерживается. Зато на северном участке он подошел вплотную к северным укреплениям, поставил под удар весь город и лишил нас возможности пользоваться бухтами Северной и Южной.