Читаем без скачивания Очищение. Том.2. Душа - Александр Шевцов (Андреев

Итак, вот вопрос, который ставит для себя Ушинский и из-за которого его подозревали то в естественнонаучном материализме, то в идеализме, а то в дуализме. На мой же взгляд, это вопрос прикладника, которому нужно понять, как воспитывать детей, и он просто ищет, на что опереться в своей работе, а значит, исследует ту среду, на которую учитель может оказывать воздействие.

И это невозможная для всей науки — прошлой и современной — постановка вопроса, потому что далее Ушинский спокойно и уверенно подводит к тому, что сознание — это тонкоматериальная среда. Все его учение о душе и сознании настолько революционно, что ему до сих пор нет равных. Впрочем, по порядку.

Сначала идет набор материала и описание явления, поэтому собственное присутствие Ушинского еще не очень явно. Просто он не упускает возможности выделить то, что ему поможет высказать собственные мысли.

«Замечательно, что новейшие психологи, как, например, Фихте-младший и Форшлаге, опять пришли к необходимости признания какого-то идеального тела души, фантастического тела, ему служащего звеном между сознанием и телом.

В форме души дух находится еще в форме внешней природы, и человек на этой ступени находится в полном мире с природою. Из этого мира, в силу логического противоречия, дух отвлекается в форму сознания: он отвергает всякое содержание свое, как нечто ему чуждое и его стесняющее. На этой ступени — сознание есть постоянное отрицание всякого содержания» (Там же).

Уж не знаю, насколько собственные взгляды Ушинского отличались от взглядов немецких идеалистов в целом, но в отношении души и сознания, он, похоже, разделял с ними убеждение, что это в каком-то смысле одно и то же. Впрочем, сам он при этом делает все, чтобы его не заподозрили в симпатиях к немецкому идеализму, и отчетливо заявляет, что ему кажутся верными и мысли английских эмпириков, в частности, Александра Бэна. А заодно и подтверждает, что предмет его исследования — сознание.

Рассказ о материалистических взглядах «на сознание и на душу» он начинает с любопытнейшего сопоставления вульгарного материализма с Книгой премудростей Соломоновых:

«Может быть, тем из реалистов, которые редко заглядывают в Библию, небезынтересно будет найти в ней выражения, не нуждающиеся в большой переделке, чтобы попасть в книгу Молешота или Бюхнера: "Случайно рождены мы, — говорили библейские реалисты, — и будем потом, как будто бы нас и не было, потому что дым — дыхание в ноздрях наших, и слово — искра в движениях сердца нашего; когда же искра эта угаснет, то в пепел обратится тело наше, а дух наш разольется, как мягкий воздух"» (Там же, с. 93).

А вот последующий рассказ об античной философии стоит привести полностью:

«Все первые философы Греции, до Платона, имели более или менее материалистическое воззрение на душу.

Почти во всех этих воззрениях душа признавалась за тончайшую материю, какую только знал или мог себе вообразить философ. Замечательно однако, что материя, из которой состоит душа, составляла в то же время и сущность всех явлений мира» (Там же, с. 94).

Рассуждение это любопытно выводом, который делал Ушинский, ссылаясь на Вундта и Бэна:

«Анаксимен создавал душу из воздуха, так как воздух, по его мнению, необходимый для дыхания, был причиной жизни.

Пифагорейцы видели в душе изолированные частицы эфира, и представления наши, по их мнению, суть не что иное, как движения этого эфира.

Такое воззрение на душу довольно близко подходит к современному воззрению естествоиспытателей, открывающих основу всех физических и психических явлений в движении частиц материи, а причину движения этих частиц в движениях эфира, получающих свое начало от солнца, которое является, таким образом, источником физической и психической жизни» (Там же).

Безусловно, он имеет в виду самые ранние взгляды Вильгельма Вундта, изложенные им в только что переведенной в России «Душе человека и животных» (1862). Книге слабой и никак не отражающей действительных взглядов великого психолога. Книге, посвященной, скорее, мечте о естественнонаучной картине мира, чем душе. Но именно в этой-то поражающей воображение картине Вундт использует Кант-Лапласовскую картину мира, в которой рисует шуршащие об мировой эфир планеты и звезды, медленно остывающие и так движущиеся к всеобщей смерти мирозданья.

От греков Ушинский делает новый переход к немецкому идеализму:

«Эмпедокл, руководимый мыслью, что одинаковое может быть познаваемо только одинаковым, слагал душу из тех четырех элементов, из которых, по мнению древних, слагался весь мир, а местом жительства душе назначал кровь.

Хотя это мнение высказано в очень грубой форме и обличает всю ничтожность тогдашних сведений о природе, однако основа этого мнения та же, на которой построил Гегель свое воззрение на душу, как средоточие всех мировых влияний.

На этой же основе, или, лучше сказать, на необходимости объяснить себе, каким образом душа может чувствовать и понимать материальный мир, строятся психологические воззрения Лейбница, Гербарта и Лотце, которые видят в душе монаду, подобную тем монадам, из которых состоит мир материальный и, следовательно, родственных друг другу, а потому могущих войти во взаимные отношения.

На этой же потребности связи между душою и материальным миром построены и новейшие гипотезы Фихте-младшего и Форшлаге, дающих душе какое-то фантастическое тело, живущее в пространстве и времени» (Ушинский. Вопрос, с. 94–95).

По мере движения по кругам понятия «душа» мне придется опуститься и в ту древность, когда творили древнегреческие мыслители. И все же я не могу удержаться, и приведу краткое перечисление их взглядов, сделанное Ушинским. По крайней мере, оно позволит ощущать себя хотя бы поверхностно знакомым с представлениями древних, что очень важно для создания действительного понятия. Тем более, что он постоянно увязывает взгляды древних с современной ему философской психологией.

«Парменид объяснял процесс понимания и памяти постоянной борьбой огненного эфира с противоположным ему холодным принципом. И мы не можем здесь не видеть зародыша дуалистического воззрения, развитого впоследствии картезианцами.

Анаксагор, по свидетельству Аристотеля, называл дух бесчувственным и особенным существом, не имеющим ничего общего с другими. Мысль Анаксагора нашла себе развитие в новейшей философии Фихте-младшего, принимающего дух за особенное, сверхчувственное, реальное существо, для которого сознательность есть только частное явление.

Гераклит, как и Пифагор, видел в душе изолированную часть эфира, движущуюся и борющуюся в пределах тела. Чем суше этот эфир, тем ярче он горит и тем ярче душевные явления. Сырость ему противна, и в состоянии опьянения этот эфир готов потухнуть.

Демокрит, замечательнейший из психологов древности, который первый высказал мнение, подтверждаемое нынешними физиологами, что все наши внешние чувства суть только видоизменения осязания, признавал тоже в душе огненный эфир в виде шарообразных и чрезвычайно подвижных атомов, которые носятся в воздухе и через посредство дыхания дают нам жизнь. Мыслитель, кажется, ощупью доходил до открытия кислорода.

Платон первый оторвался от материалистического воззрения. По его определения души все были только противоположностями материи, и душа называлась невидимою, в противоположность видимому, властвующею в противоположность подчиненному, неделимою в противоположность делимому и так далее» (Там же, с. 95).

Рассказ о материализме Ушинский завершает вот таким переходом:

«Материалистические воззрения на душу прожили в новой истории еще несколько фазисов, на которых мы не считаем нужным останавливаться, так как все эти воззрения слились теперь в то одно, которое видит душу в нервном организме и которым потому мы займемся исключительно» (Там же, с. 96).

Видимо, вот из этого обещания заняться исключительно нейрологическим представлением о душе, естественники и причисляли Ушинского к своему лагерю. Однако, есть смысл пройти вместе с ним по этой теме подробно.

«Основное воззрение современного материализма на душу состоит в том, что он отождествляет душу и нервный организм. Это воззрение обязано своим появлением тому изучению нервного организма, которым преимущественно занялась наука нашего времени. Однако же, далеко ли подвинулось это изучение?» (Там же, с. 212).

Как вы уже догадываетесь, вывод для материализма неутешителен и, кстати, современен:

«Если же мы это наше незнание в отношении основных условий деятельности нервного организма, обличаемое самыми простыми и ежедневно повторяющимися фактами, сравним с тою уверенностью, которою проникнуты сочинения материалистов, когда они говорят о душевных отправлениях, как о невидимых движениях мозга, то невольно приходит на мысль глубоко-психологический стих Шиллера: "Удобно уживаются друг с другом мысли, но жестоко в пространстве сталкиваются вещи".