Читаем без скачивания Дети Барса - Дмитрий Володихин

И тут Асагу вновь представилась таблица сегодняшнего сражения. Так явственно, словно неровная грань формованной глиняной плитки лежала у него на ладони. Знаки покрывали ее до середины, низ еще пустовал, призывая писца… А вот ровно по центру глина набухала странным и недобрым знаком: тринадцатилучевая звезда хищно ощетинивалась своими шипами. Звезда то виделась эбиху отчетливо, то исчезала, то размазывалась ровно наполовину. Будто подмигивала.

«Да что за говенная причуда! Опять, что ли, их маги взялись за свои игрушки?»

Гургал сделал шаг. Другой. Его интересовал Асаг. Вот оно что. Кровью эбиха не зазорно испачкать царское оружие. Это никак не могло считаться человеком. Гургал возвышался на четыре головы над Асагом. А насколько он был шире в плечах, даже считать не хотелось. Медведь бы испугался и убежал. Вот же задница! Какая выходит задница… Лица Гургала, конечно, не видно. Лицо закрывает золотая маска, по которой змеятся огненные блики. Из-под маски слышится рык с какими-то звериными подвываниями, как у хищной кошки, если ее разозлить. У хищной кошки размером с двух медведей.

Царь сделал молниеносное движение. Топор просвистел у самого носа эбиха. Невозможно так быстро работать столь тяжелым оружием…

«Творец!»

Асаг не знал, как ему сладить с чудовищем. Но как-то справиться с ним было необходимо. Свои и чужие смотрели на них. И тело эбиха, измученное, сочащееся кровью, но все-таки сильное, гибкое и навычное к драке, начало опасную игру с топором Гургала. Асаг то приближался, грозя пощекотать царскую плоть мечом, то отскакивал, и заостренная медь на палец не доставала до его черепа.

«Творец!»

Они кружили, а кровь упрямым ручейком стекала по лицу и доспехам Асага. Чья мэ крепче? Большинство тех, кто наблюдал за поединком, считали эбиха че-ловеком-на-пороге: странно, что еще жив, впрочем, это ненадолго.

Тринадцатилучевая звезда вспухла нарывом на поверхности таблицы…

«Творец!»

Дротик, брошенный откуда-то из-за спины эбиха, вонзился царю-быку в горло, у самого подбородка. В неверном свете факелов было видно, как разлетаются веером капли крови. Гургал не смог даже (крикнуть. Вздохнул глубоко, как дышат старики, боящиеся выпустить из себя жизнь вместе с дыханием, и повалился набок.

Странно, сколь быстро отлетела душа от этого огромного тела. Если была она там, душа… Странно, как бесславно оборвалась мэ царя.

Пехота ночи никогда не чтила поединков. Черные — не реддэм. Они просто убивают.

Асаг успел сделать несколько шагов назад, и над телом Гургала тут же сомкнулись два строя. Эбиха сбили с ног, и он не сразу сумел встать, а когда встал, не сразу занялся делом. Асаг все никак не мог поверить: жив! живой… Черные и человекобыки деловито резали друг друга. И если копейщики подбадривали друг друга воинственными криками, а горцы ревели, не хуже настоящего зверья, то черные работали молча. Им было наплевать, сколько впереди них Гутиев, чем они вооружены и чего хотят. Черные очищали площадку перед воротами так, словно давили ядовитых жаб. Теперь гутии отдавали за одного черного трех или четырех своих.

«Успели…»

Далековато они стоят, казармы черных. У самых Рыбацких ворот, за храмом. Далековато.

Асаг отошел подальше от побоища на баррикаде, присмотрелся к тому, что творилось на стенах. Его меч больше не нужен был этому бою. Лихая вышла сшибка. Теперь — все. Руки отдохнут. Может быть, еще разок… чуть погодя. Потом.

Ему необходимы были три вещи; знамя лугаля баб-алларуадского, компания эбиха и резерв, чтобы вовремя затыкать прорехи в обороне. Как лугалю, ему полагалось копье с четырьмя конскими хвостами, как эбиху — полусотня охранников, бегунов, писцов и пять реддэм для важных поручений. Опытный военачальник, он понимал, что отразил только первый натиск и еще много людей должны будут сгореть в сегодняшнем побоище.

Асаг остановил сотню черных, подтягивавшуюся к воротам, забрал у сотника нескольких бойцов и разослал их куда требовалось: поторопить старшего агулана ополченцев; отыскать дежурного реддэм компании, пусть ведет всех сюда, к Сигнальной башне, и немедленно; разыскать тысячника Хеггарта, этот должен прислать знамя, двести копейщиков и полусотню лучников.

Миновала четверть стражи. Теперь у Асага было все, что нужно. Человекобыки вновь схлестнулись с черными и оставили перед Сигнальной башней сотни рогатых трупов. Издалека, наверное, могло бы показаться, будто здесь забивали скот. Если бы было кому смотреть на эту свалку издалека, если бы был день, а не ночь, если бы пространство у разбитых ворот вновь не покрылось темной живой массой…

С рассветом начался дождь. Он то вставал непролазным тростниковым полем, то ослабевал и едва капал редкими слезами, то вновь сходил с ума, то делал короткую передышку, то напоминал о себе всерьез… Земля навстречу дождю выдыхала холодноватый пар. Горцы и чёрные не замечали его. Так странно для человеческой породы стоять под хлещущим дождем и не чувствовать хлещущего дождя! И тем в другим было не до того. Князь Вода пытался переупрямить их, будто оба войска были его невестами, но ни одна, ни другая не спешили сказать хотя бы слово, хотя бы повернутые нему голову, а он раз за разом же пытался привлечь их внимание… Дождю не везло в тот день, князь Вода был не ко двору. Асаг некстати припомнил язвительную десятую табличку из «Поэмы о нетревожных снах», сочиненной то ли самой царицей Гарад, то ли кем-то из ее учениц:

Как нелюбимый человек

Дождь приходил,

Когда не ждешь его,

И уходил,

Когда с чужим дыханьем

Уже смиришься…

Прозрачная безвкусная жидкость мешалась на земле с красной соленой жидкостью. Розовый ручей вытекал из воротного проема наружу. Семь раз гутии приступали к стенам и баррикаде у Сигнальной башни. Городское ополчение еще до восхода солнца вступило в дело и билось наравне с черными и обычными копейщиками. Около полудня человекобыки заняли стену справа от ворот примерно на три аслата, а заодно и Болотную башню. Тогда сам эбих вновь превратился в простого воина. Побыл собственным последним резервом…

Лугаль Баб-Алларуада так и не понял, когда человекобыки оставили город в покое и окончательно отступили. Слишком устал. Давешняя таблица боя заполнилась до самого низа. Последний знак последней строки: робкая победа… Тринадцатилучевая звезда растаяла перед мысленным взором эбиха.

…Сумерки. Два десятка солдат разбирают завал в воротах Приречного форта. Луна и солнце стоят на небе в равной силе. Вновь хлынул холодный ливень, но Асаг не позволил прекратить работу. Ему нужно было во что бы то ни стало закрыть ворота. Ближе к полуночи усталые десятники доложили, мол, дело сделано. Завал разобрали, починили воротный засов, отделили трупы своих от чужих тел. Своими завтра займутся, сейчас сил нет… Чужих отнесли за канал. Пускай там гниют, Гутиев мертвецы не интересуют, они не вернутся, чтобы подобрать их.