Читаем без скачивания Дети Барса - Дмитрий Володихин

Пришло его время. И он мог бы многое совершить из того, что называют искусством. Она сама, доверяя Бал-Гаммасту, учила, как извлекать из ее тела искры любовной ярости. Но… так бывает иногда: опыту, искусству и всему тому, чему можно научиться, — следует отступить. А подчиниться надобно древней и светлой интуиции, которая одному с необыкновенной точностью рассказывает о желаниях другого… Садэрат вела всю игру, задавая неуловимый, стремительный ритм, но отдала Бал-Гаммасту право красиво завершить ее воздушный узор, побыть последним аккордом дождя…

Не прерывая поцелуя, он перевернул ее на спину и так же, не отнимая губ, соединился с Садэрат. Все закончилось за несколько ударов сердца. Она с жадностью стиснула его руками, он так же крепко прижался к ней.

Корабль коснулся пристани, вернувшись из дальнего плавания, россыпь теплых капель напоила выгоревший парус.

«Он мой! Мой! Мой! Мой! Какое чудо…» — думала она, глядя в потолок и расслабленно лаская его пальцы своими.

«Какое чудо! Как она хороша! Соседи навестят нас теперь неизбежно…»

— Тебе всего четырнадцать, Балле… Каким же ты будешь в двадцать восемь?

— Таким же искусным, как ты…

— Я солгала тебе. Мне не двадцать восемь. Мне тридцать. И мне совсем не нужен твой браслет.

— Какая разница. …Может, сам Творец привел его в эту корчму, кто знает. В полуденный час Бал-Гаммаст возвращался из-за внешней стены города, с открытой земли. Там он встречался с лугалем Баб-Аллона и эбихом Уггалом Карном. Первый считал, что надо бы в пяти полетах стрелы от столичных стен выпрямить русло Еввав-Рата: неудобное место — после паводка тут по три месяца и дольше стоит огромное болото. Эбих, усмехаясь, говорил, что не позволит. Мол, надо рыть втрое больше, чем кажется, иначе обмелеют два других канала и по ним можно будет с легкостью проникнуть в город; тут, отец мой лугаль, придется рыть добрым двум третям бабаллонцев, и только через пять месяцев они закончат; готовы ли вы, отец мой лугаль, осчастливить город? Лугаль горячился, мол, а вы на что, отец мой эбих? Обмелеют каналы — так ваши доблестные груди закроют брешь, покуда мы исправим дело… Да и то сказать, может, не обмелеют. Уггал Карн, еще шире растягивая губы, отвечал, мол, наши груди не должны вас интересовать, есть множество иных грудей, которые могли бы вас заинтересовать намного сильнее… Эбиху подчинялся гарнизон города, пехота ночи, дворцовая стража и почти все прочие воинские силы Баб-Аллона. Эбих мог бы приказать. И приказал бы в конце концов. Но лучше бы явился царь: из его уст тот же самый приказ прозвучал бы менее обидно для чиновной власти столицы. Эбих возвышается всего на два пальца над столичным лугалем, а царь — на две головы… Это невеликое дело доверили Бал-Гаммасту. Кое-какие невеликие дела доверяла ему мать, советники и эбихи… В последнее время Уггал Карн старался почаще вывозить его из Баб-Аллона; однажды Бал-Гаммаст провел целых три седмицы в Кише, хотя, кажется, там могли обойтись и без него… Или нет? На этот раз он поехал, чтобы посмотреть, какое такое выпрямление русла задумал лугаль. Посмотрел. Ничего не понял. В каналах он вообще мало что понимал. Послушал обоих. Оба говорили убедительно. Как бы поступил отец? Отец был, точно, храбрым, как барс… и осторожным, как любая кошка… «Я слушал вас. Я понял вас. Я напоминаю, что война все еще тлеет. Еще осаждают наши войска мятежного лугаля Нарама в городе Эреду. Ради безопасности столицы я решил отложить выпрямление русла на один солнечный круг». И хотел было что-то возразить лугаль, и даже рот открыл, но тут встретился с милым юношей взглядом, вспомнил, кто царь в земле Алларуад, и рот у него сам собой закрылся…

Уггал Карн удовлетворенно хмыкнул.

Теперь Бал-Гаммаст возвращался во внутренний город, довольный собственной твердостью и обещая себе через месяц знать все самое главное о рвах, насыпях, плотинах, каналах, канавах, выпрямленных и скривленных руслах, а также обо всех прочих земляных делах.

Царя сопровождали четыре конных лучника из дворцовой стражи и юноша-знаменосец его же возраста. В руках последнего было копье с восемью разноцветными конскими хвостами — знак присутствия государя. Копье гордо таращилось в зенит, хвосты уныло обвисли в надир. К полдню все обвисает в надир, и спать бы надо в такое время, как делают добрые люди, коих Творец не лишил здравого разумения. Одни глупцы и злодеи суетятся в неурочный час…

Шесть всадников, измученных зноем, все глаза проглядели, отыскивая открытую корчму. Ледяной воды. А еще того лучше — ледяного молока. А лучше всего — ледяной сикеры. Не торопясь… Да полно! Кто держит корчму открытой в такое время? О! Вот, кажется, одна, с виду убогая…

Так и есть, внутри заведение выглядело еще беднее, чем снаружи. Подушки, набитые соломой, тростниковые циновки да доска для игры в дахат с горстью разноцветных глиняных фишек — вот и все убранство. Хозяйка поставила перед ниши два кувшина, затем, учтиво улыбаясь, пришлась разливать ледяную сикеру по глиняным плошкам. Приглядевшись, она выделила самого рослого из лучников и обратилась к нему как к старшему:

— Отец мой воин, жаль, не знаю, как зовут такого молодца… этим стручкам тоже наливать? — Корчмарка кивнула в сторону Бал-Гаммаста и знаменосца.

Солдаты застыли в нерешительности. Бал-Гаммаст рассмеялся. А знаменосец выскочил из-под навеса на улицу, отвязал копье, накрепко притороченное к конской попоне, и влетел обратно с обиженным воплем:

— Да это же царь! Ты что, не узнаешь?!

И для верности ткнул ей под нос все восемь конских хвостов.

Хозяйка попятилась. Глаза ее заметались от хвостов к Бал-Гаммасту, от Бал-Гаммаста к знаменосцу, от знаменосца к лучникам и опять к Бал-Гаммасту. Не то чтобы она видела когда-нибудь царя-юношу. Не то чтобы хвостатое копье подсказало ей правду — ведь далеко не всем известно о смысле этого знака. Не то чтобы Бал-Гаммаст был одет как-то по-особенному: одет он был дорого, но просто так мог бы выглядеть сын тамкара или энси. Но глаза, глаза! У четырех здоровяков, которые ехали вместе с юношами; в глазах не появилось ни на сикль веселости. Только оторопь, досада и даже страх… За нее. Словом, это, должно быть, и впрямь царь. И какой только машмаашу навел его на корчму?!

Корчмарка отступила на шаг-другой» низко поклонилась и заговорила извиняющимся голосом:

— Отец мой государь! Прости. Я недавно в городе и не знаю всех его обычаев… Что мне делать, чтобы ты не гневался?

— Налей мне сикеры с горкой. Так, чтобы она стояла на два пальца выше глины… Можешь?

На миг она растерялась. Сикеры с горкой ему! А летающую козу с мордой онагра изловить не надо? Если на медленном огне да с чесночком — сам Творец, знаете ли, не откажется. Жаль, козы не летают…