Читаем без скачивания КОМАНДИРОВКА - АНДРЕЙ ЛОМАЧИНСКИЙ

Занятная родословная Ланке всплыла в разговоре только благодаря Ванькиному русскому акценту – в Америке каждый встречный и поперечный имеет имигрантские корни и при удобном случае такое поминает. Однако кроме, ну может быть китайцев, из культуры предка-эмигранта через пару поколений не остается абсолютно ничего, за исключением самого факта, что дед был из Германии, России, Пакистана, Парагвая и т.п. Коренных то почти нет. То есть по статистике они есть, и в абсолютном исчеслении их более четырех миллионов (хотя это жалкие полтора процента). В большинстве своем, американские индейцы, ну разве за исключением навахо и эскимосов, это давно уже самые обычные американцы. Ассимиляция сделала свое дело – наиболее воинственные племена просто погибли, а самые мирные стали самыми воинственными. Не удивляйтесь – процент военнослужащих среди навахо самый высокий по Америке. Секрет такого феномена очень прост – их язык считается стратегическим национальным достоянием. Кодировка радиосигнала это хорошо, но скажите, много ли специалистов на русской Лубянке или китайской Жонг Нан Хай владеют языком навахо? Конечно, кто-то владеет, но таких единицы. Английским же владеют почти все образованные люди, пусть в минимальной степени. Поэтому там где требуется радист, особенно при спецоперациях, идет индеец племени Навахо. Традиция родилась во время Второй Мировой и продолжается по сей день. Тогда на Тихоокеанском театре в наушниках изумленных японцев впервые вместо понятного английского зазвучали грудные звуки виндтокеров (wind talkers – буквально «говорящие ветром»). Язык Навахо не преподается нигде, кроме самой резервации (кстати своими размерами превышающей многие штаты), и чтобы его знать, надо родиться навахо – то есть американцем в тясяча-двухсотом поколении, если считать с момента заселения Американского материка видом homo sapiens. Трудно судить, как индейцы смотрят на то явление, что называется современная Америка с позиций геноцида их предков, но если сравнивать, например с чеченцами, то феномен они абсолютно противоположный – таких патриотов своей страны еще поискать надо. И похоже дело тут совсем не в федеральных дотациях резервациям. Америка их родная страна, и в куда большей степени своя, чем для любого, пусть очень хорошо адаптировавшегося эмигранта. Хотя за исключением двуязычности, реального отличия от остальных американцев мало. Волчьи хвосты и орлиные перья, бубны и трубки мира больше маскарад для остальной Америки, чем символы потаенного смысла «земли предков».

То что за ними пришел индеец навахо Ванька понял сразу. Во-первых сержант-связист (уж при поисках химоружия и постоянной медразведке, чем непосредственно и занимались подразделения ЭРДЕКа, без виндтокеров не обойтись), а во вторых рядом с солдатским жетоном на шее болталась ярко-синяя побрякушка из бирюзы – национальный признак, который они носят везде и всегда, какие-бы строгости к соблюдению формы одежды Уставы не предписывали. Смуглость латиноамериканца, правда для мексиканца шнобель великоват, а для боливийца росточек. Навахо был под стать своему командиру, ну может на пяток сантиметров ниже и более худой. Профиль как на знаменитых барельефах Майя – грузинский нос с горбинкой, самурайские губы, кажется застывшие в гневной гримасе, чуть монголоидные глаза и резкие скулы. Эх, только вот вместо перьев каска с насаженными очками ночного видения, они-то весь вид и портили. А еще заметно, что сержант безумно устал. На радистов свалилась двойная нагрузка, и прикрывая подразделения им приходилось работать сутаками – или непосредственно с полевой группой, то есть «на передаче», а после боевого выхода получать «отдых» в виде сидения «на приеме». Многословности в такой ситуации ожидать не приходилось. Ребята молча схватили свои спальники и пошли за сержантом. Ротная палатка-барак оказалась всего метрах в двустах. По пути спросили, где туалет. Сержант молча махнул куда-то в сторону, а потом подумал и снял свою каску, жестом предлагая опустить очки и сходить «по светлому». После гибискусного чая стало невтерпеж, особенно Муфлиху, тот с радостью нацепил прибор ночного видения и вприпрыжку побежал куда-то в темноту. Пользуясь минутной задержкой, Ванька представился. Сержант сонно ответил, что его завут Хэрри Стивен. Что-то совсем как-то не по-индейски, заметил Ванька. В темноте чувствовалось, что индеец заулыбался, и поборов сонливость, уже шутливым тоном стал объяснять:

– Да есть у нас традиционные имена, только мое не шибко хорошо звучит для «белого уха».

Ваньке сразу вспомнился русский анекдот на эту тему. Боясь ущемить национальные чувства, он на ходу переделал «собачий х@$» в «конское копыто» и рассказал эту шутку Хэрри. Тот хихикнул, и сказал, что этот анекдот чисто американский, и что ему около двухсот лет, и рассказывается он совсем не так, а смешнее. А затем повторил шутку почти слово в слово, как ее рассказывали в России, с единственным отличием, что вместо прилагательного «собачий», там фигурировало «бизоний». И словно продолжая тему смешных имен, таким же тоном продолжил:

– Ну, мое имя не такое плохое. По-виндтокерски, то есть на языке навахо, адаптированым для кодировки, оно всего лишь означает «мотоциклист». Там все так – «колибри» значит танк, «гусь» – пушка, «кора сосны» – вертолет Ми-8, а «лист дуба» – французский «Мираж». Ну нет в языке навахо таких слов. Поэтому Аичхохана, буквально на навахском означающее «роудраннер», по-виндтокерски означает «мотоциклист».

А вообще-то роудраннер это птица такая. Довольно обычна, живет по всей Америке от Великих Равнин севера до южных пустынь Нью-Мексико, от западного побережья Калифорнии до Техасских берегов на востоке. Смешная птичка, была б моя воля, я бы ее вместо белоголового (или лысого) орла за национальный символ взял – уж больно темп жизни у нас сумашедший. Внешне напоминает смесь куры с кенгуру. Клюв как у цапли, хохолок как у удота, ноги как у страуса в миниатюре, когда бежит, то тело вытягивяет в ниточку параллельно земле – хоть птица летать не любит, но ее бег уже кажется полетом некой серой ракеты. От кончика клюва до хвоста чуть больше полуметра, а мелькающих лапок не видно, ведь несется это чудо переди машины, словно не замечая того, что вы все больше и больше давите на газ. Для индейца эта птица всегда была символом скорости и выносливости, тогда как орел даже силы особой не символизировал, а всего лишь заурядную остроту зрения и «блат», то бишь высокий социальный статус. А вот для белого человека роудраннер, конечно не бизоний член, но тоже популярный герой скабрезных ковбойских шуток и детских мультфильмов. Хотя кто в Америке охотится или просто выезжает природу, где хоть раз, не пожалев своего «Джипа», за роудраннером погонялся, то понимает, что имя Аичхохана, это очень крутая «индейская кликуха». Такого зауважаешь. Вот те и «птичий мотоциклист» сержант-радист Хэрри Стивен. Роудраннер, и этим все сказано.

Этнографический экскурс с изучением языка племени Навахо закончился с возвращением Муфлиха. Тот передал каску Ваньке. Нацепив прибор, Ваня обалдел – территорию аэропорта взяли, наверное, всего около 48 часов назад, однако она уже выглядела не как передовой «пит», а как настоящий базовый лагерь. Воочию открылось то, что скрывалось в кромешной пыльно-ночной темноте. Возникло чувство, что это не передовая, а глубокий безопасный тыл, где вовсю кипит военное строительство. Разворачивающийся здесь лагерь своими размерами пожалуй превосходил кувейстскую «Луизиану». Вот те и Кэмп Кроппер. Ванька, сохранивший кое-какие военные знания, невольно подумал, что отгрохать такое сосредоточение близ города, наверное очень рискованно. Хотя если судить по строгой планомерности и темпу работ… Пожалуй он думает с позиций старой советской доктрины. Взять, для примера, новые радарные системы моментального определения точки выстрела – похоже, что противостоящие артиллерийские стволы противника умолкли на веки, плюс отсутствие авиации… Чего бы и не продвинуть тылы? Хотя с легкими минометами партизан такой уверенности конечно быть не может, но даже их эффективность будет снижена – три-четыре мины без особой корректировки, и на месте миномета зазияет воронка. Под такие мысли стали понятны назначения «лабиринтов-загончиков» с колючкой по верху. Это фильтрационные пункты и своего рода «отстойник» для пленных. Даже сейчас, по прошествию двух лет после активной фазы войны, заключенных в Кэмп Кроппере хватает. Несмотря на то, что заново пооткрывались старые тюрьмы, но все шишки до сих пор сидят в Кэмпе Кроппер, ну и кое-кто в Кэмпе Букка, что был самым первым военным «питом» еще около Умм-Касра. На фоне колючки с пленными, сторожевых собак в корридорах и солдат охранения одиноко стоял толчок. Внизу живота вдруг что-то сильно напомнило, что лагерь можно и завтра днем рассмотреть, а сейчас пора бежать в ветрячок на дрэйн брэйн (drain brain – букв. «дренаж мозга» или «срочно поссать» на армейском жаргоне). Через ночные очки все хорошо видно даже внутри туалета, где уж совсем темнее темного.