Читаем без скачивания Борьба на юге (СИ) - Дорнбург Александр

Переодетые рабочими два калмыка с ружьями ушли в ночь, стараясь миновать пикеты красных. Этакий ночной променад в кавалерийском темпе. В нескольких кварталах от нас они заприметили стационарный пост большевиков из пяти человек. К счастью, большая часть опьяневших солдат дремала в ночи, греясь у огромного костра. Они по любому шантрапа расходная, у таких средний срок жизни года два, не больше. Таких одноразовых не жалко никому, а у тех самих ни ума, ни опыта сообразить, что в такие дела лезть не надо, нет.

Тихо в ночи палкой ударили ружья калмыков. Затем, перезарядив Джа-Батыр и Аюка, приблизившись к костру, снова разрядили свои ружья в просыпающихся солдат. События развивались очень быстро. Последнего красного зверя Джа-Батыр зарубил своей саблей. Рано или поздно каждый платит по своим счетам!

Помимо морального удовлетворения, нам досталось неплохая добыча, так как в большевики шли в основном пролетарские молодцы из уголовного сброда из-за жгучего желания пограбить богатых, а подобные пикеты выставлялись на городских улицах, чтобы, в первую очередь, отбирать у жителей деньги и ценные вещи. Могут просто за ботинки убить или даже наудачу. Мало ли, вдруг в карманах что-то такое есть, что можно махнуть на дозу или бухло. «Товарищи» просто не представляли, каким образом можно было иначе зарабатывать деньги. Никем не тревожимые, мои калмыки осторожно возвратились на базу. Теперь денег и ценностей нам хватит, чтобы заранее расплатится с нашими иранцами.

Из развешенных в городе прокламаций я узнал, что на состоявшемся 13 февраля 1918 года заседании Новочеркасского Совета рабочих депутатов и исполнительного комитета Северного Военно-революционного отряда (Голубова) под председательством неизвестной мне Кулаковой (думаю, что так же как и остальным жителям "освобожденного города"), было вынесено между другими и такое постановление: "в виду возможных эксцессов с целью избежать их, арестовать архиерея Гермогена и архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана.

А в это время, Добровольческий отряд генерала Корнилова и Донской генерала Попова совершали свой крестный путь. Один шел по Кубани, другой по Донским степям. Первый, обремененный при этом большим обозом раненых, вынужден был отбиваться от наседавшего со всех сторон противника.

Как бы то не было, а завершение работ приближалось, но медвежатника все не было. Поиски в оккупированном городе были сопряжены с немалой опасностью. К тому же красные и уголовники — классово близкие элементы, так что можно было легко нарваться на неприятности. И задерживаться в городе нам не стоило. Пока у большевиков на первом месте истребление явных врагов, засветившихся во время правления белых, но скоро очередь дойдет и до прочих граждан, в том числе и до нас.

Осматривая редкие открытые магазины и посещая склады, я сумел раздобыть немало интересного. Если знать где искать, то тут все есть: и скупка краденого у торчков, и девки-наркоманки с миньетами за пятерку, а то и трешку, сутенеры и барыги такими квартиры набивают, и все есть, что хочешь, все, что бывает в самых жутких трущобах по всему миру. В частности я приобрел кусок алюминия (здоровый осколок от чего-то большего) и бенгальские огни. Не говоря уже о сере и бертолетовой соли.

Черт с ним с медвежатником. Сообразим что-то вроде сварки. Напильником спиливаем алюминий в порошок. Щедро добавляем туда обыкновенной железной ржавчины. Все тщательно перемешиваем. Добавляем туда лака для вязкости. Потом, используя приспособление Джа-Батыра для набивки патронов, забиваем смесь в гильзу. Получили маленькую термитную шашку. Чтобы её зажечь, сверху добавляем смесь от бенгальского огня и вновь прессуем. Теперь шашка готова. Полезная штука, однако. И делается довольно просто. Сделали таких четыре штуки. Держать эти шашки придется щипцами. Кроме того, пару детонирующих бутылей с взрывоопасным наполнением я так же соорудил, и тщательно укутал их тряпками.

Несколько легче мне стало скрываться, когда в некоторых районах города обыски кончились, по крайней мере, официально, а неофициально они все еще происходили по несколько раз в день. Квартальные старосты и домохозяева получили особые квитанции, удостоверявшие, что контроль уже был и от дальнейших обысков они освобождены. В случае нежелания красногвардейцев считаться с этим, предлагалось немедленно уведомлять по телефону или иным способом комиссариат и звать помощь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Такая мера, кажущаяся на первый взгляд хорошей, однако своей цели не достигала. Во-первых, не в каждом доме имелся телефон, во-вторых, даже при его наличии, не всегда было возможно позвонить незаметно от бандитов, ворвавшихся в дом, да и как было решить вопрос — законен ли обыск или нет, в-третьих, малейший протест со стороны обывателя грозил ему смертью и, наконец, на телефонные звонки о помощи, часто никто не откликался и в лучшем случае, помощь являлась тогда, когда грабители уже совершили свое злодеяние и скрылись.

В сущности, это большевистское распоряжение, ограждавшее, как будто интересы жителей, на самом деле, было лишь фиговым листком, которым красные заправилы хотели прикрыть необузданный свой произвол и внешне придать советскому управлению характер порядка и законности.

Частые обыски обычно происходили по одному и тому же шаблону: все живущие в квартире сгонялись в одну комнату, где мужчины подвергались строгому опросу, а женщины издевательствам. Чаще всего, при обыске главную роль играли пьяные матросы. Остальные "товарищи" в это время хозяйничали в доме, перерывая все вверх дном и отбирая то, что кому понравилось. С целью парализовать возможность бегства грабители предусмотрительно ставили наружных часовых. При таких условиях, найти себе вполне надежное убежище было далеко не легко.

Мне же было особенно трудно, так как я приехал в Ростов всего несколько дней тому назад и не имел тут старых знакомых, у которых можно было прятаться. Впрочем, знакомые тоже не сильно помогали.

Случайные знакомые в страхе открещивались от гостеприимства, боясь быть выданными прислугой и тем навлечь на себя страшную кару большевиков за укрывание офицера. Поэтому, многие офицеры и партизаны прятались по зимним оврагам, пустынным кирпичным заводам, некоторые превратили даже на кладбищах могильные склепы в жилища, где долгое время скрывались никем не тревожимые. Неизвестно только каким путем, но об этом пронюхали большевики и, сделав облаву, всех пойманных прикончили на месте.

В первый день прихода большевиков, я нашел себе убежище на ночь в вырытом персами подземном ходе, который мы заложили досками. Там же часто я прятался первое время от "товарищей".

Позднее, когда прошел первый вал красного террора, я снова перебрался в арендованную часть дома калмыками в Богатяновке. Наши хозяева жили семьей в количестве 4-х женщин, в небольшом домике в глубине двора. Обыски у них прошли сравнительно благополучно, если не считать изъятия нескольких золотых вещей и предметов одежды, понравившихся красногвардейцам. Кроме того, имели они и "охранное свидетельство о произведенном у них обыске".

Безопасность нахождения и здесь, конечно, была относительная, так как каждую минуту могла ворваться банда солдат и арестовать меня, как подозрительного. Приходилось с револьвером не расставаться, быть все время настороже, не раздеваясь спать тревожным сном. Мало-помалу я свыкся с подобным положением. Стал интересоваться жизнью наших ближайших соседей, занимавших большой дом в начале улицы и несколько маленьких, располагающихся далее в частном секторе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне стало известно, что в день оставления белыми города, жене домовладельца привезли ее брата-партизана, тяжело раненого. Найти врача в этот день не удалось. Однако, храбрая женщина не растерялась. Как умела, она сама перевязала раны брату, терявшему часто сознание, уложила его в постель, накрыв с головой и, в предвидении обыска, разложила большую часть наличного золота и денег на видном месте в комнате, наиболее удаленной от раненого. Едва она закончила свои приготовления, как раздался стук в дверь, и послышались грубые голоса, требовавшие их впустить. На вопрос вошедших красногвардейцев — кто здесь живет и где мужчины, — она сохраняя самообладание, ответила: "мой муж — чиновник, пошел на службу, в доме сейчас, кроме меня, находится мой брат, умирающий от тифа.