Читаем без скачивания Полезный Груз - Владимир Романовский

Всё доставляется с Земли. У Пространства нечего взять. То, что удалось наладить поставки гелия-три с Ганимеда – чудо. То, что поставки продолжаются до сих пор – чудо. Если станцию снесет метеоритом, от которых на Ганимеде нет защиты, Южноафриканской Республике придется выйти из милой компании стран, летающих на Ганимед, на неопределенное время, возможно навсегда. Застолбить Регион Высокой Концентрации можно только перевезя к нему всю станцию, используя тот же самый атомный генератор. Что будет, если на Земле кончится уран – неизвестно. О полетах в Пространство за гелием-три просто забудут, наверное.

Каюткомпания освещалась двумя лампами. Всего двумя, потому что лампочки делаются на Земле, и новую их партию отправляют на Ганимед раз в год. Стульев нет – есть топчаны. Кто-то не поленился и подсчитал, что сидеть на топчане, обхватив колени руками, или полу-лежать, принимая пищу – полезнее, сохраняет энергию, необходимую для выполнения задач, стоящих перед каждой экспедицией. Древние римляне вообще все время полулежали в своих дворцах и на походных привалах. Стены из все того же уплотненного алюминия. На одной из стен намалеван вид на Альпы, а может Килиманджаро. Краска слезает – намалевано давно, каким-то умельцем из первых экспедиций.

Все грубо, функционально, прямолинейно. Уж если даже на Земле нынче не понимают, что архитектура должна не удивлять, шокировать, возмущать, а радовать глаз, чтобы тем, кто работает или живет в здании, было легче, чтобы не давили прямые углы и отсутствие орнаментов – то что уж говорить о Ганимеде! Здесь мы все – презренные, не заслужившие ни прав, ни сожаления. Нас очень мало, и нам никто не посочувствует. Большинство людей о нашем существовании не задумываются, не знают правды, а если и узнают, то скажут – ну, что ж, не повезло им, сколько их там. А может, к тому же, это честь большая – отдать здоровье, тело, жизнь и душу во имя благополучия человечества. Что мы можем противопоставить такой точке зрения? Что делать? Возмущаться? Нет, возмущаться нам не положено. Нам ведь объяснили психологи, чтоб без драк. И нам ведь дали тонну апперов, чтобы мы каждый день их глотали и не очень тосковали. Чего ж нам еще.

– Чего ж нам еще, Дубстер, – сказал Краут, сидя на топчане, скрестив ноги, жуя. Покривился. – Вид и запах у этой дряни не очень понятный, но ведь с голоду не помираем. Одежда – сам видишь, бесцветное бесформенное тряпье, холстина пополам с синтетикой, но хоть не в полоску и не оражевое, как в тутумнике. Да и работа, признаться, не очень сложная. Следить, чтобы красный индикатор не загорелся, а как загорится, волочить агрегаты на починку. Ключеносителей нет, надзирателей нет. Чем не жизнь? Как говорил Майкл Фарадей, любопытство побеждает рационализм. Ну и конечно же нет здесь ни мышей, ни крыс, ни тараканов, ни клопов. На всем Ганимеде ни одного таракана, представляешь? Мечта домохозяйки.

– Я рад, что тебя всё устраивает, – сказал Дубстер. – А твое безграничное уважение к домохозяйкам общеизвестно.

– А тебя, рыцарь? Устраивает?

– А меня всегда всё устраивает.

– Ты, Дубстер, последнее время слишком плотно общался с капитаном Доувером. Он на тебя дурно влияет. Флегматичный ты стал, бесстрастный. А скажи, Доувер – человек долга и всё такое? А?

– Возможно.

– Не темни. Мне нужно знать.

– Зачем?

– Для развития кругозора.

Дубстер ухмыльнулся и промолчал.

– Я, видишь ли, Дубстер, совершенно не намерен здесь подыхать, – сообщил Краут. – Поэтому мне хотелось бы, чтобы … Сейчас же перестань таращиться на эту блядь, и ответь. Что, на твой взгляд, собирается делать Доувер в свете того, что случилось?

– Не знаю. Что это за женщина-бульдозер, вон там? Кряжистая такая. Вроде бы я ее видел в Центре Подготовки.

– Это Дженни, – сказал Краут.

– Бутч небось?

– Не то слово. Бутч – они просто мужиковатые и любят женственных девушек. И всё. А Дженни – принципиальный враг всех мужчин, изначально, последовательно. Считает нас конкурентами. Я с ней дружу. Нет, ты скажи, Дубстер! Осталась одна функционирующая кастрюля на дюжину человек. Ущербная, ополовиненная в смысле жилого пространства. Все не поместимся, провизия ограничена, есть лимит массы. Какие планы у Доувера? Всех берет с собой, или?…

– До этого еще далеко, – возразил Дубстер. – Целых три недели. Там видно будет. Не будем загадывать, Краут.

– Мне уже сейчас видно, если хочешь знать.

Тощей рукой Краут сдавил консервную банку из жести и пластика. Раздался треск. Краут швырнул ее в мусоросборник.

– Что тебе видно, Краут?

– Бравый капитан несет ответственность только за свой экипаж. Я и остальные с нашей кастрюли к его экипажу не относимся. Доувер оставит нас здесь, не так ли?

– Не знаю.

– Знаешь, Дубстер. Всё ты знаешь. Тебе-то что, тебя он возьмет. Ты у него теперь свой человек.

– Это всё равно, какой я человек, – возразил Дубстер. – Меня нельзя не взять.

– Может быть и так. Но что делать мне?

– Предложи Доуверу хороший процент в твоей следующей махинации.

– Дубстер, мне не до шуток. Мы с тобой вместе сидели. И должны действовать сообща.

– Я не люблю сообща.

– Привыкнешь. Убеди Доувера, что меня непременно, императивно нужно взять с собой. Меня и Дженни. Дженни очень полезный человек. У нее золотые руки и инвариантно светлая голова. Она дискретна, тактична, работяща, и может выручить в трудную минуту.

– Это бутч-то?

– Это бутч-то. Платиновое сердце. Широкая душа. А что будет с Грейви и блядьми – не имеет значения. Мало ли блядей на свете, а таких, как Грейви – каждый второй, только место занимают. Можно взять, если не в обузу, а можно и не брать. Но мое время еще не настало.

– Точно знаешь? – спросил Дубстер.

– Точно знаю. Объясни Доуверу, что я и Дженни люди ценные.

– Может и объясню.

– А то ведь и до беды недалеко, рыцарь.

– Ты мне грозишь, что ли? – удивился Дубстер.

– Предупреждаю, – очень отчетливо сказал Краут. – Мне терять есть чего, но не здесь, а на Земле. Если я увижу, что не попадаю на Землю, всякое может случиться.

– С кем?

– Со всеми, Дубстер. И с тобой тоже.

– Ты действительно мне грозишь.

– А что мне делать? У меня на Земле жена и трое толстых детей. Я их обеспечил, но, сам понимаешь, человеку хочется видеть плоды трудов. Хотя бы со стороны.

– Знаю я твои труды и плоды. Наворовал у честных людей денег…

– Чего-чего?

– Наворовал, говорю, денег.

– Нет, там еще что-то было…

– У честных людей.

Возникла пауза. Краут молчал напряженно, а Дубстер равнодушно.