Читаем без скачивания Особое задание - Юрий Колесников

— Лопает! — крикнул кто-то громко и радостно.

Все потянулись к Гороховскому. Стоя на коленях, он загребал серовато-белые отруби из распоротого мешка и, глядя в одну точку, не замечая, что к нему подошли, жевал. Отруби были очень грубые, крупного помола, жесткие.

Лора грустно заметила:

— Была б кастрюля или котелок — сварили бы баланду!

Люди с надеждой посмотрели друг на друга, а вдруг кто-нибудь скажет: «У меня есть!» Но все молчали. Ефимов приказал наполнить карманы отрубями и беречь их при любых обстоятельствах.

— Расходовать только по моей команде раз в сутки. Надо, чтобы хватило не только на дорогу до Ипути, но и на баланду, когда перейдем эту реку и раздобудем посудину…

Невелик вес набитых в карманы отрубей, но и он в тягость, если от усталости и голода едва держишься на ногах. Эту незначительную прибавку ноши люди сразу ощутили. Да и неудобно было шагать с туго набитыми, раздутыми карманами. Движение замедлилось. Солнце скрылось, а привалы следовали все чаще и без всякой команды. Стоило одному свалиться, как остальные немедленно опускались на снег.

К утру окончательно выбились из сил. Люди уже засыпали на ходу, но вдруг откуда-то издалека до них донеслись едва различимые отзвуки канонады. Стали гадать: одни уверяли, что это фронт, другие — что немцы обстреливают Белорусские леса…

— А вдруг фронт обошел нас стороной? Вот бы здорово оказаться сейчас в тылу Красной Армии! — размечтался кто-то.

— Я бы, знаешь, с чего начал? — послышался голос другого. — С баньки…

Остальные только вздыхали, беспокойно ворочались…

— Красная Армия! Ура-а! — неожиданно громко закричал белобрысый радист, нарушив воцарившуюся тишину.

— Ты что? Очумел? — испуганно огрызнулся Васин. Он вскочил, но сразу спохватился и снова лег. На его лице застыл испуг.

Ефимов заметил это, и Васин, смущенно опустив глаза, повернулся на другой бок. А радист опять закричал:

— Наши, наши! Ура-а!

Ефимов и Лора стали успокаивать парня. Его трясло как в лихорадке, глаза с расширенными зрачками блестели.

Лора принялась растирать ему лоб, виски, руки. Парень успокоился, впал в забытье.

Ефимова этот случай очень огорчил, он не предвещал ничего доброго. «Вот и Гороховский порою становится каким-то странным, — подумал он. — Дойдем ли до заветной Ипути и удастся ли перейти ее без помех?»

Вопреки обыкновению спал он тревожно, часто просыпался, и однажды проснувшись, увидел перед собой Лору. Она плакала. Высокий белобрысый радист умер не приходя в себя…

Позади остался свежий бугорок из кое-как накиданного снега. Не сговариваясь, ушли с этого места еще днем, а под вечер уже изнемогли, остановились на длительный привал.

За все время пути до привала никто не сказал ни слова. Молчание нарушил Гороховский:

— Вот так и подохнем поодиночке…

Никто не ответил. Устали, да и что отвечать? Все и так понимали, что карканьем не поможешь ни себе, ни другим.

Часа через два Ефимов стал поднимать товарищей. Удалось это с большим трудом. С еще большим трудом поднимались после коротких остановок. На последнем привале Ефимов разрешил каждому съесть по одной горсти отрубей, но по себе чувствовал, что это не облегчило положение людей. Когда до него доходила очередь нести «крутилку», то от одного вида этого мешка начинало мутить, кружилась голова… Теперь «крутилку» несли по очереди все, включая Лору. Она сама настояла на этом.

— Эта река, будь она неладна, должна быть близко, — ободрял товарищей Ефимов перед очередным переходом. — Еще, братцы, немного осталось потерпеть… А там для начала мы горячей баландой обеспечены…

— Обеспечены! — послышался в темноте иронический возглас. — От жилетки рукава… Из чего ее делать, баланду-то?

Ефимов узнал голос старшего шифровальщика.

— А что, у тебя карманы что ли прохудились?

— За меня не беспокойтесь, товарищ лейтенант. У меня как были полны, так и есть, а вот у других — пусто.

— Это у кого пусто?

— Да вот хотя бы у главного говоруна…

Ефимов понял, что речь идет о Гороховском, и побрел к нему. На вопросы Гороховский отвечал бессвязной болтовней. Ефимов ощупал его карманы. Они, действительно, были пусты.

— Ты что, сожрал отруби?

— Выбросил! — вдруг обозленно крикнул Гороховский.

— Как «выбросил»? — вскипел Ефимов. — Да ты понимаешь, скотина, что сделал?

— Что сделал! Что начальство, то и я… И чего привязались?

— Какое начальство?

Но Гороховский опять впал в состояние отрешенности, от него нельзя было больше ничего добиться. «Если это не бред, — подумал Ефимов, — то на какое начальство он сослался? Неужели Васин?» Ефимов отыскал его среди лежавших в снегу, растормошил.

— Где у вас отруби, старший лейтенант?

— А тебе что? — недружелюбно ответил Васин.

— Как что? — возмутился подошедший Изотов. — Мы за вас, дармоедов, таскать что ли будем?

— Да пошли вы… — выругался Васин и повернулся на другой бок.

Тогда Ефимов из последних сил схватил его за шиворот, встряхнул и… прозвучала пощечина.

Васин не произнес ни слова. Не ответил он и на реплики соседей:

— Правильно!

— Дурачков нашли таскать за них!

— Надо бы добавить за костры…

— И за сани…

Переход, привал, снова переход… Миновали обширное пространство, поросшее мелколесьем и кустарником, и, перед тем как опять углубиться в лес, впереди увидели слабые отблески вспыхнувшего зарева. На их фоне отчетливо вырисовалась черная стена лесного массива и через мгновение растаяла вместе с угасшим заревом. За первой вспышкой последовали вторая и третья.

— Должно быть, немцы, ракеты пускают, — сказал Изотов. — Значит, недалеко есть села.

— Подходим к Ипути, товарищи, — радостно подхватил старший шифровальщик.

— …и Красная Армия наступает! — насмешливо подхватил Гороховский.

— Помалкивай, — одернул его все время молчавший Васин.

Эти вспышки вселили надежду на скорое избавление от тяжких испытаний, люди почувствовали прилив бодрости, зашагали увереннее. Но бодрости хватило ненадолго. Надежда осталась, а силы покидали людей. Шедший впереди Ефимов безуспешно боролся с одолевавшим его сном. Все чаще ему казалось, что он проваливается в бездну; он вздрагивал, испуганно таращил глаза и, успокоившись, опять засыпал. Наконец, потеряв равновесие, упал и даже не пытался встать.

Подсознательно отметив, что люди подходят и тоже ложатся, Ефимов моментально уснул. Он не слышал, как Изотов, на обязанности которого лежало следить за тем, чтобы своевременно передавали мешок с «крутилкой», уже трижды спросил:

— У кого «крутилка»?

Встревоженный молчанием, он, шатаясь, подошел к Ефимову, с трудом разбудил его.

— Слушай, Петрович! Я что-то «крутилку» не нахожу. Не ты ее нес сейчас?

Ефимов почувствовал, как у него перехватило дыхание. Не в силах крикнуть, он вскочил на ноги. Сна и усталости как не бывало. Изотов едва успевал за ним. Стали выяснять. Оказалось, что последней несла ее Лора и передала Гороховскому, а от Гороховского невозможно добиться толка — на все вопросы он бессмысленно бормотал одно и то же:

— Чего пристаете? Говорил — чертова дюжина… подохнем поодиночке…

Было очевидно, что до него не доходит смысл вопросов.

Его оставили в покое. И так ясно, что мешок с «крутилкой» брошен им где-то на последнем этапе перехода; Лора вспомнила, что передала его Гороховскому много позже того, как они увидели вспышки зарева.

При мысли, что пропала «крутилка», что нельзя будет передать на Большую землю очень ценные сведения, Ефимова бросило в жар. «Что делать, что делать?» — сверлил мозг вопрос, на который он не находил ответа. Он отчетливо сознавал, что усталость подчиненных ему людей достигла такой фазы, при которой воля пропадает, все становится безразличным. Нет, не мог он рассчитывать на то, что кто-нибудь, даже Петя Изотов, способен пойти на поиски с твердым намерением отыскать «крутилку» во чтобы то ни стало. «Выход один, — заключил он. — Пойду сам». Он снял с себя рацию, сумку с рабочим питанием, ремень с запасными дисками, все это сунул Лоре и сказал:

— Отвечаете за сохранность головой!

При нем осталась лишь полевая сумка с шифрами и документами. Уже на ходу он обернулся и громко, так чтобы все слышали, крикнул:

— Командование группой до моего возвращения возлагаю на старшего сержанта Изотова! Всем подчиняться ему беспрекословно!

Он шел по уже занесенному, едва различимому в темноте следу, сворачивал в сторону, когда чудилось, будто видит что-то похожее на занесенный снегом мешок, разочарованный возвращался и шел все дальше и дальше. «Ведь этот безумец, наверно, не на глазах у всех сбросил мешок, а ушел далеко в сторону», — думал он, и его охватывало отчаяние. Несколько раз Ефимов сбивался со следа, возвращался обратно, шарил ногами, ощупывал руками. Наконец изнемог и остановился, чтобы отдышаться. Потянуло прилечь всего на пять минут, но он устоял против соблазна, боялся, что не поднимется, заснет. И снова побрел. Ему показалось, будто стало светлее. Посмотрел на часы и ужаснулся: было около шести утра! «Все равно, — решил он, дойду до того места, откуда увидели вспышки. На обратном пути будет виднее. А не найду — расстреляю мерзавца, хоть он и полоумный!» Он сделал еще несколько шагов и замер. Чуть в стороне, у дерева, топорщился необычайной формы снежный бугорок. Не рассчитав сил, Ефимов рванулся к бугорку и упал, вытянувшись всем телом вперед. Сердце колотилось так, что он не решился тотчас же подняться, медленно, крадучись, прополз шага два, дотянулся руками до бугорка, нащупал что-то твердое. «Она!» — вскрикнул он. Спазмы сдавили горло, из глаз покатились слезы, Словно ребенка, обхватил он тяжелый брезентовый мешок с кожаными лямками, бережно стряхнул с него снег и стал целовать и шептать самые нежные слова…