Читаем без скачивания Штрафной удар - Фридрих Незнанский

На звонок отреагировали быстро. Секунд через десять мужской голос спросил:

— Вам кого?

— Телеграмма, — улыбнулся Денис. — По его интонации было ясно, что это чистой воды издевка.

Но с той стороны вполне серьезно посоветовали:

— Опустите в почтовый ящик…

— Расписаться бы нужно, — упорствовал Денис.

— Зайчик, кто там? — К диалогу добавился новый голос. Это была хозяйка. Она, наверно, прильнула к глазку, потому что тут же сказала: — Ой!

— Вероника, вы лучше откройте дверь, — посоветовал Денис.

Он был готов к отговоркам, протестам, возмущениям и не знал еще точно, как поступит в таком случае. Но за дверью повисло молчание и держалось не меньше полуминуты. Затем послышался звук открывающегося замка.

Денис уже подзабыл, насколько Вероника Рябова была хороша… Рядом с ней стоял молодой человек, высокий, хорошо сложенный, гибкий, даже худощавый. В общем, рядом с ней стоял Антон Комаров.

Нельзя сказать, чтобы Денис был к этому не готов. Просто он так давно и так безуспешно искал футболиста, что само существование Комарова начало вызывать серьезные сомнения.

— Ну что ж, — сказал Денис, переводя взгляд с Вероники на Антона и обратно. — Это тоже причина, чтобы покинуть «Буревестник».

— Еще бы, — подтвердил Антон, широко улыбаясь.

Разумеется, Денис видел много его фотографий, но оригинал есть оригинал, и сейчас Денис увидел то, о чем он еще ни от кого не слышал, а именно — спокойствие, энергию и силу. И еще — недетскую жесткость. Это была серьезная комбинация. Нет, пожалуй, старший брат Вячеслав говорил, что Антон всегда хорошо знает, что делает. А потом еще ведь было неоднократное удивление футбольных специалистов по поводу удивительного хладнокровия восемнадцатилетнего мальчишки.

Денис вдруг почувствовал навалившуюся усталость. Не то чтобы это дело отняло у него все силы, нет, так нельзя было сказать, тут не было каких-то экстраординарных событий, погонь или перестрелок (если не считать истории с Филей, ну так он и на ровном месте организует себе неприятности), но была большая нервотрепка — не в последнюю очередь из-за того, что Денис решил, будто имеет дело с малознакомой для себя материей — миром большого спорта, и все пытался вникнуть в эту футбольную специфику. А видимо, и напрасно! В первую очередь он имел дело с людьми, пусть незаурядными, пусть даже выдающимися в своем деле, но все-таки людьми, с их обычными комплексами, страхами, желаниями, а ведь в этом-то он, профессиональный сыщик, обязан разбираться.

И все было так очевидно! По крайней мере, теперь. У Антона Комарова, лучшего российского футболиста, был роман с женой главного тренера. И видимо, нешуточный.

— Ответьте только на один вопрос. Вы знаете, что случилось с вашим братом в Киеве?

— Да. Когда я узнал, что он в Киеве, я сообщил Вячеславу, кто занимается моим контрактом, и он искал встречи с Сергеем Сергеевичем, чтобы все проверить.

— С Порфирьевым?

— Да.

Итальянская версия (продолжение). Он продолжал встречаться с Лаурой. Он бы с радостью предложил ей выйти за него замуж, но вся зарплата уходила на погашение долгов, где уж тут было думать о семье. Семья — это собственная квартира, дети, жена, которая может не работать, если не хочет, и заниматься только домом. Мысли о женитьбе пришлось отложить. Лаура все понимала и, похоже, готова была ждать сколько угодно, если понадобится — годы. Однако события разворачивались гораздо стремительнее.

Винченцо проработал на заводе неполных четыре месяца, когда его новый знакомый, пожилой сицилиец Джанфранко Босси, пользовавшийся, не только в силу своего почтенного возраста, авторитетом среди коллег, предложил ему задержаться после работы «обмозговать одно дельце». Босси пригласил его к себе домой; чтобы уединиться, хозяину пришлось отправить жену к соседке и выгнать на улицу ораву внуков, племянников, их приятелей и еще Бог весть кого: дом Босси, как и подобает дому приличного сицилийца, походил на средних размеров муравейник. Винченцо все это немало удивило: по дороге они миновали, наверное, не один десяток ресторанчиков и кафе, до позднего вечера практически пустовавших, где можно было без помех обмозговать любое дельце. Босси начал издалека. Долго расспрашивал о семье, о работе в автомастерской «Альфа-ромео», о гонках. Винченцо рассказывал, хотя и не мог взять в толк: зачем пожилому человеку, у которого своих забот полон рот, все эти подробности? Потом Босси поинтересовался деталями контракта, медицинской страховки, но тут Винченцо ответить ничего не смог. Конечно, он подписывал контракт, содержавший добрую сотню страниц, а может, и не одну. Конечно, он его не читал. Зарплату ему назвали, но дело даже не в зарплате: он получил предложение стать пилотом — больше этого о чем он мог мечтать! Он был на седьмом небе от счастья, зачем ему еще какие-то юридические тонкости, в которых он все равно ни черта не смыслит?!

И тут наконец Босси перешел к делу. Оказывается, вчера уволили электромеханика Ринальдини. Винченцо его почти не знал, даже не здоровался при встрече, уволили якобы за допущенный брак. На самом деле этот Ринальдини был активистом профсоюзного объединения FIOM. «Ты молодой, — сказал Босси, — но ты уже кое-что повидал в жизни, и не только на заводе, если что, люди к тебе прислушаются, ты должен вступить в профсоюз, и не просто вступить: ты должен возглавить профсоюзную ячейку вместо Ринальдини». «А почему не вы сами?» — спросил Винченцо, хотя его больше занимал другой вопрос: как понимать «если что, люди к тебе прислушаются»? Что, если что? Но Босси ничего не ответил, только улыбнулся и выпроводил его, потребовав до завтрашнего вечера все обдумать.

Это была точка бифуркации в его судьбе, точка, где расходятся траектории, генеральная развилка, короче говоря. До сих пор его швыряло по воле обстоятельств, но была у него и мечта: стать гонщиком, — и он упорно шел к ней, полз, карабкался, цепляясь за любую подворачивавшуюся возможность. Теперь вопрос стоял по-иному, предстояло самому сделать выбор, о котором впоследствии не пришлось бы сожалеть. Юношеской мечте больше не сбыться, это уже ясно, сейчас он должен думать о семье и, значит, мертвой хваткой держаться за рабочее место. С другой стороны, ему двадцать три, если повезет, если не попадет под сокращение, если будет на хорошем счету у начальства, лет через десять может стать мастером — и это потолок.

В тот день он ничего не решил. И на следующий тоже. Он хотел улизнуть после работы поскорее, чтобы не столкнуться с Босси, но сицилиец, как будто прочитав его мысли, перехватил в квартале от проходной и чуть ли не насильно затащил в гости. По пути Винченцо лихорадочно сочинял уклончивую речь, чтобы не сказать ни «да», ни «нет», не выставить себя трусом и как минимум потребовать значительно больший срок на раздумья: неделю, а лучше — месяц. Он почти придумал нужные слова, но произнести их не смог. У Босси на кухне его поджидала Лаура. Оказывается, она приходилась сицилийцу дальней родственницей. Но не это вызвало шок. Лаура состояла в коммунистической партии. Она пылко говорила о политике, цитировала чуть ли не наизусть статью Тольятти, смысл которой до него не доходил, но смысл как раз значения не имел. Лаура вообще могла не произносить ни слова. Увидев ее, он сразу понял, что не сможет сказать «нет».

Через неделю совет директоров объявил о сокращении пяти с лишним тысяч рабочих мест. На всех предприятиях «Фиата» началась забастовка. В Милане рабочие забаррикадировались на территории завода и перекрыли железнодорожную линию. Винченцо поспевал всюду, азарт политической борьбы захватил его с головой, люди действительно прислушивались к его словам, Босси не обманул. Он впервые в жизни почувствовал себя большим человеком, человеком, принимающим решения, может, и менее известным, чем его кумиры автогонщики, но гораздо более значительным!

Произошло несколько стычек с полицией. О последствиях он не думал: во-первых, Лаура все время была рядом, во-вторых, забастовочное движение нарастало как альпийская лавина: двадцатитысячная демонстрация рабочих миланского завода «Фиат» в Риме, через два дня миллионная манифестация во Флоренции, еще через день трехмиллионная в столице. Студенты и радикально настроенная молодежь тоже вышли на улицы. Начались массовые беспорядки. Правительство подало в отставку. Под аккомпанемент разлетающихся вдребезги витрин и переворачиваемых толпой автомобилей руководство «Фиата» начало переговоры с профсоюзными лидерами. Совет директоров готов был пойти на значительные уступки, но профсоюзные боссы и сами были перепуганы в неменьшей степени. Подписав компромиссное соглашение, они утратили доверие забастовщиков, а вместе с ним и влияние на ситуацию. Коммунисты выдвинули требование о национализации «Фиата». Тогда кому-то из акционеров пришла в голову спасительная идея ввести в совет директоров наблюдателей из числа профсоюзных активистов. Тут-то и вспомнили о Винченцо Кандолини: автомеханик, потом автогонщик, потом простой рабочий, наконец, лидер забастовщиков, он идеально подходил на роль миротворца!