Читаем без скачивания Дорога ветров - Иван Ефремов

Я пошевельнулся, и тут оказалось, что две из четырех задних растяжек прижаты к мешку и мешают мне вылезти. Самым свободным остался Эглон. Он вылез и отправился в соседнюю палатку за помощью. Первым делом оттянули мои растяжки, и я выкарабкался. С помощью повара, «батарейца» и Пронина поставили новый задний кол. Громова освободили. Замысловато бранясь, он принялся закуривать трубку, а мы в это время обтянули палатку рабочих, которая также угрожала падением. Рев бури не давал возможности разговаривать иначе, как криком. Печка, чтобы не возиться с ее установкой, была попросту выкинута наружу. Но едва мы решили, что можно ложиться, как угрожающе затрещал передний кол. Теперь уже Данзан, спавший возле него, мигом выскочил из мешка. Эглон достал два запасных кола, и мы принялись приматывать их проволокой к стоявшему. Только укрепили передний кол – стал выгибаться и трещать задний. Снова повторилась та же операция укрепления проволокой.

Хриплые проклятия тотчас заглушались бурей, грохотавшей кругом, песчаный туман затемнял свечи, все в палатке было засыпано песком.

Провозились до пяти часов утра. Громов решил, что черт подслушал сетования Орлова (многие ему вторили) на слишком длинные осенние ночи, когда давно успеваешь выспаться, а все еще темно и нельзя начинать работу.

По уверениям Громова, черт решил нам помочь сокращением длинной ночи, но сделал это со свойственным ему издевательством.

Как бы то ни было – ночь пропала. К утру ветер начал стихать, и часам к девяти совсем прекратился. Дым столбиками поднимался из печных труб – зрелище очень редкое в Гоби. Солнце зажгло пурпурные глины и вызолотило желтую траву. Внизу, во впадине Халдзан-Шубуту, скопилась белая мгла – мороз усиливался. Внезапное прекращение ветра обещало наступление холода, более свирепого, чем испытанный нами до сих пор. Надо сказать, что мы уже пообтерлись и стали более стойкими к холоду, чем раньше, когда зябли от незначительного морозца.

Как только рассвело, я спустился вниз, к холмам красных глин. Скелет расчистили сверху по всей длине (большей, чем показалось вначале, и превышающей семь метров) узким уступчиком. Чтобы определить ширину скопления костей, была пробита канавка в глубь склона. Выяснилось, что ширина скопления костей достигала двух метров. Для полного вскрытия скелета предстояло врезаться глубоко – на три с половиной метра – в глубь крутого склона из очень твердой глины. Глина оказалась рыхлой только на поверхности, в глубине же ее твердость и вязкость позволяли откалывать лишь маленькие кусочки.

Самый скелет не сохранил правильного расположения своих частей и представлялся сложным скоплением нагроможденных и перепутанных костей, пронизанным тонкими, хрупкими и трещиноватыми ребрами. На узкой вскрытой полоске трудно было разобраться, что это за животное. Странная форма отдельных частей скелета говорила о том, что мы нашли какого-то нового, доселе не попадавшегося нам ящера. Копыта и шипы особенной формы, позвонки и кости лап свидетельствовали, что здесь погребен панцирный динозавр.

Как бы то ни было, выемка этого скелета нашими силами представляла очень длительную работу.

Я посоветовался с Эглоном о возможности устройства тепляка над скелетом. Можно было поставить над скелетом палатку, обшить ее снизу досками и, обогреваясь печками, понемногу работать в тепле, позволявшем действовать водой и гипсом.

Оказалось, что наш запас досок подошел к концу. Оставшихся четырех штук но хватит ни на тепляк, ни тем более на заделку монолитов. Также не хватит и гипса. Бензина тоже было в обрез и не могло хватить на доставку воды и вывозку.

Профессора, видя мое упорство, атаковали с другой стороны. Громов спешил в Улан-Батор, так как срок, на который он был отпущен из Геологического института, истек. Орлову тоже пора было начинать курс лекций на кафедре в МГУ.

Дело стало ясным. Приходилось отказаться от выемки скелета и возвращаться в Улан-Батор. Я все же затаил намерение, если погода удержится относительно теплой, вернуться из Улан-Батора на «Драконе» с усиленным составом рабочих, запасом леса и гипса и все-таки выкопать неведомое чудовище. Наивные мысли – я еще совсем не знал Монголию!

Вскрытую часть скелета необходимо было покрыть слоем гипса, засыпать снова, собрать, упаковать и увезти с собою теперь же рассыпанные вокруг размытые части костей.

Угрюмо, с сознанием поражения, я просидел остаток дня в палатке над дневниками. Повеселевшие рабочие и шоферы, совсем не прельщавшиеся перспективой работы в Гоби при зимних морозах и нашем, недостаточно приспособленном для этого снаряжении, старались вовсю. Упаковывались хара-хутульские коллекции. Последние мешки с гипсом, тонкие доски и ящики перетаскивались к скелету.

Ночь на первое ноября оказалась удивительно тихой, самой тихой из всех, проведенных здесь. Но мороз ясно говорил нам, что, как там в другие годы – не знаю, но в этом зима в Гоби наступила точно по календарю – с первого ноября. Впоследствии так оно и оказалось – больше не было ни одного дня без мороза.

С утра все были мобилизованы на упаковку. Только Громова освободили для завершения исследования верхних слоев разреза. Данзан и я занялись глазомерной съемкой. Надо было установить опознавательные обо и точно зафиксировать расположение скелета так, чтобы любой исследователь мог отыскать его на случай, если ни мне, ни другому участнику нашей экспедиции не удалось бы вернуться сюда. Отыскать через любое время!

На месте лагеря, на мысу плато над красными буграми, на холме со скелетом и втором, стоявшем поближе к склону плато бугре мы установили прочные обо из плит песчаника, названные «Лагерное», «Двурогое» (по форме), «Скелетное» и «Створное». Все расстояния между обо были тщательно промерены, взяты все необходимые азимуты и нанесены на глазомерно составленный план Баин-Ширэ. Внутри каждого обо в железных коробках из-под витамина положили записки. Из осторожности, чтобы записки могли быть прочитаны только осведомленными исследователями и скелет не мог бы оказаться поврежденным от невежественного любопытства, я написал во всех записках русские слова древнегреческими буквами.

Подобные указательные записки были положены во всех остальных обо.

«Скелетное» обо поставили на толстой плите песчаника, венчавшей горку. По сторонам плиты киркой высекли знаки «МПЭ» (инициалы нашей экспедиции).

Мы полдня провозились с работой, но зато я был теперь совершенно спокоен. Что бы ни случилось, передать находку для извлечения другим исследователям будет легко!

Тем временем окончили заделку и засыпку скелета, палатки и койки еще с утра были свернуты и уложены в машину. Закончилось предварительное исследование Восточной Гоби и вообще вся полевая работа нашей экспедиции. Сотрудники ее, доблестно переносившие невзгоды, забывавшие обо всем для научных исследований, были в мыслях уже не здесь. Москва становилась для них реальной и близкой. Только Эглону и мне еще предстояла работа в Улан-Баторе по организации палеонтологического отдела Государственного музея МНР. Для нас Москва была еще далеко. Правда, от Улан-Батора с телеграфом, газетами и самолетами она гораздо ближе, чем от Гоби…