Читаем без скачивания Александр I - Анри Труайя

Административно территорию России он предлагает разделить на губернии, округа и волости. На каждом уровне создается своя дума, куда выбираются представители тех, кто владеет недвижимым имуществом. Избранные в местные думы посылают своих представителей в Государственную думу. На каждом уровне создаются также суды, подчиняющиеся Сенату как высшей судебной инстанции.

По инициативе своего министра Александр подписывает два указа. Один – о придворных званиях, согласно которому придворное звание остается почетным отличием, не давая права на должность и чин; второй – об экзаменах на гражданские чины, начиная с VII класса. Этими указами, вводившими разумные ограничения, Сперанский ополчил против себя все придворное и чиновное дворянство.

Самая важная часть проекта Сперанского – установление равенства в гражданских правах. Для большей ясности изложения Сперанский делит все население России на три сословия: дворянство, «люди среднего состояния» (купцы, мещане, государственные крестьяне) и «народ рабочий» (поместные крестьяне, мастеровые, домашние слуги). Гражданские права также разделяются на три категории. Все права, включая политические, имеет только дворянство. Политические права среднего сословия зависят от имущественного положения. «Народ рабочий» политических прав не получает. Кроме того, только дворянству принадлежит «право владеть населенными землями, управляя ими по предписаниям закона». Документ признает «общие гражданские права» за помещичьими крестьянами, но по-прежнему называет их «крепостные». Тем не менее это первый, пусть и крайне робкий шаг к ослаблению крепостного права. Автор, выступая за представительную форму правления, рассматривает высшую власть как в принципе самодержавную. При всем либерализме программа Сперанского включала такие меры предосторожности, что в случае ее реализации нисколько не поколебала бы монархические основы российской государственности.

Тем не менее Александра пугает буря, которую неминуемо вызовут в обществе нововведения, приемлемые в теории, если осуществить их на практике. Из всех предложений Сперанского он выбирает одно – создание Государственного совета. С 1 января 1810 года он регулярно присутствует на его еженедельных собраниях вместе с сидящим по его правую руку Сперанским, возведенным в ранг государственного секретаря. Ожидая проведения в жизнь, впрочем, весьма проблематичного, остальных частей своей программы, Сперанский проводит некоторые неотложные финансовые меры, а именно: изъятие из обращения ассигнаций и погашение их за счет увеличения налогов; повышение таможенных пошлин; замена медной монеты серебряной. Эти меры, выводившие страну из финансового кризиса, ожесточили против Сперанского владельцев собственности из разных сословий. Его обвиняют в намерении разорить самые знатные семьи. В его положении о Государственной думе как выборном собрании, депутаты которого обладают правом критиковать законодательные инициативы монарха, видят революционную утопию, достойную санкюлотов. Наконец пускают слух, что он собирается уничтожить крепостное право и тем самым посягает на вековые устои русского общества. Сам же Александр, пожаловав Финляндии некое подобие конституционного режима, считает Россию еще не созревшей для такого рода эксперимента. Он откровенно высказывает свои соображения генералу барону Армфельду: «Я вам клянусь, что конституционные формы правления нравятся мне гораздо больше, чем неограниченная власть, в основе которой – моя личная воля. Здесь (в Финляндии. – А. Т.) я не допущу ошибки, потому что в моем распоряжении все средства просвещения. Там (в России. – А. Т.) я наталкиваюсь почти всегда на давние, устоявшиеся привычки, которые заменяют законы». Так что Александр, приветствуя инициативы госсекретаря, благосклонно выслушивает и яростные нападки, и доносы, которыми лица, составляющие его окружение, осыпают этого опасного смутьяна. Честолюбивые вельможи не прощают этому выскочке, этому «поповичу» головокружительного взлета к почестям и высшим должностям. «На кабинет сей, – пишет современник, – смотрели, как на Пандорин ящик, наполненный бедствиями, готовыми излететь и покрыть собою все наше отечество».

Во время визита Александра в Тверь, где был генерал-губернатором его шурин, герцог Ольденбургский, великая княгиня Екатерина передает ему небольшой труд знаменитого историка Карамзина, озаглавленный «Записка о старой и новой России», на форзаце которого написано: «Только моему брату». В этом произведении автор язвительно и резко нападает на программу министра-реформатора: «Россия наполнена недовольными: жалуются в палатах и хижинах», – пишет он. Он уклоняется от истины, утверждая, что недавними финансовыми мерами «советники правительства… хотели умышленно повредить государственному кредиту». Притворяясь, будто верит, что Сперанский собирается немедленно отменить крепостное право, он мечет громы и молнии: «Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу… но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную… Мне кажется, что для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им на время свободу». И далее уточняет свою открыто националистическую позицию: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России. Виною Петр… чужеземцы овладели у нас воспитанием, двор забыл язык русский; от излишних успехов европейской роскоши дворянство одолжало… к древним государственным зданиям прикасаться опасно. Россия же существует около 1000 лет и не в образе дикой Орды, но в виде государства великого, а нам все твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто мы недавно вышли из темных лесов американских!» Даже составление свода законов по образцу французского кодекса кажется чуть ли не кощунственным этому фанатичному защитнику существующего порядка: «Для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже 6-ю или 7-ю экс-адвокатами и экс-якобинцами?» И заканчивает обращением к Богу: «Наши политические принципы вдохновлены не Энциклопедией, изданной в Париже, а энциклопедией куда более древней – Библией».

Читая этот обличительный памфлет, Александр с горечью осознает всю глубину своего одиночества перед консервативной оппозицией. Целесообразно ли настаивать на политике реформ, если она восстанавливает против него первых лиц империи как по рождению и состоянию, так и по вере и культуре? И своевременна ли крутая внутренняя ломка, когда Наполеон, по своему произволу, только что захватил герцогство Ольденбургское? На робкие предложения русских урегулировать совместно этот, а также польский вопрос, следует грубый ответ французского императора: «Даже если бы ваши армии разбили лагерь на высотах Монмартра, я и тогда не уступил бы вам ни клочка земли герцогства Варшавского».