Читаем без скачивания Крючок для пираньи - Александр Бушков

— Слушай… — севшим голосом выдавил Котельников.

— Да нет, это ты слушай, — отмахнулся Кацуба. — Реконструированное недавнее прошлое выглядит примерно так. «Вера» должна была оставаться неосмотренной. Чтобы никто посторонний ее не видел. А оба умертвия должны быть связаны с «Комсомольцем», пустым, как гнилой орех. И тебя разыграли втемную. Поменяли на картах местами оба затонувших кораблика. Ты же для них был не своим, Гоша, простой подметкой… Свято верил, что это около «Комсомольца» происходят умертвия. И я бы следом за тобой поверил — не выйди покойный Шишкодремов на уже скончавшегося к тому времени капитана водолазного бота. Получился сплошной театр масок. Все еще не допер? Это просто, Гоша… Твои новые хозяева тебя отправили к «Комсомольцу» — а вот хозяева капитана его отправили, наоборот, к «Вере». Очень их заинтересовала «Вера». Капитан-то как раз знал, что опускает водолаза, а следом за ним и погранца, ни к какому не к «Комсомольцу» — к «Вере»… Начинаешь понимать? Вы выходите в нужную точку. Ты, как и все прочие, кроме капитана, убежден, что исследуется «Комсомолец». Один капитан не верит липовым картам, у него есть настоящая… Он-то как раз довольно быстро определил, что именно на «Веру» смертельно опасно лезть. За что и поплатился головой — а заодно и несчастный болван Прутков, узнавший истинное положение дел. Чуточку запутанно, конечно, не спорю. Но если подумать, не особенно. Случались хитросплетения и посложнее. Сверхзадача, в общем, проста — сделать источником загадок и смертей «Комсомолец», а «Веру» вообще вывести из поля зрения. Я тебе не буду подробно излагать ход своих мыслей, все дедуктивные примочки, скажу проще: тебя быстренько расшифровали. Тяжелым человеком был Шишкодремов, но вот работать умел. И начал я тебе компостировать мозги, подыгрывал изо всех сил. До тебя ведь только сейчас дошло, что мы крутились вокруг «Веры», а? В самом деле, как тут определить? На море ориентиров нет, что тебе скажут морские люди, тому ты и веришь…

Что-то легонько стукнуло — это милейший, невозмутимый Степан Ильич с отсутствующим видом положил поверх карты пистолет. И продолжал попыхивать трубочкой.

— Если смотреть глобально, — продолжал Кацуба, — ты, Гоша, старался впустую. И бесславно погорел без всякой пользы. Для всех. И для себя в первую очередь. Но поскольку ты меня пока немного интересуешь как источник определенных сведений о твоих загадочных нанимателях, еще поживешь. Это я тебе гарантирую. А вот целость шкуры, если начнешь вилять, гарантировать не могу, ты меня знаешь…

Теперь у Мазура не оставалось никаких сомнений, что майор прав. Котельников лихорадочно искал выход, выражение лица менялось так стремительно и хаотично, что видно было: подбирает панически убедительную личину, линию поведения. И не может ничего придумать с маху — не просчитывал такого варианта, не сделал заготовок, приходится импровизировать….

Его рука дернулась к карману, остановилась на полпути, он шагнул к двери. Остановился.

— Философский вопрос, — лениво протянул Кацуба. — Куда можно сбежать, находясь на корабле? Если до берега километров двадцать, а весь экипаж готов пуститься в погоню? Гоша, не выпендривайся, грустно смотреть. Пушечку на стол, сам — за стол, начинай исповедоваться…

— Извините, что без разрешения, но мне…

Кацуба крутнулся на месте — но опоздал, как и дернувшийся было Мазур. Котельников уже захлопывал ногой дверь, в которую так некстати ввалилась Даша Шевчук. Спиной вперед отскочил к стене, держа Дашу перед собой, выкрутив ей кисть, уперев в висок дуло пистолета. С кривой улыбочкой бросил:

— А может, еще побрыкаемся? Ну-ка, подальше оба! Ты, руки со стола! И все трое — три шага назад!

Степан Ильич, не выпуская изо рта трубочки, медленно отвел руку от своего пистолета. Мазур, переглянувшись с Кацубой, отступил. Хорошо еще, Даша не шелохнулась, замерла с каменным лицом, чуть побледнев.

— Я ведь ее хлопну, — сказал Котельников.

— Милый мой, — отозвался Кацуба, не шевелясь. — А не упускаешь ли ты парочку важных аспектов? Во-первых, она мне не мать, не сестра и не любовница, и уж тем более — не из команды. Во-вторых, как только ты ее хлопнешь, моментально лишишься единственного козыря. В любом случае останешься со мной один на один. А это чревато, не находишь? Так что отпусти девочку, и пару крупных неприятностей я из списка вычеркну…

— А как насчет в с е х?

— Ну ты же сам понимаешь — отмену в с е х неприятностей я тебе гарантировать не могу…

— Тогда и разговора не получится.

Кацуба усмехнулся:

— Гоша, это ж не самолет, его в Турцию не угонишь… Как в анекдоте — куда ж ты, нахрен, денешься? Это даже и не «Куин Элизабет»…

— Ты тоже один немаловажный аспект упускаешь, — сообщил Котельников. — Эта рыжая — человек известный и заметный. Если вы вернетесь в город и привезете ее с пулей в башке, работать вам станет невозможно. При любых вариантах. Все полетит к черту. Так что давай договариваться.

— Ну, и что ты предлагаешь? — невозмутимо спросил Кацуба.

— Возьми карту со стола, Ильич, — распорядился напряженно замерший Котельников. — Только сначала вынь трубочку изо рта, да этой трубочкой пистолет на пол и сбрось… Так. Возьми карту. Сунь под нос рулевому. Ты, длинный, хорошо разбираешься в том, что видишь?

Рулевой поднял глаза на старпома, ожидая приказа. И, после того, как Степан Ильич кивнул, сухо ответил:

— Разбираюсь.

— Островок, помеченный цифрами, видишь? Пятьдесят два дробь сто двадцать три?

Рулевой угрюмо сообщил, что видит.

— Вот и ладушки, — с нервным смешком сказал Котельников. — Ильич, подойди к ручкам и подай в машинное «полный вперед». А ты, детинушка, правь прямо к острову. Тут не так уж и далеко. Там и разойдемся. По-хорошему.

— Ага, — сказал Кацуба. — Там тебя ждет подводная лодка, и уплывешь прямиком на Гавайские острова…

— Ну, это мое дело, что будет дальше… — Он сильнее прижал дуло к Дашиному виску. — Ребята, мне терять абсолютно нечего… пожалейте девку, или лучше — самих себя…

— Выполняйте, — после короткой паузы приказал Кацуба.

Старпом медленно приблизился к машинному телеграфу, резко перекинул рукоятки. «Морская звезда» меняла курс, разворачиваясь градусов на двадцать к норду.

— Стойте спокойно, — сквозь зубы процедил Кацуба, глянув на Дашу.

— Она и так стоит, — нервно усмехнулся Котельников. — Она не дура, давно взвесила шансы…

Трах!

Рассуждать было и некогда, Мазур, едва услышав хлопок и звон разбитого стекла, резко присел на корточки, успел увидеть, как пистолет в руке Котельникова взлетел вверх словно бы сам по себе, подброшенный неведомой силой. А в следующий миг — новый хлопок, Котельникова швырнуло к стене, на которой его голова оставила разлапистое темно-алое пятно, и он пополз вниз, согнувшись по-неживому…

Кацуба опередил. Нырнул руками вперед, приземляясь, успел вцепиться в Дашу и отбросить ее в сторону, перекатившись по полу, вместе с ней.

И воцарилась немая сцена. Матрос, державший обеими руками пистолет, так и стоял, просунувшись в разбитое окно. Старпом замер с трубочкой в руке. Мазур медленно выпрямлялся.

— Истерика будет, или лучше заранее хлопнуть по мордахе? — поинтересовался Кацуба.

Даша сердито отпихнула его, встала. Руки у нее легонько подрагивали, но признаков грядущей истерики что-то не замечалось. Твердая девка, оценил Мазур. Посмотрел на мертвеца — все верно, наповал…

Кацуба осматривал пистолет Котельникова с покореженным стволом, покачивая головой, выдыхая сквозь зубы, подошел к матросу, долго разглядывал его, потом спросил:

— Антитеррористическая подготовка?

Тот кивнул.

— Что ж ты наделал, сокол мой ясный? — в голосе Кацубы звучала неподдельная печаль. — Без языка меня оставил…

— Извините, товарищ майор, ситуация…

— Ладно, — убитым тоном сказал Кацуба. — Пушку хоть убери, если с погранца пялятся в оптику, черт-те что подумают, еще на борт опять полезут… Не было языка, и это не язык… Степан Ильич, распорядитесь в темпе, чтобы спровадили за борт усопшего. Да так, чтобы не всплыл в обозримом будущем. И курс, конечно, меняйте, ложитесь на прежний.

— Подождите, — резко сказала Даша. — Вы что, в самом деле….

— Ага, — как ни в чем не бывало сказал Кацуба. — На берегу, собственно, и не знают, что он поплыл с нами, сие открывает простор для комбинаций.

— Но…

— Все я понимаю, — ласково сказал Кацуба. — Вы у нас служитель закона, вам непременно нужно все обставить протоколами и формальностями. Но я, я-то, Дарья Андреевна, себе такой роскоши позволить не могу. Это наш кадр, хоть и скурвившийся, и разбирательство будет чисто внутреннее. Не столько из желания оставить сор в избе, сколько из голого расчета — пусть пока думают, что он где-то в городе. Это мне дает время. И я вас умоляю — не надо глупостей с извлечением табельного оружия, цитированием Уголовного кодекса… Вы тут одна. При нужде не убоюсь приказать, чтобы вас скрутили и подержали взаперти. Межведомственные склоки меня не особо и волнуют. У меня своя задача, свое начальство, свои приказы. И, кстати, на вашем месте я бы вовсе не упоминал на берегу об этом печальном инциденте. Мы, знаете, дружненько от всего отопремся. А усопший будет лежать на дне в точке, которую вы не знаете, так что никто вам не поверит, лишь на посмешище себя выставите… Не смотрите на меня так своими трехдюймовыми глазищами. Я вас тоже люблю и обожаю. Но на службе, извините, руководствуюсь только собственной выгодой. Ну? Вы же умница, все быстренько прикинули. Никто вас не перевербовывает, всего-навсего предлагают смириться с очевидной истиной: все происшедшее вам привиделось. Так, и только так. Обдумали?