Читаем без скачивания Сто шесть ступенек в никуда - Барбара Вайн

— Марк без труда найдет работу, — сказала Козетта, выключив радиоприемник. — Он замечательный актер.

Возможно, но полагаться на ее слова не стоило. Всех своих близких, чем бы они ни зарабатывали на жизнь, Козетта считала первоклассными специалистами. И в каком-то смысле, если речь идет о страстной любви, ближе Марка у нее никого не было. Я не стала спорить, сказала, что надеюсь на это, но особой уверенности не чувствовала.

— Он перейдет на телевидение, — заявила Козетта. — Марк уже готов, и ему нужно сделать следующий шаг. — Она рассуждала так, словно у Марка уже не было неудачного опыта в этой области и словно все зависело только от его решения.

Я предполагала, что Козетта устроит Тетушке необыкновенно пышные похороны — отчасти для того, чтобы заглушить чувство вины. Но у Козетты имелась одна любопытная черта — непредсказуемость. Долгое время она могла выдерживать определенную роль, и создавалось впечатление, что ты знаешь ее как облупленную и можешь предсказать любой ее шаг, а потом она вдруг удивляла всех. На эту особенность Белл обратила мое внимание во время тех долгих бесед, когда мы с ней обсуждали людей и их поведение. Так вот, Козетта не стала объявлять всем домашним о времени и месте заупокойной службы, кремации и поминок, а по секрету сообщила мне и, вне всякого сомнения, Марку. Ни суеты по поводу подходящей одежды, ни обилия цветов. Козетта удивила меня еще больше, попросив:

— Пожалуйста, не говори ничего Белл.

— О том, что похороны сегодня?

— Не думаю, что она захочет прийти, но я… предпочла бы ее там не видеть.

Сказать, что я этого не боялась, значит погрешить против истины. Первый раз Козетта позволила себе намекнуть даже не на то, что она недолюбливает Белл или считает ее чужой, а скорее на то, что поведение Белл ее глубоко огорчает. Я пообещала молчать, но думаю, к тому времени Белл — прошло около недели с того вечера, как она обнаружила, что Тетушка мертва, — забыла о старушке. В крематорий я пошла с Козеттой и Марком. Маленький крест из белых хризантем — наверное, их сходство с седыми кудряшками Тетушки было простым совпадением — одиноко лежал на гробе. Больше не было ни цветов, ни людей — да кто мог сюда прийти?

— Весь цирк с Аркэнджел-плейс, — сказал Марк, когда я задала ему этот вопрос. — Козетта поступила очень разумно, что никому ничего не сказала.

Немного нахально с его стороны, подумала я. Кто он такой, чтобы так пренебрежительно отзываться о друзьях Козетты? Всего лишь один из них. Став безработным, Марк несколько упал в моих глазах. Одна из причин, заставлявших меня выделять его из остального «цирка», был тот факт, что он трудился, сам себя обеспечивал. Но прошла неделя, другая, а Марк все не находил работу, отказываясь — по словам Козетты, которая с жаром отвергала предположения, что ему следовало согласиться, — от любых предложений, не связанных с актерской профессией, и я обнаружила, что смотрю на него с подозрением. Я ждала, когда он займет у Козетты денег (хотя вовсе не обязательно мне станет об этом известно), выступит инициатором возрождения вечеринок в ресторане, в которых станет принимать участие и платить за которые, естественно, будет Козетта, и в конечном счете начнет спать с ней.

Той осенью Козетта неожиданно стала еще богаче.

Я подробно не рассказывала о доходах Козетты и ее состоянии, и, наверное, создалось впечатление, что у нее много денег. Но это не совсем так. Дуглас оставил ей разнообразные активы, в том числе уже не существующих компаний, акции которых, как ни странно, еще продавались на бирже, а также какое-то количество никому не нужной недвижимости. Я имею в виду участки земли в дальних пригородах Лондона с заброшенными промышленными зданиями. Одна из компаний уже была выкуплена — покупателю требовалась котировка на бирже, и он заплатил примерно полпенса за акцию. Это случилось незадолго до перехода на десятичную монетную систему в начале 1971 года. Разумеется, продажа компании не принесла Козетте большого дохода — в отличие от участка земли. Она совсем забыла об этих нескольких акрах на южной окраине Лондона. Имуществом Козетты управляла бухгалтерская фирма, которая с радостью сообщила ей о неимоверно выгодном предложении от компании, владевшей сетью гаражей и бензоколонок. Рядом с участком земли, принадлежавшим Козетте, планировали проложить новую дорогу.

Точная цифра мне неизвестна. Возможно, Козетта ее сама не знала. Скрытность была ей не свойственна, и все гости дома узнавали об этом «неожиданном подарке», как она его называла.

— Сотни тысяч фунтов, — говорила она, не вдаваясь в подробности. — Я стала настоящей миллионершей.

Белл присутствовала при этом разговоре, и Марк тоже, естественно. Я посмотрела на Белл, ожидая, что она отведет взгляд, подсчитывая выгоду от дружеских отношений со мной, но она не смотрела в мою сторону. Белл смотрела на Козетту. И до меня вдруг дошло: для человека, гордившегося своей наблюдательностью, Белл совершила странную ошибку, подумав, что человек, который выглядит так, как Козетта, может умирать от рака. Разумеется, Козетта страдала, мучилась чувством вины и действительно скорбела по Тетушке и переживала ее утрату, как переживают смерть матери, но в то же время была безумно счастлива, и счастье сделало ее красивой. Влюбленные люди обычно забывают о еде, и Козетта похудела, не прилагая никаких усилий. Кожа у нее сияла, волосы блестели. Я не предполагала, что счастье способно укрепить лицевые мускулы, но именно такое создавалось впечатление. У меня нет сомнений, что Марк не ходил с ней по магазинам, но после знакомства с ним ее вкус явно улучшился. Я удивилась, какие у нее красивые ноги, впервые увидев ее в очень тонких чулках и строгих туфлях на высоких каблуках. Она купила несколько простых платьев из шелка и тонкой шерсти и надевала с ними драгоценности, когда-то вызывавшие зависть у нас с Эльзой. Она стала элегантной — определение, которое в отношении Козетты раньше никому и в голову бы не пришло. Но из всех обитателей «Дома с лестницей» одна я помнила плотную, коренастую женщину с волосами стального цвета в тон сшитым на заказ костюмам.

Белл, молча смотревшая на Козетту, в то время как Мервин робко заметил, что неплохо бы отпраздновать, вдруг встала, запустила пальцы в свои спутанные, похожие на птичье гнездо волосы и объявила, что праздники проведет у Фелисити. Уезжать она собралась на следующий день. Козетта, словно хотевшая нейтрализовать ее холодный тон теплотой собственного голоса, сказала:

— О, дорогая, мы будем по тебе скучать. Ты уже привыкла ездить туда на Рождество, правда?

Белл молча посмотрела на Козетту, вскинув сначала брови, потом плечи; лицо у нее осталось отчужденным. Как будто ее посетил призрак из прошлого. Или она почувствовала, что едет туда в последний раз?

Как бы то ни было, в это утро Фелисити приехала вовсе не затем, чтобы пригласить кого-то или нас обеих на Рождество. Даже для нее июль — это слишком рано. И Белл она больше не захочет у себя видеть, как бы к ней ни относилась. Фелисити была поражена, увидев Белл, буквально подпрыгнула от удивления, хотя узнала ее сразу же, без труда. Прежде чем войти в гостиную, где, как я справедливо полагала, должна сидеть Белл, я попыталась прошептать предостережение, два слова, которых было бы достаточно: «Здесь Белл!» — но Фелисити, ставшая еще более повелительной и властной, не дала мне шанса, быстро шагая впереди меня и громко рассуждая, какими милыми бывают эти маленькие дома, какой у меня восхитительный дом, и какие чудеса можно сотворить со старыми коттеджами ремесленников. Пути к отступлению у Белл не осталось — образ жизни ремесленника не предполагал два выхода из гостиной.

Будучи практически несовместимой, как выражался Генри Джеймс, с печатным словом, Белл смотрела телевизор, какую-то отвратительную дневную передачу. Маленький кот лежал у нее на коленях, наблюдая за большим, который развалился на телевизоре, или за львом на экране, медленно подкрадывавшемся к антилопе гну. Белл сохранила свое завидное самообладание. Не вскочила, даже не сделала попытки встать. Ее взгляд не оставлял сомнений, что она узнала гостью.

— Бог мой, — пробормотала Фелисити. — Вот это сюрприз. — Уже тогда я почему-то не сомневалась, что она не произнесет имя Белл, чего бы ей это не стоило.

— Почему? — возразила Белл. — Я говорила с тобой по телефону. И ты знаешь, что я хотела найти Элизабет.

— Да, да, конечно. — У Фелисити вырвался неприятный смешок, которого я не помню по прошлым временам. — Когда я сказала «сюрприз», то имела в виду Элизабет, а не тебя. — Именно эту вкрадчивую язвительность так ненавидела Козетта, заразив меня своей ненавистью. Фелисити села; юбка у нее задралась, открыв толстое бедро и верх черного чулка. Это ужасно. Она совсем не похожа на Козетту, никогда и не была похожа, но манера одеваться, ярко, нелепо и жеманно, напоминает мне усилия Козетты в период после переселения с Велграт-авеню и до появления Марка. — Я обедаю с подругой в Барнсе. — Фелисити обращалась ко мне: — Такси проезжало практически мимо твоей двери, и я подумала: почему бы и нет? Мы так и не увидимся, если я буду ждать твоего звонка.