Читаем без скачивания Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова - Петр Мультатули

Генерал-фронтовик М. П. Корабельников свидетельствовал: «Когда я пришел в армию, мне еще не было и двадцати, я еще никогда не любил – тогда люди взрослели позже. Все время я отдавал учебе и до сентября 1942 года даже не помышлял о любви. И это было типично для всей тогдашней молодежи. Только в двадцать один или в двадцать два года просыпались чувства. А кроме того… уж очень тяжело было на войне. Когда в сорок третьем – сорок четвертом мы стали наступать, в армию начали брать женщин, так что в каждом батальоне появлялись поварихи, парикмахерши, прачки… Но надежды на то, что какая-нибудь обратит внимание на простого солдата, почти не было».[5]

Конечно, люди остаются людьми, и, тем более на войне, случалось всякое. Но возникшим отношениям люди на фронте пытались придать сразу какую-то законную или полузаконную форму: отсюда появился ведь термин «полковая жена». Но на фронте рождалась и большая, глубокая любовь, причем особенно трагичная, так как влюбленных часто разлучала смерть. Кстати, если бы наши авторы сценариев почитали стихи К. Симонова, они оттуда могли бы почерпнуть по этой теме очень многое:

В другое время, может быть,И я бы прожил час с чужою,Но в эти дни не изменитьТебе ни телом, ни душою.Как раз от горя, от того,Что вряд ли вновь тебя увижу,В разлуке сердца своегоЯ слабодушьем не унижу.Случайной лаской не согрет,До смерти не простясь с тобою,Я милых губ печальный следНавек оставлю за собою.

Мария Долина, герой Советского Союза, заместитель командира эскадрильи 125-го гвардейского авиационного женского полка

А теперь вспомним тот же фильм Чухрая «Баллада о солдате». Насколько отношения Алеши Скворцова (В. Ивашов) и Шуры (Ж. Прохоренко) духовно родственны с этими стихами Симонова! Художественное произведение имеет свои законы. Оно не может и не должно быть фотографией, слепком реальных событий. Главная задача исторического романа или фильма не создать документальное произведение, а донести сущностную глубинную правду о событии, о котором идет речь. Вспомним старца Зосиму Достоевского или отца Сергия Льва Толстого. Совершенно нелепо было бы видеть в этих образах реальные портреты конкретных старцев. Нельзя по «Войне и миру» изучать Отечественную войну 1812 года. Толстовские образы Наполеона, императора Александра I или фельдмаршала Кутузова лишь отдаленно и очень слабо напоминают реальных исторических лиц.

Вернулся домой живым…

Кинообраз Сталина из фильма Михаила Чиаурели «Падение Берлина» мало походил на реального Сталина, но тем не менее этот образ был очень популярен у зрителя

Тем не менее, когда мы читаем роман-эпопею, нас не волнует историческая точность воспроизводимых событий: мы радуемся спасению Николая Ростова, восхищаемся поступком Наташи, отдавшей подводы под раненых, плачем над смертью князя Андрея, жалеем Пьера Безухова, гордимся нашим великим народом, отстоявшим свою Родину, защитив ее от наполеоновского нашествия.

Иногда художественный вымысел может быть вполне оправдан. Например, сегодня мы знаем о весьма неоднозначной деятельности Сталина как Верховного главнокомандующего накануне и во время войны. На его совести, как главы государства и армии, много тяжких грехов перед страной и народом.

Так выглядел реальный Иосиф Сталин

Но когда мы смотрим фильм «Падение Берлина» (М. Чиаурели), то появление в конце фильма генералиссимуса в белом кителе и золотых погонах, прилетевшего в поверженный Берлин на самолете, к которому бегут тысячи людей разных национальностей, освобожденных от нацистского рабства, не вызывает отторжения.

Мы знаем, что Сталин никогда не прилетал в Берлин на самолете, а тайно проехал на Потсдамскую конференцию на поезде, знаем, что никаких встреч ни с армией, ни тем более с народом у него не было. Но художественное произведение живет по своим законам. И в тех исторических условиях, в эстетике «Падения Берлина» образ Верховного главнокомандующего был необходим. Потому что перед нами не реальный Сталин, а тот образ верховного вождя, без которого такую страшную войну выиграть было бы невозможно.

Этот образ, конечно, являлся суррогатом, подменой образа Царя – Божьего Помазанника, но другого в тех условиях не было. Войну выиграл не реальный Иосиф Виссарионович Джугашвили, а мифический генералиссимус Сталин, созданный воображением воюющего народа.

Кстати, реальный Сталин это хорошо понимал. Однажды, в гневе на своего сына Василия, позволившего себе какую-то вольность, вождь сказал: «Ты думаешь, ты Сталин?! Ты думаешь, я – Сталин?! Вот, он – Сталин», – и с этими словами указал на большой свой портрет в маршальской форме. Конечно, Чиаурели, создавая образ Сталина в поверженном Берлине, занимался восхвалением его и режима, но народ, смотревший картину, воспринимал его по-своему. Поэтому «Падение Берлина» имело огромную популярность у тогдашнего зрителя.

Но для того чтобы появились подобные чувства, автор произведения должен уловить духовную суть происшедшего, которая принимается народным сознанием за истину. Вот последнего-то и нет совершенно в большинстве наших современных фильмов о войне.

Помню, в одном русском эмигрантском журнале в Париже была помещена пародия на французского романиста, пишущего о русской жизни: «Принцесса Гришка́ сидела под кустами развесистой клюквы и кушала ломтики самовара». Вот об этой развесистой клюкве и думаешь в первую очередь, когда смотришь современные фильмы о войне. В них нет правды никакой: ни исторической, ни художественной.

Отдельно хочется сказать о фильме «Брестская крепость» Александра Котта. Он вышел в 2010 году, когда полным ходом шла травля фильма Н. С. Михалкова «Утомленные солнцем-2». Именно «Брестскую крепость» противопоставляли фильму Н. С. Михалкова. Утверждали, что, в отличие от него, в «Брестской крепости» все исторически точно, выверено, а сам фильм ясен и понятен от молодежи до ветеранов.

Но что на самом деле мы видим в «Брестской крепости»? Детально выверенная форма, оружие и техника воюющих сторон. Немцы стреляют из настоящих винтовок «маузер», а не сплошь из так называемых «шмайссеров», как в советских фильмах, наши палят из «мосина», на крепость двигаются подлинные танки вермахта Pzkw-2, а не советские танки 80-х годов, как в фильме «На безымянной высоте».

С неба пикируют настоящие, хотя и компьютерные, штурмовики «Ju-87». Брестская крепость подлинная, а не картонная декорация. Все так, все замечательно, только фильма – нет. Почему? Потому что фильм есть художественное произведение, сценическое действие, которое имеет свои законы развития и существования. Главной в сценическом действии является сверхзадача, которая достигается путем сквозного действия, через преодоление препятствий.

Какая сверхзадача должна была бы быть в фильме «Брестская крепость»? В святом чувстве любви к России, к Родине.

У Друниной есть пронзительные строки:

Похоронки,Раны,Пепелища…Память,Душу мнеВойной не рви,Только времениНе знаю чищеИ острееК Родине любви.Лишь любовьДавала людям силыПосреди ревущего огня.Если б яНе верила в Россию,То онаНе верила б в меня.

Вот этой любви, этой веры в Россию нет в «Брестской крепости». Вместо этого зрителя в течение 1 часа 40 минут расстреливают из пулеметов, бомбят с самолетов, сжигают из огнеметов, и при этом практически больше ничего в фильме не происходит. Через определенное время становится скучно. Ты перестаешь сопереживать героям фильма, потому что они весь фильм увлеченно воюют, совершенно не обращая внимания на зрителя. Герои сами по себе, зритель – сам по себе. Получается некая историческая реконструкция, когда главное – показать военную форму, оружие и технику, но никак не чувства людей.

В фильме есть одна сильная сцена, когда пограничники соглашаются на выход жен и детей из осажденной крепости к немцам. Но эта сцена не получает никакого развития, она тонет в море огня и крови. При этом авторы сценария совершили весьма досадное упущение. Они вообще не показали момент захвата в плен полумертвого майора П. М. Гаврилова, когда ему, сражавшемуся до последнего патрона, совершенно обессиленному, немецкие солдаты, по приказу офицера преклоняясь перед его мужеством, отдали воинское приветствие.

Этот эпизод был потом использован Б. Васильевым в его повести «В списках не значится». Зато авторы фильма допустили историческую ошибку, сообщив, что Гаврилов был репрессирован после возвращения из плена, что не соответствует действительности.