Читаем без скачивания Ховальщина. Или приключения Булочки и его друзей - Олег Зареченский

А была еще ямка небольшая пастухами выкопана, подле сосны, что прямо на болоте стояла. И вода в ней была темно зеленого цвета, ну чистый «Тархун», только без газов, всяк мимо проходящий попить останавливался, встанет бычком в нее, и давай шумно всасывать вкуснятину. Зеленую, со вкусом хвои. Но это на болоте, а в лесу, конечно, другой вкус у луж, Булочке он все же больше нравился, за прозрачность свою и запах.

Так вот, когда из лужи пить нельзя, да и пить не хочется вовсе, то гладь эту водяную мутную, использовать можно и по-другому. – Как? – спросишь ты, ну не так конечно, как всяк глупый неразумный, что вышагивает по ней в сапогах детских резиновых, брода не зная, а по-умному типа, то есть со смекалкой и сценарием. Или по-пионерски, с опытами там всякими, как на уроке химии, но химии тогда еще не было у нас, у вас, может и не было, а у нас с Юрасом уже была. То есть у Юраса была, а мы участвовали. В виде набора «Юный химик» за 25 рэ, не за 5 эре, как у Карлсона, а за двадцать 5 рэ! Вам такое и не снилось, как и нам впрочем, зато Юрасу и сниться не надо было, да и спать ложиться для этого. Заходи, говорит, как-нибудь, опыты ставить будем, как медь купоросную получить из гвоздя обыкновенного. Зашли, получили, без всякого знания предмета, то есть предмета еще не было, а мы уже получили. Так часто в школе бывало – глава по биологии 47 для самостоятельного изучения, и все типа, без объяснений и практики. Но это после, а сейчас Юный Химик. Ценнейшая веешь! Смесь инструкции и экспериментов. Как квартира цела осталась, до сих пор не понимаю, а то где бы Юрка потом с родителями мыкался, но им не привыкать, они вроде тоже как химики были, или что-то в этом роде. Везло нам короче, ну и им заодно, везло тоже.

Так вот, когда со смекалкой и небольшим знанием вперемешку с опытом, то это даже очень просто. Достаточно взять небольшую веточку, совсем небольшую, катер все-таки, длинной не длиннее спички (спички как раз лучше не брать, плавучесть у них плохая), и обмазать один конец ее свежевыступившей смолой соснового дерева. Смолу надо подбирать со знанием дела, не очень густую и не очень жидкую, а то не поедет. Затем опускаете катер-веточку на воду, смола вступает в реакцию с водой, и веточка начинает плыть, оставляя за собой масляный переливчатый след, как будто от настоящего корабля. А если еще на нее сверху муравьев посадить, из муравейника ближайшего, то совсем по-настоящему получится – с матросами и кораблекрушениями. Правда, ненадежные мореходы муравьи, ненадежные. Бегают, суетятся по палубе, волну нагоняют, нет, чтобы спокойно плаванье пережить. А может, от природы, в них морская болезнь заложена, всяко бывает, вот и кружится голова у мелких, и мутит от перспективы водной поверхности.

– Хорошо, что это были черные муравьи, – говорили со знанием дела товарищи Булочки, глядя на то, как он, пританцовывая, держась за очевидные места, ходит вокруг лужи, и для солидности качали головой, – А вот если бы были красные, совсем бы не поздоровилось тебе, красные гораздо больней кусают.

Эники-Бэники ели вареники… Кто такие эти «эники-бэники»?

Или вот еще считалочка:

Шла машина темным лесомЗа каким-то интересом,Инте, Инте, Интерес,Выходи на букву эС.Буква эС не подошлаВышла бабушка Яга,А за бабушкой ЯгойВышел чертик с колбасой,А за чертиком луна,Черт повесил колдуна.А колдун висел, висел,И в помойку полетел.А в помойке жил Борис,Председатель дохлых крыс.И жена его Лариса, замечательная крыса.

Привлекательность этой считалочки состояла в том, что не каждый знал ее до конца, и если ты брался считать, то мог остановить считалочку на удобном тебе месте, и, по сути, выбрать водящего, поэтому такое ценное знание давало определенные преимущества перед остальными участниками игры.

Была в обиходе еще классическая, которую знали все:

Вышел месяц из туманаВынул ножик из кармана.– Буду резать, буду бить,Все равно тебе водить.

Но Булочка ее как раз поэтому почти не использовал.

Речушка. Не речка. Не река. Речушка, за журчание, или потому что журчит, речушка. Или так – речушка журчит, и если московский аналог имел известное всем название за свой запах, то эта имела название за свою глубину, и попросту звалась Мелкашкой. Речушка Мелкашка журчит. Было ли это официальное название реки, или очередное прозвище, данное ей детворой, не известно. Но была она и правда мелкая, и тоже с пиявками. Последние были хорошо заметны на перекатах, и извивались, уносимые течением, такие красные, (в Москве были черные), в общем, пиявки как пиявки. Красных боялись только больше, мол, красные потому что. И действительно, если черные казались спокойными, неторопливыми лентами, то эти были активные, неслись по течению, и казалось, на ходу норовили впиться в тебя, но ты ловкай, ты ногу быстро убираешь, и летит она себе милая дальше, в даль загадочную, и если продлить эту даль, да сесть на плот пенопластовый, из листов друг на друга уложенных плот, да оттолкнуться клюшкой хоккейной, но сломанной, новой жалко, и поплыть по направлению, то можно при старании и в речку побольше, а там и в Москва-реку недолго, а там Ока, а дальше Волга, и вот уже бьется о берег волна Каспия, вот уже шуршит под ногами морской песок, и люди в неведомых цветных одеждах несут плакаты с твоим именем. И ты загорелый, довольный, опираясь на клюшку, точнее на палку с надписью «Хоккей», приветствуешь их своей довольной физиономией. Если не свернешь по пути в Волго-Дон, если не придашь веслами ускорения своему судну, да оттолкнувшись посильней, не обретешь вдруг берегов Дона, а по нему в Азов, эх, все равно до Черного не добраться, не потянет пенопласт многослойный Азовского моря, водоизмещением не потянет. Хватит и до Каспия.

И любили на эту речку пионервожатые водить детвору типа купаться. Очень удобно, никто не утонет по известной причине, поэтому ответственности никакой, и можно расслабиться и позагорать. А на процедуру эту, то есть загорание, или как говорил Лешка Чугунков, секс для нищих, следует обратить особое внимание, и Булочка его обращал, правда, похоже, один в отряде. Хотя, что такое этот секс, было ему неведомо, но что-то подобное при виде загорающих вожатых, ему казалось, он ощущал. Именно секс, то есть непонятно что, но похожее на все происходящее. Нищие, правда, не окружали их заботливым вниманием, да и не было нищих никаких в радиусе сотен километров, да и те в кино, наверное.

А все дело в том, что вожатые как-то странно носили свои купальные костюмы, купальники то есть раздельные, а вожатые были девушками, и, наверное, симпатичными, но лиц Булочка не помнил, а помнил как раз то, что открывали его юному взору подвернутые со всех сторон трусы и бюстгальтеры воспитателей. Для солнечной инсоляции они это делали, очевидно, не иначе, и чем больше отвернешь, тем больше тела своего волшебного лучам откроешь, и не только лучам. И вдруг выглянет ложбина какая нежным пухом покрытая волнительная, или объем какой лишней покажется из под материала цветастого, на веревочках не всегда крепко висящий. Очень это его интересовало…

Похожее волнение ему пришлось уже испытывать как-то раз, когда по какой-то причине его вели в бассейн через женскую раздевалку. То ли записываться к тренеру его вели и не нашлось мужского провожатого, то ли была еще какая-то причина, но вели именно через женскую. Булочка никогда не любил донашивать за старшей двоюродной сестрой ничего, считая это презрительно девчачьим, особенно белые трусы ее, он все мечтал о черных, шортиками, но удел младшего таков, донашивать иногда, но терпеть он их не мог, потому что ни на секунду не сомневался, что на девочку он не похож и идти через женскую раздевалку глупо, очень глупо, но интересно, ужасно интересно….И как глупые провожатые не отворачивали головы его в сторону, противоположную шкафчикам, зеркала на стене оппозитной показывали мельком все самое интересное, что нужно было увидеть.

Куба

А еще был у Булочки в лагере закадычный друг, Лешка Чугунков. Лешка как Лешка, Чугунков, как Чугунков. Как-то вечером Лешка подозвал его к окну, и, протянув руку куда-то в сгущающиеся сумерки, произнес:

– Смотри, Куба далека.., Куба далека.., Куба рядом…

Мальчик долго всматривался в горизонт по направлению руки своего друга и представлял себе неведомую страну, этакую Кубу, где ведут неравный бой революционеры за счастье трудового народа. Но почему она, то рядом, то далека, Булочка так и не понял, но эти слова из популярной тогда песни в сочетании со странным жестом его лучшего друга, навсегда запечатлелись в его памяти.