Читаем без скачивания In vinas veritas - Александр Бруссуев

— А на самолет?

— На руках пока нет. В офисе получу. Не на отдых же собираюсь, в командировку.

Мент вернул мне билет и уже, молча, собирался в оговоренный инструкцией путь, но я его остановил.

— А почему вы меня постоянно проверяете?

Тот усмехнулся, осознав, что он не первый проявляет бдительность.

— Да ориентировка имеется, — неожиданно человеческим языком ответил мне. — Эстонца одного ищем.

— Что, разве я похож на эстонца?

Без тени улыбки он ответил:

— Похож.

И ушел, изображая ленивую походку, на самом деле старательно изучая толпу.

Пришлось и мне уходить. Пес его знает, что у других ментов будет на уме. Не стану-ка их нервировать. Обычно органы правопорядка вниманием меня обделяли, чем я был даже доволен. Сегодня, видимо, исключение. Уже спускаясь в метро на Лиговке, обнаружил еще одну бдительную харю в серой форме со старшинскими лычками. Бывший мой сослуживец по армейским годам, Казак собственной персоной. Ну, эта гнида способен на задержание, полную проверку и досмотр. По старой памяти, так сказать.

Я надул щеки, скосил глаза, захромал на обе ноги сразу — то есть слился с толпой. Девушки в коротких юбках уступали мне дорогу, прыщавые юнцы презрительно щерились в след. Удачная маскировка.

На Нарвской дождь был еще сильнее. Ничего более удачного в голову не пришло, как посетить близлежайшее круглосуточное кафе «Большая медведица». В миниатюрном фойе стоял во весь рост белый медведь. Он занимал почти весь предоставленный объем, поэтому приходилось невольно проносить свой чуткий нос в непосредственной близости от побитого ненасытной молью экземпляра. Протискиваясь к столикам, я задрал голову и сказал в наглую желтую морду: «Здравствуй, Умка!» Кем являлось это чучело при жизни, определить было невозможно: ни первичных, ни вторичных, ни даже десятичных половых признаков не наблюдалось. Зато было совершенно ясно, что оно видело с высоты полуострова Ямал, как за тридевять земель в тридесятом царстве, тридесятом государстве крестили царя Гороха. А нафталином медведь пользовался как дезодорантом. Потому и не потел.

Чашечка кофе ударила по моему самолюбию, приравненному к рачительности, как бокал хорошего пива в приличной пивной. Или бутылка средней водки из магазина. Как ни растягивал я пахнущее сигаретами пойло из наперстка, однако снова надо было идти под дождь, коротать резиновое время. Протягивая приличную составляющую своего кошелька в качестве оплаты за прекрасно проведенное время, я не удержался и сказал вялой и безразличной мартышке, то есть официантке: «Ну, вы и жлобы!» Та только плечами пожала. Медведь повилял мне хвостом на прощание.

Пришел я в офис мокрый, аки мышь. Наверно, вид мой был очень несчастный, потому как добрая тетя повар предложила мне горячую кружку настоящего кофе с молоком, потом еще и добрую яичницу с доброй колбасой. А какой-то участливый дядя протянул трубку, чтоб я позвонил домой: «Ничего, фирма не обеднеет». Потом оказалось, что это был охранник. Эх, не на своем месте он сидит! Директором должен быть! А спустя полчаса начали потягиваться и клерки, в том числе и моя визави Екатерина.

Весь курс молодого бойца, проводимый энергичной и решительной Катей, занял от силы пятнадцать минут. Я подмахнул контракт, взял судовые роли, взял лист с номером ПиТиЭй (по которому, собственно говоря, мне и должны были выписать билет в кассе аэропорта) и уже собирался мчаться к капитану порта, чтобы заверить подписью и печатью мою прописку по судну в паспорте моряка, но тут Екатерина вместо прощания предложила пройти в соседний кабинет.

Там меня встретил сурового вида дядя лет за пятьдесят. Жестом указал на стул и начал меня рассматривать. Молчание затянулось, я уже начал беспокоиться, что, пригревшись в этом офисе, ненароком засну, но тут открылась дверь, и зашел молодой парень. Выглядел он каким-то холеным и даже несколько изысканно обрюзгшим. Мне его морда сразу не понравилась. Он развалился в кресле, растекшись, как амеба и заговорил. Голос, ленивый до безобразия, заставил моим мурашкам нарезать не один круг по спине. Все время хотелось предложить оратору: «Откашляйтесь, пожалуйста».

Пытка для слуха продолжалась минут пятнадцать, хотя я сразу уловил задачи моей миссии: не допустить разлива топлива или иной дряни, содействовать береговым службам, проводить рекламные экскурсии, случись покупатели на судно-калеку. Активно сотрудничать со старпомом, который с минуты на минуту появится здесь. Суровый дядя, наконец, подал голос. «И серьги свои сними!» — пролаял он. Потом, без лишних напутствий, достал свой покрытый веснушками кулак, задумчиво оглядел его со всех сторон и показал мне: «И чтоб без безобразий уже мне!»

Холеный протянул мне визитку: «Будут проблемы — звоните». На кусочке картона золотыми буквами было вытеснено: «Коняев — директор». Весьма лаконично. Хорошо, хоть номера телефонов не поленился вставить. Что ж, пора откланяться, подумалось мне. «Разрешите идти?» — отчеканил я. «Идите!» — немедленно отреагировал суровый, рыхлый же Коняев только слегка пошевелился в своем кресле.

Думал, было, подождать своего будущего коллегу, но потом решил времени не тратить — в аэропорту успеем встретиться и познакомиться.

На улице меня ждал дождь, но я к нему как-то пообвыкся. Быстрым шагом домчался до капитана порта, разобрался со всеми необходимыми формальностями, сориентировался по времени и сел в трамвай, проходящий по полезному для меня маршруту. В том районе Питера, куда я добрался на грохочущем по рельсам составе, дождя почти совсем не было. Рядом простиралось Серафимовское кладбище.

6

Времени на посещение было отведено немного, поэтому быстрым шагом прошел мимо могилы Александра Демьяненко, незабвенного Шурика, помянув его добрым словом, мимо надгробий неизвестных мне военачальников, мимо афганцев и пожарников. Остановился только у второй вязовой аллеи. Здесь лежал мой институтский друг, мой замечательный товарищ Олег. Скромный и изящный мраморный обелиск без фотографии. Найти человеку незнающему просто невозможно.

Я подошел, лавируя между памятниками и крестами, присел на корточки и прикоснулся рукой к холодному камню.

— Здравствуй, друг. Здорово, Олег.

Слезы, конечно же, не полились, но глаза увлажнили. Нечасто доводится бывать здесь, но всякий раз неодолимая горечь заполняет собой всю душу. Погиб мой настоящий товарищ, прожив всего-то тридцать лет, но память о нем навсегда со мной. Так же, как и память об отце.

В тот далекий уже год я бросил Беломорско Онежское пароходство, откуда меня хотели, впрочем, неудачно, уволить за прогулы. Работы не было, денег тоже, перспективы просматривались с трудом.