Читаем без скачивания Комедианты - Юзеф Крашевский

Наступила Барская конфедерация. Пан Курдеш пошел со своим опекуном, оставил вместе с другими родной край, блуждал долго и, не скоро, хворый, раненый, оборванный, едва узнаваемый, притащился в родительский домик.

Здесь не застал он уж ни отца, ни брата; старуха мать одна хозяйничала в Вульках и, несмотря на трудности и борьбу с тысячью хлопот, готовила спокойный отдых сыну, которого ждала постоянно, не обращая внимания даже на то, что его провозгласили умершим. Он нашел Вульки в отличнейшем положении: везде запас, избыток и порядочный мешок деньжонок. Пан Яцек, отказавшись от служения отечеству саблей, принялся усердно хозяйничать, и необыкновенное счастие пришло к нему.

Старуха мать только отдыхала, молилась и ежедневно сетовала и плакала, что отец не дожил до возвращения сына и не благословил его. Ей очень хотелось дождаться внучат, и она сильно уговаривала сына жениться, но пан Яцек не поддавался материнским убеждениям и обыкновенно отмалчивался, когда речь заходила о браке. Догадывалась старуха, что это недаром, что где-нибудь, как говаривали старики, молодец нагрешил. Но где? Как? Не ведала ни одна живая душа.

Не скоро, но наконец конфедерат надумался и женился.

Старуха мать, наплакавшись с радости на свадьбе, не дождавшись желанных внуков, может быть, от волнения и большого счастья, отошла к лучшей жизни, к которой давно уже готовилась. Скоро за тем и жена пана Яцека, почтенная, трудолюбивая и скромная женщина, оставив дочь, покинула также свет.

Правда, Курдеш не скоро привязался к жене и не слишком охотно женился; но зато как искренно он полюбил ее, потом оплакивал ее потерю! Осиротев, пан Курдеш впал даже в меланхолию, которая длилась целый год; но потом вид ребенка и склонность к труду одержали верх. Он ударился опять в хозяйство и так, трудясь усердно, понемногу доживал свой век. Не молодой уже и женился он, а печаль скоро засеяла сединой его голову и забрала морщинами лицо.

Сначала на дочери, потом на имении Господь Бог благословил его: Франя выросла красивой девушкой, а с Вулек, маленькой деревеньки, которая другого едва могла бы прокормить, Курдеш, при порядке и бережливости, собрал очень изрядный капиталец. Вульки, конечно, не много могли давать, но не много и надо было ему. Жил тем, что давала ему собственная земля, мало покупал для дома и берег копейку. Одна тележка и бричка служили с незапамятных времен, лошади родились в доме, платье оставалось после дедов, порядок в доме наблюдался старинный, а накопляющиеся деньги обращались в капиталец.

Проценты с него, при заведенной бережливости и оборотливости, никогда не проживались, а откладывались к сумме, и так она все увеличивалась и становилась с каждым годом значительней.

Капиталец свой Яцек также more antiquo, — этого придерживался наш шляхтич во всем, — в силу семейных преданий он не мог пристроить свой капиталец иначе, как у большого барина на проценты. Родные Курдеша повымерли или покинули отчизну: надо было под рукой найти деньгам место и непременно у вельможи. Поблизости нашелся граф Зигмунд Август Дендера, живущий открыто, владетель обширных поместий; его дом, репутация, образ жизни и вообще знатность ослепили бедного шляхтича, и двести тысяч злотых, в поте лица выработанных в Вульках, будущее приданое Франи, опочили в шкатулке графа.

Кроме ежедневно увеличивающегося имения, жизнь шляхтича нисколько не изменялась; Курдеш кланялся униженно и беднейшим, и далеко менее его стоящим баричам и вертопрахам, и считался всегда их униженнейшим слугою и братом. Немногие знали подробно об его богатстве, так как Курдеш не только не хвастал им, а, напротив, старательно скрывал его. Смекали, что при необыкновенной бережливости у него должен быть недурной запасец; но никто не мог сосчитать точно, на сколько именно увеличивалось его богатство стараниями и аккуратностью. У хорошенькой Франи было уже несколько бедных искателей из соседства, но пан Яцек поотшивал их без церемоний. Издали только вертелась около нее молодежь, и старый шляхтич смотрел бдительным оком и не давал слишком приближаться к дочери. Что же касается до замужества, он объявил заранее, что сам о нем станет заботиться. Затем Франя была свободна дома и вне дома, и влюбленный в свое единственное дитя отец, может быть, не смел бы сопротивляться так решительно, как обещал. Но до сих пор Франя только шутила над всеми и, стремясь мыслью куда-то высоко (все женщины стремятся к высокому), в окружающих ее не заметила никого и, казалось, ждала своего суженого.

Бжозовская постоянно ворожила ей и предрекала что-то необыкновенное, и мы уже видели, как неожиданное обстоятельство придало ее предсказаниям тень правдоподобия. Старому шляхтичу не приходило и в голову, чтобы молодой графчик мог взглянуть на его дочь с какой-нибудь дурною мыслью. Он видел расстояние, разделяющее его от Дендеров, а гордость не позволила бы ему хитрить и вымаливать.

В воскресенье пришлись всегда шумно и торжественно справляемые именины графа Зигмунда-Августа Дендеры, на которые съезжались даже издалека баре-охотники повеселиться, полубаре, богатая шляхта и разные знакомые или приятели именинника. Дом графа был велик и удобен для гостей. Всевозможные забавы и преимущественно карты, для молодежи музыка и танцы, для пожилых болтовня, старое вино и отличный повар, — притягивали в этот день всех на двадцать миль в окружности. Граф придавал особенную цену тому, чтобы в этот день собрать как можно больше гостей; он был в отличном расположении духа, если недоставало помещения для гостей, и соперничал с далеким соседом своим, также богатым, паном Загробским из Вильчина, в том, у кого больше карточных, обеденных и бутылочных приятелей.

Дендерово было столицей Зигмунда-Августа графа Дендеры; графский титул достался ему, кажется, лет пятьдесят тому назад в Галиции (у него и там было имение, а в Галиции все графы и самый беднейший, по крайней мере, Ritter), а потом недавно приобрел он удовольствие писаться Дендера из Дендерова, что звучит чем-то торжественным и знатным. Некоторые припоминали еще прежнее его имя, не слишком звучное: он назывался просто Голохвостовым. Огромный дворец с колоннадой дорического ордера, разведенные сады, выкованные пруды, устроенные гостиницы и разного рода строения, полуразвалившиеся, но прикрытые белыми фасадами, выказывали имение графа лучшим, чем оно было в самом деле. Кроме поместья Дендеровского, у графа было и еще два других имения в Галиции, о которых, по поводу отдаленности и границы, ходили разные толки. Были такие, которые этих имений не могли там найти, другие называли их просто крошечной деревенькой, обремененной долгами, но граф с особенною важностью распространялся о своих владениях. В жизни, в характере, в имении Зигмунда-Августа Дендеры было очень много непроницаемых тайн. Не будем стараться угадывать их прежде времени; можем только сказать, в намерении несколько подготовить читателя, что жил он на большую ногу, считался очень и очень богатым человеком, спекулятором и имел до сих пор большой кредит, так как наружность у него была барская (голова кверху), дом барский и наконец характер, по-видимому, необыкновенно открытый; люди более приближенные говорили, однако ж, что граф отличался скрытностью даже перед своими.

По сведениям, сообщенным нами выше, подробно справившейся Бжозовской, мы уже знаем, что у него были сын и дочь, жена и теща. В скором времени мы познакомимся с ними покороче.

Сын Сильван, уже знакомый нам, который утром в воскресенье после поездки к Курдешу встретился с отцом, полусидел, полулежал, по обычаю молодых людей нашего века, на канапе в комнате отца. Говоря попросту: он развалился без церемонии. На нем была коротенькая курточка, широкие панталоны и длинная жилетка; во рту он держал потухшую сигару, одной рукой подбоченился, а другую запустил в длинные волосы, бойко и великолепно закинутые назад.

Отец, мужчина высокого роста, широкоплечий, сильного телосложения, с длинной трубкой, ходил по комнате. Лицо его, без выражения в эту минуту, потому что приличная маска надевалась только в случае надобности, было только пасмурно и нахмурено, будто он скучал.

Бледный, с черными быстрыми глазами, с подбритыми бакенбардами, с небольшой лысиной, с нахмуренными бровями и выдавшимися губами, граф, как видно, немало должен был потрудиться, чтобы выработать себе графскую наружность и физиономию. На самом-то деле с виду он был похож на посредственного провинциального актера. Речь отзывалась декламацией, была громка, криклива, непомерно решительна, взгляд повелительный, улыбка — покровительственная, походка трагическая, движения головы геройские. На нем был шелковый халат с золотыми цветами по светлому полю, затейливо вышитая шапочка и турецкие туфли; он прохаживался по ковру своей комнаты и от времени до времени то брал в рот огромный янтарь жасминного чубука, то, задумавшись, выпускал его. Сын зевал, закинув назад волосы, поглядывал на отца и ждал начала разговора с небрежностью, свойственною молодому человеку, который привык уважать только себя и даже в присутствии отца старается сохранить свою независимость и свободу.